Одно к одному. Полина и Измайлов

«Санинструктор» медленно повернулся к Михаилу:

– Ты посоветовал открыть правду именно ей. Ты ручался: «Полина Аркадьевна свой человек, все поймет».

– Я от своих слов не отказываюсь, – привстал его надежный друг.

– Погодите драться, – вмешалась я. – Геннадий, отвечайте коротко и четко. Лена знает о сегодняшнем разговоре?

– Нет. И не должна. У нас с ней ничего не было, клянусь.

– Не надо клятв. Я из тех, кто учитывает желания, намерения и мечты наравне с действиями. У вас есть мотив. Но и алиби, насколько мне известно, тоже.

– Мы все были в сторожке. И участок прочесывали втроем, хотя я мог остаться. Но поразмяться тянуло.

– Тогда из-за чего сыр-бор?

– У Лены нет ни мотива, ни алиби. Но мотив легко выдумать.

Ничего себе поворотец! На нем, неожиданном и угрожающем, я и пришла в себя окончательно.

– Никак не соображу, Геннадий, что вы затеяли. Но насчет Ленки при мне поаккуратнее. Убить мужа, чтобы порадовать его деньгами любовника, не в ее духе. Теперь, раз сказали «а», давайте дальше по алфавиту. И не вздумайте капризничать, уже не пройдет. Итак, кто неверно истолковал вашу «просто взаимную симпатию»? Когда? При каких обстоятельствах? Чего требует за молчание? И основное – не запихал ли этот факир в рукав фотографии, видео, пленки с записями любовного воркования?

– Мертвая у вас хватка, – зло процедил охранник.

– Обычная журналистская. Один нюанс – кто-то доверяет, но проверяет, а я изначально никому не доверяю. Потому что люди только воображают, будто ведают, что творят. Михаил дал вам дельный дружеский совет. В таких ситуациях надо рассказать неравнодушному к судьбе Лены человеку все. Вы хорошо слышите? ВСЕ! Я, между прочим, весьма отдаленно напоминаю нормального человека. Поэтому выложу вам то, чего выкладывать нельзя. Сыскари, как вы их назвали, не видят оснований для дальнейшего расследования. Их заключение – самоубийство. И никакой «подачей журналистки» это гордое убеждение не поколебать. Вы согласны с ними?

– Целиком и полностью, без дураков, – почти взвизгнул Геннадий.

– Из числа дураков вы исключили себя и меня? Так вот, меня оставьте. И объясните дуре, кого и чего боитесь.

– А смысл, если убойщики больше не суетятся?

– Я согласилась остаться дурой, но не в дурах. Вы осведомлены об обстоятельствах смерти Садовникова не менее подробно, чем они. Однако суетитесь. Играете на грани фола. Почему?

Он попытался сделать возмущенный вид, даже рукой протестующе взмахнул. Надо было дожимать сейчас:

– Геннадий, вы ведь не совета просили у Михаила, а какого-то содействия. Но оба ума не приложите, что следует делать. Тогда и решили позвать меня. Наверное, за удачу приняли, что жизнь обоих вынудила со мной познакомиться, а сейчас жалеете. Михаил, ты позвонил бы мне, не заявись я вчера сюда?

– Не знаю, – озадачился страж тела. – Скорее всего, да. Воспользовался бы знакомством, чтобы помочь Гене.

– Гложет вас нечто, господа, гложет. Вытаскивали вы меня из дома на авось, вдруг что-то подскажу, сама о том не догадываясь. Только не складывается у нас по-вашему. В общем, карты на стол. Теперь, когда Геннадию удалось вбить мне в голову, будто некто добирается до Ленки, я не отступлю.

– Она не отступит, – буркнул Михаил.

– Черт с ним, сами нарвались, – шумно вздохнул Самошев. Посмотрел на часы и вдруг затараторил без передышек и перекуров.

В вечер гибели Леонида его вызвал на улицу коммерческий директор фирмы Ярослав Васильевич Кривцов. И произнес дословно следующее:

– Ваше с мадам Садовниковой неровное дыхание друг к другу за километр слышно. Размечтался перебраться из каморки для прислуги в спальню и возглавить контору? Бабе это кажется логичным и элементарным? И тебе тоже, неуч? Крестись, когда кажется.

Он повернулся спиной к остолбеневшему Геннадию и тяжелой поступью направился в коттедж, где трудились оперативники.

– Вы же солдат, Геннадий. Догнали бы и врезали ему по морде, – встрепенулась я.

– Полина, я испугался за Лену. Мне не трудно защитить ее от насильника или грабителя. Не в рыло дам, убью. Но я не справлюсь с сыскарями, если им прикажут переиграть самоубийство в убийство.

– Кривцов прикажет?

– Откуда мне знать. Но эта нудная тварь отродясь без задней мысли слова не вякнула. Ваша правда, я приехал к Мишке с предложением отметелить его хорошенько и выяснить, что он имел ввиду. А Мишка предложил, раз вы всем подруга – и Лене, и Леониду Александровичу, и полицейским – попытаться хоть что-нибудь из вас вытянуть.

– То есть спросить, – быстро поправил его Михаил.

– Вытянуть, – заупрямился Геннадий.

– Вытянули? – хрюкнула я.

– Не смейтесь, – поник головой Геннадий Самошев, – мы сами все растрепали.

– Полина, извини, безвыходное же положение, – смущенно произнес Михаил. – Оконфузились, факт. Честно говоря, я думал, Лена с тобой откровенничала и про мужа, и про Генку. А этот Леонид Александрович – про своих замов. Тебе вечно норовят исповедаться. Располагаешь.

– Положим, некоторые и надуть не откажутся. Не подлизывайся. Я тебя прощаю за преданность здешним обитателям. Михаил, Геннадий, ребята, обоих заклинаю, не записывайтесь в самодеятельность. Предположим, Кривцов старался вывести из равновесия Геннадия и через него Ленку. Не вывел. Должен пробовать еще. Надо ждать. Было бы ему выгодно натравить на них, как на сообщников, полицию, не предупреждал бы. Тут что-то не так. Или не то. Может, он сам еще не придумал, как они убили Садовникова? Я, честно говоря, тоже. В любом случае это была провокация. Чем дольше не поддадимся, тем спокойнее.

– Нашего полку прибыло, – уныло констатировал Михаил. – Раньше вдвоем не знали, что предпринять. Теперь втроем знать не будем.

– Я к вам третьей не нанималась.

– Ты сказала «не поддадимся».

– Как сказала, так и сделаем.

– Потом бросим жребий, кто будет командиром, – сморщился в улыбке Геннадий, будто она была ему маловата. – Мне пора возвращаться в коттедж. Спасибо, Полина, вы действительно отзывчивая. Надеюсь, все утрясется. Значит, вас можно будет побеспокоить, если что?

– А мне вас?

– Договорились.

Он ушел. Меня подмывало сказать Михаилу пару ласковых. Но сразу после исчезновения Геннадия Самошева в дверях комнаты возникла Юлия в розовой пижаме с синими котятами. Это зрелище было не для моих расшатанных нервов. Михаил побагровел и укорил белокурую прелестницу:

– Ты чего в таком виде? Никакого уважения к старшим.

Я поспешно распрощалась. Меня уже мутило от взаимоотношений тел с телохранителями.

Мы встретились с Настасьей в метро. Двадцать лет вместе катаемся, а еще не разлюбили. Я робко спросила, удалось ли ей восстановить проходимость кишечника.

– А то, – рассмеялась подруга. – Полопает еще аспирант в свое удовольствие.

– Если с голоду не сдохнет, пока в профессора выбивается. Американские.

– Не каркай, Поля.