Психея. Забвение

Я с трудом понимаю, что происходит, меня заталкивают в какое-то место, заполненное запахом табака, острых специй и чего-то затхлого. Желудок сжимается, едва я чувствую что-то мягкое под собой. Раскрываю глаза, когда полицейский убирает мои ноги в салон своей машины, громко ругаясь, и закрывает двери. Вонь становится просто невыносимой, сгибаюсь пополам, и меня рвет на черный резиновый коврик в моих ногах.

– Да чтоб тебя. – Слышу, как он шевелится на сидении, чувствую головой его рваные движения, обшивка грубо соприкасается с моим лицом. Раскрыв широко рот, с трудом дышу, тело снова наливается тяжестью, ноги немеют. Машина трогается с места, судя по покачивающим движениям, затем, когда резко останавливается, заваливаюсь на бок прямо на пропитанное вонью сидение.

– Возьмите лекарства, – с мольбой в голосе говорит Кэрри, – надо сделать систему. У нее отравление.

– Да мне насрать, что у нее, пока мы не разберемся с ней, пусть хоть сдохнет. – На меня сверху летят мягкие пакеты с содержимым, ударяясь об мое лицо. Я зажмуриваюсь, медленно шевелю рукой, не в силах отодвинуться от двери, бьющей меня по голове. Мужчина будто специально едет по самой ужасной дороге в маниакальной надежде вытрясти из меня все внутренности. Не понимаю, что происходит, все кажется каким-то дурным сном. Еще немного, я проснусь, и не будет этого ужасного ощущения внутри меня, незнакомых людей и боли.

Под рев двигателя и ужасную езду, я замираю на месте, сжимаясь в клубок от резей внутри меня. Так странно ощущать себя затворницей, я вроде как стала привыкать к своей роли в обществе. Вливаться в обыденность, как река, нашедшая новое устье, соединяться с океаном жизни, играя по его правилам.

Я назвала его имя, мне больше некого звать на помощь. Не знаю, имею ли я хоть какое-то право просить Гранта. После всех его звонков и попыток со мной связаться, сама ясно дала понять, что мы больше не увидимся. Именно я поставила точку на нашем недолгом знакомстве. Верила ли я, что он может быть тем, кто так жестоко расправился с моими родителями? Или они действовали вместе, организовали, один отвлекал, второй поехал уничтожать мой смысл жизни? Как бы я не раскладывала эту теорию, не делила ее на мелкие части, чтобы собрать воедино, ничего не сходилось. Он не мог быть тем, кто превратил мою жизнь в ад. Меллон был загадкой, представляющейся моей второй половинкой, чудовищем, скрытым в теле прекрасного человека. Но не убийцей… Точно не таким, как Джаред.

Мой мозг отказывается понимать, для чего я связалась с одним из них, и почему меня так тянет к Гранту, зачем я назвала его. Может он не станет читать, отвечать, или Кэрри не найдет его контакта в моем телефоне.

Машина дергается и останавливается, я переваливаюсь, практически слетаю с кресел.

– И что я должен с тобой делать? – возмущается полицейский.

– Я, – глубокий вдох, – не могу, – хрип из разодранного сухого горла, словно внутри миллион разбитых осколков, – двигаться.

Не вижу его, но открытая дверь и легкий ветерок подсказывают, что человек стоит у меня в голове. Резким движением он разворачивает меня лицом к потолку, хватает за растрепанные волосы и тащит из машины, волоча по полу. Мои ноздри раздуваются от сдерживаемых рыданий, непослушные ноги, и вялое тело чувствует только боль, стертые в кровь руки и ободранные пятки об каменистую дорогу. Спиной ударяюсь обо что-то твердое и громко стону. Мужчина останавливается, видимо осознав, что делает что-то неправильно, опускает мои волосы, и я, не в состоянии удержать голову, ударяюсь об камни.

– Решила из себя разыграть жертву, сволочь? – Он снова хватает меня, но теперь за руку, выворачивая ключицы, дотаскивает до входа в полицейский участок и оставляет валяться на улице.

Это точно не сон, я не проснусь, и происходит нечто такое, за что меня готовы покалечить. Мне очень сложно сосредоточиться на мимо проходящих людях, они все делают вид, будто меня вообще здесь нет. Хотя еще вчера каждый из них готов был целовать мои следы. Какого хрена? Это все, о чем я думаю? Какого хрена произошло?!

– Лежит, красавица, решила притвориться умирающей. Осмотри ее, ты же раньше лечил лошадей. Буду я еще врача для нее вызывать, будто нет других дел. – Меня толкают в спину, затем подтягивают за подмышки, опирая на стену. – И смотри, чтобы не удрала. – Полицейский идет к машине и возвращается с системой, которую передала Кэрри. – На, держи, надеюсь, ты пустишь в ее вены воздух. Медленно сдохнет всем на радость. Лучше так, чем народ ее линчует, понимаешь, о чем я? Нам не нужны скандалы. – Пакеты летят мне в лицо, а я даже не могу отвернуться. – Потом заставь ее своими двумя оказаться там на скамье. – На моем запястье застёгивается браслет, и, судя по звону, на меня только что надели наручники.

Полицейский уходит, оставив меня с человеком, больше похожим на молодого студента, одетого, как сантехник. Его футболка перемазана грязью, лицо вытянуто, а в глазах плещется шок.

– Я думал, ты выглядишь иначе. – Даже не вымыв руки, он снимает колпачок с иглы, вешает на скамью мешок с инъекцией, перегибая ее в нескольких местах до образования воздушных пузырьков, и разглядывает мои вены. – Значит все-таки алкоголичка, вены хорошие.

Он протыкает мою вену, перетягивает на себя пакет, и, не отрываясь от моего лица, разглядывает меня так, словно я жуткое чудовище, исчадье ада, которое необходимо истребить. Как только по крови идет раствор, меня клонит в сон, не контролируя себя, отключаюсь, слегка свесив голову на бок.

Тень, в которой я была совсем недавно, исчезает и на смену ей приходит палящее солнце. Оно иссушает меня, наказывает за все те ошибки, что я раньше совершала. Кожа горит в тех местах, где солнечные лучи сжигают меня заживо, оно издевается надо мной точно так же, как этот детородный студент, выдергивающий иглу из-под моей кожи. Сколько раз он уже убирал систему и возвращал ее на место, теряя вену, будто это было сделано намеренно, поиздеваться надо мной лишний раз. Горячая грубая рука хлопает меня по щекам, я смотрю в глаза человеку, мучившему меня все это время. Он встает на ноги и заходит в помещение. Мне становится немного легче, но слабость и немощность уничтожают мои попытки вывернуть руку из наручников. Металл скрипит, соприкасаясь с поручнем, я осматриваю свои исколотые вены, на которых уже образовывается обширный синяк.