Что посеешь, то и пожнешь

Сергей приостановил подъем аппарата, и он неподвижно повис в толще воды.

«И что это мы так рванули?..» – подумал я. Но прежде, чем мысль успела оформиться у меня в голове, Сергей заявил:

– Я уверен, что счетчик не врет и особой опасности для нас не было.

Почему к нему пришла такая убежденность, я понял позже, когда в иллюминаторе на большом расстоянии увидел большую стаю рыб. Неожиданно аппарат вздрогнул от легкого толчка, и потом боковой иллюминатор закрыла бесформенная, иссеченная морщинами и складками масса. Она все время вздрагивала, дрожь проходила под кожей волнами, как у лошади, когда она сгоняет с себя надоевшего овода. Потом в иллюминаторе показалась пара серых щупальцев с присосками и поелозила по стеклу. А затем в иллюминаторе появились глаза.

– Глаза, как у осьминога, – почему-то шепотом сказал Сергей. Я тоже подумал, что Сергей прав – осьминожьи, но тут же решил, что ошибся. Во время экспедиций на Дальний Восток я встречал много различных видов осьминогов и хорошо знал, как они выглядят и какой у них обычно умный, я бы сказал, мудрый взгляд. Но эти глаза даже для осьминожьих были необычны. Их выражение постоянно менялось, становилось слишком осмысленным, слишком пронзительным и, казалось, проницательным. А в глубине этих глаз за всей сменой выражений читались боль и какой-то невысказанный мучительный вопрос.

Но вот в иллюминаторе появились голова, клюв с беззубым ртом, большая часть туловища и воронка. Я больше не сомневался: это был осьминог. И осьминог незнакомого мне вида – не привычный дальневосточный, а осьминог вида octopus dofleini.

А эти глаза в иллюминаторе! У осьминогов они бывают довольно выразительными, часто в них можно увидеть смертельную тоску и мудрость многих поколений, усталость от груза прожитых лет и многое другое. Но такой осмысленности, как глаза этого осьминога, они никогда не выражают. А может быть, мне показалось? Подвели нервы из-за излишней настороженности и напряженности? Я издал какой-то нечленораздельный выкрик не в силах оторвать взгляда от осьминожьих глаз, и голова моментально исчезла.

Сергей напрасно ждал некоторое время, несколько раз включал и выключал свет, но осьминог больше не появился. Затем мы продолжил подъем.

«Собственно, пока ничего не удалось определить», – подумал я. Радиоактивность в бухте недостаточно высока, чтобы пролить свет на загадку гибели аквалангистов. Тем более на той глубине, куда могли добраться люди с аквалангами, заряженными сжатым воздухом. Специальных смесей для глубоководных погружений аквалангисты-любители обычно не имеют, а если имеют, то это уже не аквалангисты-любители. Может быть, такие осьминоги или другие животные напали на них? Но ни на ком из погибших аквалангистов, как у наших, так и прежде погибших в этой бухте иностранцев, не обнаружено следов укусов и вообще следов повреждений.

Тут я вспомнил о присосках на щупальцах. Обычно у осьминогов они не очень сильные: даже самые крупные человека не удержат. А легенды о громадных страшных осьминогах – выдумки чистой воды. Хотя эти животные уж очень необычны, но все равно утащить в пучину человека или убить его они не могут. В австралийских водах живет так называемый синекольчатый осьминог: несмотря на небольшие размеры, он своим ядом может убить человека, но о ядовитых осьминогах в Красном море никто никогда не слышал.

Надо будет запросить у американцев результаты исследования крови погибших аквалангистов, решил я и пошел искать врача, который занимался анализом биологического материала.

Сразу же после возвращения на корабль Сергей созвал товарищей на совещание и рассказал о наших наблюдениях. Решили, что через несколько часов аппарат начнет второе погружение. На этот раз на погружение пойдут прилетевшие сегодня утром из России профессиональные ихтиологи Нуров и Черенков. Сергей подозревал, что многие на корабле думают, мол, надо было в первый же спуск посылать ихтиолога и биохимика, а не развлекаться, отправляя гидробиолога и сотрудника комиссии по чрезвычайным ситуациям. Но что делать, если гидробиолог – руководитель экспедиции, а сотрудник комиссии – его начальник и уже почти приятель? Впрочем, может быть, никто так и не думал, и в Сергее просто взыграло чувство справедливости и ответственности за порученное дело.

Однако проведенные и второе, и третье погружение аппарата не принесли никаких новых данных. Каждый раз при погружении ихтиологи встречали осьминогов и подтвердили: осьминог, увиденный мной и Сергеем, не принадлежит ни к одному известному виду.

Пока ихтиологи ныряли, мы с Сергеем развили кипучую деятельность: старались побеседовать со всеми участниками экспедиции как с нашей, так и с американской стороны. Мы не обходили вниманием ни одно, даже самое фантастическое предположение сотрудников о тайне здешних вод.

Когда я беседовал с капитаном судна, Роберт обратил мое внимание на то, что мясо мертвой рыбы, которая в изобилии плавала на поверхности бухты, имеет странный запах.

– Не мертвой рыбы, не тухлой, а какой-то неживой, – сказал мне Роберт и в доказательство подошел к борту и выловил несколько мертвых рыб. Он выбрал пару самых свежих, которые еще не начали разлагаться, и предложил мне понюхать.

– Извините меня, Роберт, но я, к сожалению, больше знаком с пресноводными и северными рыбами, а как должны пахнуть тропические, честно говоря, не имею понятия. Можно я их возьму и передам Михайличенко для подробного исследования?

Капитан громко расхохотался, при этом его могучий бас донесся до людей на берегу, и они с беспокойством стали оглядываться по сторонам: не напали ли на экспедицию сомалийские пираты?

– Алекс, ты можешь смело отдать эту рыбу хоть в лабораторию, хоть китайцам для того, чтобы они ее потушили и потом приготовили из нее свое национальное блюдо! Алекс, ты только скажи, – продолжал буйствовать капитан, – и мои ребята притащат тебе еще пару ведер этой пакости.

Сергей никому не доверил эту процедуру и лично проверил мясо рыб сначала в бортовой лаборатории на суде, а потом и в лаборатории экспедиции. Он провел почти полсотни тестов: в конце концов и ему запах начал казаться странным. Сергей уже хотел забросить это бессмысленное занятие, когда очередной тест показал: нигде в клетках мяса мертвых рыб не сохранилось никаких аминокислот с многовалентными фосфорными связями.

Сергей многократно проверял и перепроверял не только результаты анализа, но и правильность примененной им методики. Он с яростью набрасывался на результаты, как будто от них зависел не только удачный исход экспедиции, но и жизнь самих членов команды, и был так возбужден, что почти не чувствовал усталости. Он подтвердил и повторил мой результат, и я теперь уже увереннее спорил с товарищами, и даже с ихтиологами, забыв о всякой осторожности и о том, что могу попасть впросак, если моя идея с отсутствием фосфора в мясе мертвых рыб будет опровергнута. Ихтиологи вроде бы мужики приличные, но я хорошо знал, как бывают обидчивы профессионалы, когда дилетант влезает в область их компетенций. А тем более, если дилетант – фактически руководитель российской части всей экспедиции. И когда мы с Сергеем опускались вторично в аппарате на дно бухты, в моей голове постоянно кружился хоровод новых гипотез, насколько ярких, настолько же безумных.

Кто, как и, главное, зачем извлек из мяса рыб фосфорсодержащие аминокислоты? Уже обилие и бездоказательность моих теорий должны были немного остудить мою голову и дать мне сосредоточится на поиске других фактов о состоянии местных вод.

Глава 3

– Если постепенно исключать все, что не могло быть причиной загадочной гибели аквалангистов, то останутся лишь увиденные нами животные. Конечно, это только гипотеза, но когда не останется ничего другого… – сказал Сергей на совещании и предложил попробовать отыскать или (если это не удастся) приманить парочку осьминогов и попытаться более детально познакомиться с новым видом октопусов.

Каждые пять минут мы по очереди поглядывали на прикрепленные к бортам аппарата сетки, в которые мы положили несколько рыб и крабов. Крабы, как известно, – любимое лакомство октопусов, и они должны были послужить приманкой для осьминогов.

Аппарат опять был спущен на воду в режиме батискафа и неторопливо плыл почти над самым дном, но осьминоги не появлялись.

– Возможно, мы неправильно указали координаты и автопилот сбился с курса? – предположил Сергей. Я согласился с ним, когда внимательнее рассмотрел дно. Оно не было пустынным, как то место, где лежал контейнер с радиоактивными отходами.

Перед нами раскинулись настоящие коралловые сады, и всюду буйно разрастались водоросли. Водоросли росли так плотно, что, казалось, мы наблюдаем жизнь настоящих джунглей, в которых одно растение борется за выживание с соседним, где победитель обвивает побежденного и окончательно добивает его, где нет мертвого пространства, где на останках только что погибшего растения уже зарождается и развивается новое.

Бушующий фонтан жизни бил здесь повсюду. Жизнь фонтанировала из всех пор, из щелей между камнями, из расселин скал. Эти фонтаны жизни были одновременно молодыми и старыми, жадными и расточительными, щедрыми и скупыми, сочными и изможденными. Жизнь разбрасывала свои дары направо и налево для кого угодно и как угодно, не замечая своих потерь, не учитывая свои доходы. Жизнь порождала и убивала и своих друзей, и своих врагов, оживляла и тех и других и снова убивала их. Жизнь заступалась и предавала одновременно то, что ее порождало. Жизнь вызывала на свет большое и презирала малое, чтобы тут же поступить наоборот, и погибала в невероятных муках и снова в муках рождалась, как бы доказывая всему миру и самой себе, что она главная на этой планете. Подобное проявление буйства жизни мне часто приходилось видеть весной в тропических лесах, но в воде, в море, в океане я наблюдал этот бушующий фонтан жизни впервые.

Сергей тоже был поражен расточительным буйством рядом с мертвой зоной, хотя и имел гораздо больший, чем у меня, опыт погружений и подводных наблюдений.

Я прильнул к иллюминатору, завороженно рассматривая заросли водорослей, и старался сделать как можно больше фотоснимков. Я приготовился сделать новые снимки и попросил Сергея включить левые боковые прожекторы. Сергей переключил питание прожекторов, и фонтаны жизни засверкали своими красками с левого борта.

– Алекс, смотри! Смотри направо! – вдруг крикнул Сергей.

В иллюминаторе справа появился осьминог. Он плыл как все головоногие, выталкивая воду из воронки, сложив щупальца, которые были похожи теперь на стабилизаторы реактивного снаряда, а сам осьминог – на торпеду. За первым осьминогом плыло еще несколько головоногих. Они подплыли к сети, не спеша проползли вдоль нее, как будто обнюхивая приманку. Вдруг один из них протянул щупальце и несколько раз провел им по ячейкам сети. Его движения были плавными и осторожными. Осьминог словно интересовался самой сетью, а не теми животными, которые находились внутри ловушки. Неожиданно он на мгновение исчез из поля зрения, и тут же его голова показалась в центральном иллюминаторе. Его огромные глаза внимательно разглядывали нас и остановились на Сергее. Осьминог напрягся, и над его глазами появились выпуклости, которые напомнили мне маленькие рожки, как у молодого жирафа. Осьминог немного изменил цвет, стал как будто линять и вдруг начал переливаться различными оттенками, перебирая все цвета радуги.

– Это он так приветствует меня как руководителя экспедиции, – пошутил я.

– Не зазнавайся, это у них типичная реакция на новые предметы, – совершенно серьезно заметил Сергей.

– Не умаляй моего значения, а то он не сможет выбрать партнера для переговоров. Может быть, он хочет поговорить с нами, – продолжал я попытки пошутить.

Осьминог вытянул щупалец и повозил им по стеклу иллюминатора.

– Однако этот переговорщик заслоняет своей тушей нам сеть, – нахмурился Сергей и изменил направление движения батискафа.

Осьминог отлип от иллюминатора и, выбросив из воронки струю воды, исчез из виду. Сеть снова стала видна, рыбы и крабы остались нетронутыми. Сергей включил прожекторы на полную мощность, и мы успели увидеть уплывающих осьминогов: они уходили строем, который был подобен журавлиному клину.

– Никогда не слышал, чтобы осьминоги плавали строем, – пробормотал Сергей.

Он потянул на себя ручку джойстика управления аппаратом, ставя рули в положение погружения. Сергей решил сразу начать погоню за строем осьминогов. Но он напрочь забыл, что в целях безопасности к аппарату был прикреплен «поплавок», наполненный керосином, и в режиме батискафа он не мог развить свою максимальную горизонтальную скорость – у него почти не было надежды на успех. Сергей не мог предугадать, куда направляются осьминоги, и перехватить их, срезав путь. А «Дельфин» как батискаф явно уступал живым ракетам и в скорости, и, конечно, в маневренности. Сергея вела лишь интуиция и страстное желание догнать этих необычных осьминогов, но он мог рассчитывать только на счастливый случай.

Мы догнали их у самого дна. Я успел заметить, как серые тени скользнули между двух высоких скал в узкое подводное ущелье.

– Похоже, они знают, что наш аппарат туда не пройдет, – сказал Сергей и повел его в обход. Он заложил несколько довольно крутых виражей, и мы опять увидели осьминожью стаю, растянувшуюся теперь длинной цепочкой. Моллюски тоже заметили нас и как по команде рванули ко дну, исчезнув в черной воде. Я приказал Сергею выключить бортовые прожектора, и мы начали осторожно спускаться в эти темные воды. Мы почти достигли дна, и Сергей опять включил все прожектора «Дельфина».

Он включил их сразу на полную мощность, и мы буквально ахнули от удивления. Я всегда знал, что осьминоги умеют строить дома-гнезда из подручных материалов – мелких камней, ракушек, осколков крабовых панцирей и тому подобных средств. Но тут перед нами предстал целый осьминожий город, начала и конца которого мы не видели, так как пространство, освещаемое прожекторами, было весьма ограниченным.

Я смотрел на город, пытаясь запомнить каждую деталь. Сергей тронул меня за плечо:

– Вернемся сюда с видеокамерой и более сильным освещением.

В этот момент мы забыли обо всем: об аквалангистах, о задании, об опасности. Если бы мы захватили в рейс гидрокостюмы и акваланги, то немедленно вышли бы из аппарата, чтобы лучше рассмотреть удивительные конусообразные сооружения.

– Octopus sapiens! – прошептал Сергей. – Вот это было бы открытие!

– А почему бы нет! – также шепотом ответил я. – Новый вид: осьминог разумный. В принципе, это вполне возможно! Что мы совсем недавно знали о дельфинах и китах? А теперь считаем их гораздо умнее приматов!

– Погоди, погоди, – досадуя на свой неосторожный язык, остановил меня Сергей. – Не спеши! Мы же еще ничего не знаем!