От крушения Пражской весны к триумфу «бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения в Чехословакии (август 1968 – ноябрь 1989 г.)

Наконец, в проекте постановления констатировалось, что многие выступления «исходят из концепций, которые имеют иные идейно-политические корни, нежели марксистско-ленинская концепция построения социализма». Это зазвучало как предостережение не только сторонникам «социализма с человеческим лицом», но также и тем, кто «прятал» за этим лицом, образно говоря, «вражескую личину».

Указанные трактовки показывают, какой характер стали приобретать задачи политической «консолидации», в ходе которой предполагалось формировать необходимые политические предпосылки для проведения общегосударственного съезда партии, съезда ее чешской национально-территориальной организации и выборов. Документ включал и другие подобного рода требования, что говорило о сохранении некоторого влияния коммунистов-реформаторов. Консерваторы пока еще не решались окончательно выхолостить из него реформаторские веяния, но свою линию обозначили с достаточной определенностью. Документ свидетельствовал, что уже к весне 1969 г. инициативы Дубчека и других коммунистов-реформаторов были обречены на неудачу, а оппозиция в рамках легальности – на отступление и поражение. Их противниками разыгрывалась карта угрожающего кризиса и превращения оппозиции в некое пугало.

Тем более что солидарность рабочих и студентов начинала приобретать угрожающий для власти характер. Вполне объяснимо, что уже в марте 1969 г. Бюро ЦК по Чешским землям выразило обеспокоенность ростом числа договоров и координационных комитетов. По мере упрочения «режима нормализации» договоры начали все чаще принимать оборонительный характер. В постановлении общего собрания представителей пражских заводов и студентов от 16 апреля 1969 г. в пункте 3 говоритс я: «В с лу чае преследований кого-л ибо из представителей рабочих и студенческого движения, прогрессивных политиков, журналистов, работников культуры и науки рабочие и студенты будут выступать вместе в их защиту»[167 - Цит. по: Obcanskа spolecnost… D. 2. Sv. 1. S. 199. Pozn. 1.].

Вместе с тем в ряде договоров стали проявляться и моменты отступления. Так, некоторые профсоюзы изъяли из текста Договора с профсоюзами металлообрабатывающей промышленности ряд самых радикальных формулировок[168 - Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 283.]. В частности, исчезло упоминание об успешном сопротивлении народа Чехословакии вторжению и требование прекратить политику уступок внешнему давлению.

Можно сказать, что период до смещения Дубчека и прихода к власти Гусака характеризовался не только легальными формами сопротивления, но и готовностью высших властей к диалогу с оппозиционно настроенной частью общества, в первую очередь со студентами. Как следует из документов, готовность идти на подобный диалог демонстрировали не только коммунисты-реформаторы (Дубчек и др.), но и Гусак со своими приверженцами (Цолотка и др.).

Еще в январе 1969 г. профсоюзы включились в подготовку закона о предприятии, важнейшей составной частью которого явилось определение полномочий советов трудящихся (заводских или рабочих советов). К марту 1969 г. их количество достигло 500[169 - Madry J. Op. cit. S. 37.]. Однако Черник отказался от данного им ранее обещания представить проект закона не позднее конца первого квартала 1969 г. Участники проходившего 4–7 марта 1969 г. VII [170 - В хронике сборника документов (Obcanskа spolecnost… S. 508) говорится, что 4–7 марта 1969 г., состоялся VIII съезд профсоюзов, в других источниках он проходит как VII съезд. См.: Czechoslovakia 1968–1969… P. 119.] съезда профсоюзов в принятой резолюции открыто выразили несогласие с изменением этих сроков. Съезд принял следующие документы: Хартию чехословацкого профсоюзного движения с требованием продолжения намеченных Программой действий экономических реформ; Программу Революционного профсоюзного движения, а также документ «К вопросу о советах трудящихся», в котором намечались перспективы развития системы самоуправления на предприятиях. Кроме этого на профсоюзном съезде его делегаты – рабочие-металлисты приняли проект письма, которое адресовалось советским профсоюзам, а также предпринимались попытки выдвижения кандидатуры Й. Смрковского на пост председателя Центрального совета Революционного профсоюзного движения Чехословакии[171 - Komunistickа strana Ceskoslovenska…D. 9. Sv. 4. S. 439. Pozn. 9.].

Дискуссия на съезде носила ярко выраженный политический характер, а большинство его делегатов безоговорочно поддержало послеянварский курс на демократизацию. Обвинения Гусака и его приверженцев в адрес «антисоциалистических сил», которые якобы злоупотребляли гражданскими свободами, были признаны несостоятельными. Профсоюзы внесли в резолюцию съезда пункт о расширении гражданских прав, чтобы «каждый трудящийся мог свободно выражать свои взгляды». В связи с этим предполагалась защита СМИ со стороны общества и требование предоставления реальной свободы журналистам в их деятельности. Хартия чехословацкого профсоюзного движения в качестве политического инструмента борьбы в защиту демократии утвердила право на забастовку. Студенты могли гордиться: многие их пожелания и предложения принимались рабочими в качестве своих. Председателем ЦСП был избран К. Полачек, державший дистанцию от «здоровых сил» в КПЧ.

Естественно, что Москву и «здоровые силы» внутри КПЧ такая смычка учащихся и трудящихся не могла не настораживать. Кремль посылал сигналы о том, что забастовки в странах социализма – анахронизм, а если они возможны при «социализме с человеческим лицом», то таковой тоже надо отправить в прошлое.

Важно отметить внимание к событиям весны 1969 г. и со стороны Запада. Так, уже в ходе работы VII съезда профсоюзов федеральный министр внутренних дел Я. Пелнарж, со ссылкой на оценки положения в Чехословакии сотрудника госдепа США, предложил 4 марта Президиуму ЦК КПЧ предпринять решительные действия. Их необходимость диктовалась тем, что в Чехословакии «СССР не допустит дальнейшего роста сопротивления и эвентуально снова вмешается»[172 - Madry J. Op. cit. S. 40.], Америка же этому воспрепятствовать не сможет. Действительно, если были введены войска, то не для наблюдения же за тем, что происходит, а для того, чтобы происходило так, «как надо». Политической воле народа и части высшего руководства тем самым ставились очевидные жесткие пределы.

Что касается съезда, то его делегаты закрепили в резолюции истинную волю профсоюзов, которые они представляли. Однако, резонно замечает Й. Мадры, они не продумали, как создать систему гарантий, чтобы и после съезда эту волю при всех обстоятельствах могли уважать избранные руководители профсоюзов всех уровней. По всей видимости, отсутствием гарантий обусловливалось относительно быстрое отступление профсоюзов с занятых позиций. Следует заметить, что позже польская «Солидарность» учтет этот отрицательный чехословацкий опыт.

История в конце концов доказала нереальность политических намерений группы коммунистов-реформаторов вокруг Дубчека. «Однако, – как справедливо подчеркивает Мадры, – она не подтверждает наличия у них капитулянтских позиций, не свидетельствует она и о чрезмерной их политической наивности и эгоизме»[173 - Ibid. S. 37.]. Это так, но, скорее всего, союз профсоюзов и партии оказался куда более сложным, чем представлялось в дни Пражской весны.

Москва с начала года пристально наблюдала за тем, что происходило в Праге зимой 1969 г., посылая импульсы о том, что из Кремля холодом будет веять и весной, и летом этого года. Действительно, число «неожиданностей» было близко к исчерпанию. Поэтому информация о действиях всех высших чехословацких органов поступала в Москву в течение нескольких часов.

Все же в марте 1969 г. А. Дубчек предпринял еще одну попытку под лозунгом укрепления единства партии внести предложение о датах проведения съезда и выборов на повестку дня ЦК КПЧ. 24 марта 1969 г. на заседании исполкома Президиума ЦК КПЧ он представил план политических действий, в соответствии с которым ЦК КПЧ должен принять в ближайшее время решение о датах съезда и выборов[174 - Ibid. S. 38.]. Не исключено, что Дубчек предпринимал эти шаги под давлением не только улицы, но и стремительно терявшей влияние в обществе реформаторской фракции.

Коммунисты-реформаторы, выступая против уличных акций, в то же время призывали к спокойствию и порядку, правомерно полагая, что излишний радикализм общественных движений повредит их делу. Такая двойственность не могла не вести к их ослаблению и аннигиляции как политической силы.

Складывалась ситуация, когда борьба в рамках КПЧ и в обществе за продолжение реформ велась параллельным курсом, а коммунисты-реформаторы не могли ее возглавить в принципе. Им пришлось встать на путь уступок, но иного и не было дано. Если в период Пражской весны КПЧ поднимала общество на реализацию ее идей и являлась их инициатором, если после августа 1968 г. реформаторы в КПЧ вели борьбу с консерваторами и большая часть общества их поддерживала, то с зимы 1969 г. соотношение сил между ними кардинально изменилось. И хотя общество в значительной своей части добивалось, чтобы реформаторы продолжали возглавлять движения протеста, то они объективно сделать этого уже не могли, будучи связаны Московским протоколом, а главное – находившимися в стране иностранными войсками. Тем самым время с зимы и до апреля 1969 г. можно назвать периодом сопротивления на не всегда пересекавшихся курсах, но все еще в рамках легальных форм протеста.

Реформаторы открыто выступали в ЦК, а силы сопротивления – открыто в обществе (забастовки и др.). Но наращивание консервативных сил в руководстве КПЧ и необходимость принимать репрессивные меры на улицах и площадях знаменовали собой спад оппозиционного движения на всех уровнях. С февраля партийные документы начали открыто клеймить «антисоциалистические силы» и др., реформаторы вытеснялись за рамки руководства и рано или поздно тоже должны были трансформироваться в «контрреволюционеров в чистом виде». Вместо диалога с инакомыслящими намечался безальтернативный курс на непримиримую борьбу с ними, который продолжался вплоть до 17 ноября 1989 г.

Все же потенциал протестного движения не был исчерпан. Более того, создавшийся активный блок студентов, рабочих и интеллигенции к весне 1969 г. являл собой взрывную силу большой мощи, сам факт которого вызывал дрожь у консерваторов – представителей «режима нормализации». И потому не стало неожиданностью, когда массовая демонстрация против вторгшихся в страну иностранных войск, спонтанно начавшаяся в марте после победы хоккеистов ЧССР над советской командой в Швеции, мгновенно использовалась советским руководством в качестве предлога для подавления «социализма с человеческим лицом».

21 марта 1969 г., после первой победы чехословацкой команды, около двух тысяч человек, скандировавших антисоветские лозунги, собрались на Вацлавской площади, но это была лишь слабая прелюдия. 28 марта – после второй победы – в течение получаса Вацлавскую площадь заполнили уже 150 тыс. чел. В целом в отчетах МВД ЧССР назывались 69 городов, на улицы которых вышли более 500 тыс. чел.; в Братиславе число демонстрантов достигало 20 тыс. чел. и в других 13 словацких городах – 7400 чел.[175 - Ibid. S. 42.]. Сотни тысяч людей совершенно спонтанно отреагировали на ситуацию, сплотившись буквально в течение всего нескольких минут. Реакция общества носила взрывной характер, и никто не мог дать гарантии, что для подобной реакции не найдется сугубо политических поводов.

Характерно, что именно в этот день советский посол в Праге С. Червоненко попросил аудиенцию у А. Дубчека и провел зондаж о планах руководства КПЧ. На встрече Дубчек сообщил ему, что главными в повестках дня пленумов ЦК КПЧ в апреле и июне 1969 г. станут вопросы упрочения единства партии (в том числе вопрос о съезде), экономические вопросы (в том числе создание советов трудящихся) и др.[176 - Ibid. S. 41.]. Тем самым Дубчек в очередной раз поднимал как раз те проблемы, против немедленного решения которых выступала Москва, стремившаяся, напротив, как можно больше оттянуть их на неопределенное время. Это уже вызывало не только беспокойство чехословацких консерваторов, но и раздражение Кремля. И едва ли не в часы беседы возник повод для того, чтобы Москва перешла к действиям. Причем повод вдвойне оскорбительный: известно трепетное отношение большей части руководства ЦК КПСС к своим хоккеистам – национальной гордости СССР.

События застали врасплох чехословацкое партийно-государственное руководство, которое не столько победа, сколько резонанс от нее далеко не обрадовали. На этом фоне стала неизбежной необходимость коренных изменений в чехословацком руководстве с августа 1968 г., которые наступили столь же неожиданно, как и военная интервенция семью месяцами ранее. На своем чрезвычайном заседании, которое состоялось 30 марта, Политбюро ЦК КПСС приняло решение использовать «хоккейные» события для завершения силового политического переворота в Чехословакии[177 - Ibid. S. 45.]. Предостерегающая передовая статья в органе ЦК КПСС газете «Правда» от 31 марта 1969 г. отрицала осторожные объяснения этих событий чехословацким правительством и оценила их как контрреволюционный акт, направляемый из-за рубежа при поддержке Й. Смрковского. Большей нелепости трудно было придумать: возможная победа советской хоккейной сборной подобным же образом могла трактоваться и как акция, направляемая из-за рубежа, то есть из Москвы.

Дело в другом: потенциал оппозиции при оккупации достигал критической массы, и следовало определяться с соотношением этих двух феноменов, начальные слова для обозначения которых начинались на одну букву.

Действительно, к разгару весны 1969 г. укрепилась неформальная связь между активными рабочими, которые действовали вне официальной профсоюзной структуры, и студентами, не стремившимися к «консолидации». Подобного рода неформальные структуры выступали, как реально действовавшие «параллельные полисы» – если вспомнить более позднюю метафору В. Бенды; их нельзя было уничтожить решением или запретом, а рабочие и студенты в их рамках приобретали опыт создания независимых структур. Повышала свою активность нестуденческая молодежь, религиозные круги, женские и другие организации; устрашающе начали выглядеть даже такие безобидные организации, как, скажем, Союз филателистов и др.

Сформировавшийся активный блок студентов, рабочих и интеллигенции, а также поддерживавших их общественных сил стал весной 1969 г. предметом устрашения не только Москвы, но и представителей правящего режима, а в какой-то мере и ряда реформаторов. Спонтанно возникшая демонстрация в одной только Праге стала ожидаемой неожиданностью. Ясно, что и она, и возможные ее повторения не могли не содержать выступлений против оккупации. Демонстрация использовалась советским руководством как предлог вбить последний гвоздь в гроб «социализма с человеческим лицом» и сменить партийное руководство в КПЧ. Это почувствовали оппозиционные силы, которые были поставлены перед фактом пленума ЦК КПЧ как некоего исторического фатума.

15 апреля 1969 г., за день до пленума, студенты вузов в г. Чешские Будеёвице приняли документ «Отношение к современной политической ситуации перед предстоящим пленумом ЦК КПЧ», в котором осудили нападки на основные гражданские права и поворот в направлении к периоду 1950?х гг.[178 - Obcanskа spolecnost… D. 2. Sv. 1. S. 520.]. Оно выразило царивший в обществе дух настороженности от неизбежных изменений в сторону жесткой «нормализации» без соблюдения каких-либо легальных процедур. Однако подобного рода акции по существу уже ничего изменить не могли.

На третий день работы начавшегося 17 апреля 1969 г. пленума ЦК КПЧ А. Дубчек был смещен со своего поста, а его место занял Г. Гусак, которого Москва избрала в качестве инструмента для реализации своих планов. В ходе пленума ЦК КПЧ советские части были приведены в состояние боевой готовности[179 - Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 48.], но общество и репрезентовавшее его оппозиционное движение на крайние меры и даже протестные акции так и не пошли.

Большая часть историков справедливо считает, что основные цели политики «нормализации» Гусак сформулировал еще до апреля 1969 г., считая достаточным для их достижения изгнать несколько сот человек из партии, ввести цензуру, арестовать «нарушителей порядка» и др. Тем самым, по его убеждению, решалась задача ликвидации политической оппозиции, главным образом наиболее опасной ее части внутри КПЧ. В дальнейшем следовало сделать невозможным новое формирование оппозиции в руководстве КПЧ и в низших органах партии; полностью подчинить контролю СМИ. Предполагалось также отнять у гражданской оппозиции возможность легального публичного влияния и подчинить центральные органы общественных организаций и некоммунистических партий руководству КПЧ посредством НФ. Но счет «коммунистов под подозрением» пошел, как показало будущее, на сотни тысяч, а аресты, раз начавшись, больше не заканчивались.

Вряд ли предвидели масштабы будущих преследований и лидеры реформаторского крыла КПЧ. А следовало бы предвидеть: масштабы «чисток» в СССР в 1930?е гг. и в странах Восточной Европы в 1950?х места иллюзиям не оставляли. Может быть, в адрес их нерешительности относятся наполненные горечью слова известного чешского историка В. Пречана о том, что исходной точкой «нормализации», процесса «восстановления порядка» явилась капитуляция лидеров Пражской весны, «малодушная и капитулянтская политика, растранжирившая успех августовского общенародного движения сопротивления против советского решения чехословацкого вопроса»[180 - См.: Precan V. Lid, verejnost, obcanskа spolecnost… S. 13–37.].

§ 3. Протестное движение в апреле – августе 1969 г.: тенденции развития

Изменение политики, которая стала реализовываться после апрельского пленума, а также принятые на нем персональные изменения были отвергнуты некоторыми политиками-реформаторами, их не приняло и большинство населения. Однако публично мало кто решался на проявление протеста; лишь мелкие группы, снова главным образом студенты, попытались организовать забастовку в поддержку А. Дубчека. Она прошла лишь на некоторых факультетах и не могла уже ни на что повлиять. Среди студентов ширились чувства беспомощности и упадочнические настроения, замечалось доминирование прагматизма и уход от любой идеологии.

Вскоре закрылись девять еженедельных и ежемесячных журналов, которые выходили в общей сложности тиражом примерно полмиллиона экземпляров. Творческие союзы по этому поводу совместно заявили следующее: «Нападки на свободу слова – это нападки на всю культуру… По своему опыту мы знаем, что культура – это кровь народа, а тело с перерезанными сосудами умирает. Под угрозой не только культура. Удушением свободы слова ставятся под угрозу все человеческие права и все гражданские свободы. Нас можно заставить замолчать, но никогда нельзя принудить произнести то, чего мы не думаем…»[181 - Социалистическая оппозиция в Чехословакии… С. 48.].

Что касается большинства граждан, то они решения апрельского пленума правильно восприняли как конец реформаторским устремлениям. Это вызвало массовые ощущения безысходности, депрессии и смирения, ослабило решимость оппозиционных кругов публично выражать свою точку зрения. Резко снизилось количество протестных листовок и резолюций на предприятиях и в вузах. Оппозиционное движение обрекалось на нелегальное положение, и к этому надо было привыкать после дыхания свободы в период Пражской весны.

Формирование подобного движения в нелегальном статусе осложнялось тем, что правительству удалось стабилизировать экономическое положение. В итоге «режим нормализации» заключил с большинством населения негласный «общественный договор»: некоторые его слои использовали растущее число материальных благ в обмен на аполитичность. Одним из проявлений этого стала теневая экономика и так наз. халупарская субкультура: общественная активность переносилась на дачи (по-чешски – «халупы») – аналоги кухонь для диссидентов в СССР.

По существу благоприятное экономическое положение не давало импульса к массовым выступлениям, в отличие от экономической нестабильности в Польше. В Чехословакии оппозиция формировалась и действовала поэтому в значительно более сложных и тяжелых условиях. Ни одна социальная группа или класс не стали ее массовой опорой, даже будучи естественным союзником. Ее ядро и главную силу призваны были составлять интеллектуалы, которых более всего затронула политика «нормализации». В Чехословакии не возникло массового оппозиционного рабочего движения, причин для выступлений не имели крестьяне, экономическая стабилизация не привела к выступлениям технократов и менеджеров, да и церковь (особенно в Чехии) не стала ни политической, ни моральной опорой оппозиции[182 - K u s i n V. V. Challange to Normalcy… P. 38.]. Правда, этого нельзя утверждать относительно католической церкви в Словакии, которая нелегко шла на компромиссы и которая в это время лишь начинала набирать протестный потенциал.

Оппозиционное движение оказалось ограниченным отдельными группами граждан, политически активных еще в период Пражской весны. Тем не менее и они составляли для формировавшегося нового центра власти серьезное препятствие в реализации политики «режима нормализации». Поэтому власти прилагали немало сил для их ликвидации.

Особую тревогу вызывал упоминавшийся выше блок студентов-рабочих-интеллигенции. Если поздней осенью 1968 г. студенческо-рабочие комитеты, возникавшие повсеместно, наладили связки факультет-завод, если в договорах, заключенных между Союзом студентов и отдельными профсоюзами, выражалась необходимость единства действий студентов и рабочих против политики уступок и компромиссов, если студенты часто помогали собираться рабочим разных заводов для обсуждения своих проблем, то в мае 1969 г. это единство получило новые – и, как оказалось, остаточные импульсы к укреплению.

Профсоюзные комитеты ряда крупных заводов, студенческие организации, творческие коллективы историков, философов, журналистов, юристов и рабочих в мае 1969 г. поставили свои подписи под призывом «Не смеем молчать!». Он заканчивался словами: «Мы не смеем молчать, если не хотим отдать нашу страну целиком во власть тех, кто сегодня ставит на карту будущее социализма в Чехословакии»[183 - См.: Социалистическая оппозиция в Чехословакии…]. Призыв в виде листовки распространялся главным образом студентами в самиздате, но явился неприятным сюрпризом перед проходившим в июне 1969 г. в Москве Совещанием коммунистических и рабочих партий. «Чехословацкий вопрос», содержание которого к тому моменту связывалось с подавлением Пражской весны, на нем, естественно, не рассматривался. По умолчанию все признали, что «социализму с человеческим лицом» оставалось жить недолго, хотя круги от этой попытки его воплощения пошли весьма широкие. В Москве, однако, не удалось добиться решения теоретических и политических вопросов, связанных с событиями 1968 года. «Одна группа коммунистических и рабочих партий, – пишет Мадры, – продолжала „деликатную критику“ советской оккупации Чехословакии, другие использовали демонстрации в августе 1969 года для подтверждения правильности советской оценки чехословацких событий 1968–1969 гг. как контрреволюционных»[184 - Madry J. Op. cit. S. 122.].

И все же май 1969 г. стал месяцем не нарастания протеста, а его упадка. Так, в апреле протесты против прихода к власти Гусака и его команды отправили 84 организации и учреждения, а после майского пленума ЦК КПЧ, который исключил из партии Кригеля и других реформаторов, ЦК КПЧ получил лишь 2 протеста. Правда, 57 протестов адресовались президенту Л. Свободе с наивной верой, что он будет добиваться справедливости[185 - Ibid. S. 69.]. Но начинала действовать апатия. И если новому лидеру КПЧ «открыто и прямо выражал поддержку лишь небольшой процент населения, то тех, кто также открыто встал на путь политической борьбы с его режимом, было еще меньше. Граждане понимали, что правительство становится чуждым для них, но они почти не реагировали на это. При Дубчеке люди еще верили, что своей критикой они смогут повлиять на изменение плохого решения, при Гусаке же они уже считали свои протесты лишними и небезопасными, заняв позицию недовольного молчащего большинства»[186 - Ibidem.].

В этих условиях чехословацкая оппозиция оказалась организационно раздробленной. Так, делегаты VII съезда профсоюзов в марте 1969 г. декларировали взаимную солидарность и решимость отстаивать гражданские права, но уже 21 апреля президиум Центрального совета профсоюзов практически безоговорочно поддержал новое партийное руководство.

Против нового политического курса выступила Чешская федерация локомотивных бригад, объединявшая 23 тыс. членов. После своего заседания 29–39 апреля она совместно с Союзом работников монтажных организаций стремилась побудить к совместному выступлению все профдвижение. В ответ на это Совет профсоюзов Словакии потребовал от МВД запретить деятельность данных союзов на словацкой территории[187 - Ibid. S. 71.]. Большинство же профсоюзов «благоразумно» уходило от подобного рода противостояний.

Еще в первые дни после апрельского пленума начали забастовку студенты сельскохозяйственных вузов в Праге и Чешских Будеёвицах, а также химико-технологический и философский факультеты в Праге. Появились плакаты: «Мы против социализма с гусиной кожей!»[188 - Ibidem.]. Однако в этот раз ни один завод не поддержал забастовку студентов, а к маю протестные настроения и вовсе утихли. В последние весенние месяцы 1969 г. Союз студентов высших учебных заведений стал мишенью нападок всех, кто не без основания опасался его бескомпромиссной позиции, отказа уступить и постоянного подчеркивания необходимости единства действий на уровне факультет-завод.

В самом студенческом движении стали проявляться противоречия. Президиум Союза студентов вузов, который организовал акции в поддержку Смрковского и демонстрацию в день похорон Палаха, терял влияние. Он собрался 28 апреля в Оломоуце и принял ряд документов оппозиционного характера. В ответ на это власти усилили давление на студентов, пытаясь с целью установления контроля над Союзом ввести его под контроль Национального фронта. Когда в Оломоуце на голосование поставили вопрос о вхождении в НФ, «за» проголосовал 71 его делегат, а 70 – против. Тем самым даже в условиях становившейся все более жесткой «нормализации» необходимые две трети голосов набрать не удалось, и раскол в движении студентов оставался весьма симптоматичным фактом. К началу мая из 65 факультетских студенческих организаций «за» вхождение в НФ выступили 32 – та же половина с перевесом в один голос; последние при поддержке аппарата КПЧ начали формировать свои руководящие органы[189 - Ibidem.].

Дезинтеграция не обошла стороной и творческую интеллигенцию. Союз чешских журналистов встал на путь покаяния, в то время как Союз чешских писателей продолжал твердо отстаивать свои позиции. На заседании 22 апреля его руководство заявило о поддержке Координационного комитета и редакции издания «Листы», протестовало оно и против запрещения журнала «Культурни живот» в Словакии.

Власти отреагировал и на эти протесты ужесточением мер. Так, к концу апреля 1969 г. была проведена замена главных редакторов почти всех партийных печатных органов, а журнал «Политика» запрещался. На телевидении не по своей воле ушло все руководство главной редакции теленовостей и создана цензурная «группа редакторов контрольной службы»; аналогичные меры коснулись и радио. 6 мая Президиум ЦК КПЧ принял решение, направленное против печатных изданий общественных организаций: в течение 10 дней предполагалось сменить редакторов в изданиях «Праце», «Млада фронта», прекратить издание «Студентскелисты», «Репортер», «Листы», «Мы 69», «Пламене», «Свет в образех». 14 мая правительство окончательно отменило их регистрацию.

Памятуя «хоккейную баталию», «режим нормализации» опасался спонтанных демонстративных акций, поэтому было принято решение не проводить традиционные первомайские демонстрации и студенческие маевки (майялесы). Тем не менее 1 мая 1969 г. в Праге собралось около 2 тыс. человек, а в ночь с 8 на 9 мая в знак протеста против вторжения срывались советские флаги. Хотя и эти акции возникали стихийно, они не принимали массового характера. По верному утверждению Й. Мадры, коммунисты-реформаторы, добровольно отказавшись от руководства широким народным движением, перешли к тактике индивидуальной обороны своей прежней политики и непубличным протестам против преследования отдельных людей[190 - Ibid. S. 72.]. Демонстрации со срыванием флагов страны, освободившей Чехословакию от фашизма, представлялись им чрезмерными. В то же время некоммунистическая оппозиция оказалась не готовой взять на себя руководство антинормализационным движением. В связи с этим можно признать справедливым утверждение, что «военные угрозы оккупационных войск, полицейские меры, ограничение информации после введения цензуры и ликвидация ряда журналов и угрозы ответственности за публичное проявление неконформистской позиции диаметрально изменили политическую атмосферу общества»[191 - Ibid. S. 73.].

Победа фракции Г. Гусака, таким образом, явилась важной вехой, значимой и для развития антинормализационного движения в стране. Важно при этом подчеркнуть, что определенная часть коммунистической и некоммунистической оппозиции считала Гусака наиболее приемлемой фигурой на ближайший период[192 - Органы госбезопасности отмечали позицию Гавела, считавшего Дубчека «лириком и мечтателем», которому недоставало твердой руки; Гусака же Гавел считал единственным, кто имеет твердую концепцию и может вывести народ из кризиса. Так же Гусака оценивал и В. Черны. См.: Madry J. Op. cit. S. 74.]. Постепенно нараставшая критика, сопротивление политике уступок, которую избрало руководство А. Дубчека, лишалось многих возможностей: общество уже не могло выражать свое мнение публично, а коммунисты – в партийных органах. Можно было говорить о провале капитулянтской политики партийного руководства и еще в большей мере об отходе от послеянварского курса. Оппозиция внутри легальных структур прекращала свое существование[193 - Otаhal M. Opozice, moc, spolecnost… S. 14.].

29–30 мая 1969 г. состоялся первый после смещения с партийного Олимпа А. Дубчека пленум ЦК КПЧ, на котором с докладом об основных задачах партии выступил Г. Гусак. «Сегодня, – подчеркнул он, – по прошествии шести недель, мы можем твердо сказать, что большая часть партии и общества поняли смысл этого шага и одобрили линию апрельского пленума»[194 - Komunistickа strana Ceskoslovenska… D. 9. Sv. 4. S. 418.]. Стратегический курс в партийном докладе выстроен достаточно жестко и бескомпромиссно. В нем определялась генеральная линия – «консолидация отношений внутри партии», которая в свою очередь являлась главной в преодолении кризисных явлений в чехословацком обществе[195 - Ibid. S. 425.]. Возвращаясь к событиям осени 1968 г., лидер партии особо отметил, что ноябрьская резолюция пленума ЦК КПЧ не стала основой консолидации партии и общества и остановился на причинах этого явления. «Отсутствие единства в центральном комитете, – подчеркнул он, – и его [исполнительных] органах, отход от ленинских принципов в работе партии, нерешительность и неуверенность руководства по-прежнему предоставили большое поле деятельности для антисоциалистических, правооппортунистических сил, оставив основную часть средств массовой коммуникации в их руках». Период конца 1968 – начала 1969 г., по его словам, был наполнен «деструктивными попытками антисоциалистических и оппортунистических сил, неоднократно приводивших государство на грань катастрофы». В конце марта эти силы перешли в новое наступление, а их акции в большинстве случаев носили «явно контрреволюционный характер»[196 - Ibid. S. 417.]. Цели преодоления подобного рода явлений сформулированы следующим образом: «Именно поэтому необходимо в кратчайшие сроки политически изолировать те силы, которые вносят в партию и общество разруху, а их объективные цели вступают в непримиримое противоречие с нашими социалистическими целями. Только так можно преградить путь непрекращающейся чреде кризисов, стихийных анархических акций с непредсказуемыми последствиями»[197 - Ibid. S. 419.]. Гусак считал неизбежным начало «крупной политической борьбы, которую необходимо вести с целью завершения процесса консолидации нашей партии и государства»[198 - Ibid. S. 418.]. Антиреформаторы привычно оперировали в своих выступлениях уже становившимися традиционными терминами: «антисоциалистические элементы», «право-оппортунистические силы», «оппортунистические элементы», «контрреволюционеры» и др.

Все еще остававшиеся в составе ЦК КПЧ сторонники реформ в очередной раз попытались направить обсуждение сложнейших проблем общегосударственного значения в русло диалога. Выступивший на пленуме Ф. Кригель утверждал, что для руководства партии и правительства не является тайной усиление негативной реакции населения – как членов партии, так и беспартийных. «Ускоряются темпы, – заметил он, – ведущие к изоляции партии от населения, изоляции руководства от рядовых членов, к превращению партии из морально-политической руководящей силы в институт почти исключительно силовой»[199 - Ibid. S. 454.]. Разумеется, такого рода речи уже не могли пройти бесследно. Тут же объявили перерыв, после чего Гусак внес предложение об исключении не только из ЦК, но и из партии (135 голосов – «за», 12 – «против», 12 – воздержались) Кригеля, выступление которого квалифицировалось как «открытая антипартийная платформа»[200 - Ibid. S. 455. Pozn. 3.]. Против репрессивной политики выступил и Ф. Водслонь, но его, а так же К. Косика, Ф. Павличека, К. Павл иштика, О. Шика тоже вывели из состава ЦК КПЧ. Вскоре началось устранение отдельных представителей чехословацкой оппозиции в КПЧ на уровне среднего и низшего звеньев, превращавшееся уже в массовые чистки – сначала в вооруженных силах, а затем и в других ведомствах и организациях.

Подводя своего рода итоги пленума, а на деле укрепляя новую линию, Г. Гусак выступил на партийном активе в Высочанах 31 мая 1969 г. Его выступление оказалось наполненным выпадами против «правых сил», т. е. сторонников реформ, а также заводских советов трудящихся. После майского пленума и партийного актива движение еще больше загонялось вглубь, не теряя при этом своей протестной составляющей. В ответ 2 июня представители 15 заводов, преимущественно относившихся к ЧКД, приняли резолюцию, в которой выразили свое несогласие с тем, что происходит на политической сцене государства[201 - Madry J. Op. cit. S. 82.]. Критика майского пленума ЦК КПЧ содержалась и в принятой в Кладно 6 июня совместной резолюции актива профсоюзных лидеров при участии представителей ряда предприятий. В ней отмечалось: для защиты послеянварской политики профсоюзы полны решимости использовать все средства, что подразумевало и всеобщую забастовку[202 - Ibid. S. 83.].

Рабочие Новой Гуты им. К. Готвальда в Остраве созвали на 12 июня 1969 г. профактив с участием студентов и представителей Координационного комитета творческих союзов. На новые попытки объединения рабочих и интеллигенции незамедлительно отреагировал министр внутренних дел Й. Гроссер, издавший 19 июня приказ о роспуске Союза студентов вузов Чехии и Моравии[203 - В августе 1969 г. МВД ЧССР, изменив формулировку обоснования этого действия, окончательно подтвердило первоначальное решение министра. В эти тяжелые для Союза студентов месяцы он получил самую большую поддержку от профсоюза работников металлообрабатывающей промышленности, а так же в прессе. См.: Социа листическая оппозиция в Чехословакии… С. 286.].

Не было с покойно и на другом фронте – творческом. 10 июня 1969 г. В. Гавел на съезде чешских писателей высказался в поддержку деятельности в НФ ЧССР при условии, что для членов Союза писателей станут обязательными лишь постановления, принимавшиеся с их согласия. На нем выступил и будущий лауреат Нобелевской премии поэт Я. Сайферт, выразивший неприятие политики «нормализации». Следует подчеркнуть, что съезд собрался в атмосфере явных и открытых попыток партийной олигархии ликвидировать разрозненные очаги оппозиции. Итоги съезда, в том числе и повторное избрание Сайферта его председателем, общество воспринимало с большим интересом и рассматривало их в качестве импульса к новой борьбе. Однако она так и не разгоралась.