Смерти хватит всем. (Сергей Перов и Наташа Сомова)

Перов вспомнил отравившегося водкой и брошенного приятелями мальчишку. «Предвестие… Предвестие», – бормотал майор, споро натягивая брюки.

2.

Последний урок второй смены закончился в девятнадцать двадцать пять. Пятеро преподавателей – двое мужчин и три женщины – собрались в учительской, достали сигареты, банку растворимого кофе, включили электрочайник. Все это с некоторых пор было запрещено, следовательно, из рутины превратилось в авантюру и обрело новую прелесть.

– Очередной день из жизни вон, – устало произнесла самая молодая из них, беременная «историчка» Арина Андреевна.

– Не кисни, Аринушка, даже если гормоны бродят, – живо откликнулась смазливая «биологичка» Татьяна Петровна. – Денек выдался не хуже прочих.

В их совместном присутствии нужды не было. При ином расписании преподаватели молниеносно разбегались. И лишние полчаса в школе проводил за тетрадями, а чаще за телефонным трепом один дежурный учитель, сдавал объект сторожу, вернее, сторожихе, и отбывал домой, костеря несуразные порядки. Но эти люди были близки взглядами и темпераментами, подчеркнуто держались вместе, жестко пресекали попытки коллег интриговать против каждого из них, словом, дружили. Они занимали бесхозный класс делом, когда друг опаздывал, не обременяя директора жалобами и просьбами о руководящих указаниях. Втихаря подменяли любой любого. Рекомендовали друг друга знакомым в качестве репетиторов. Стоило «химичке» Нине Геннадиевне найти пристанище в частной фирме, готовящей нерадивых к сдаче ЕГЭ, как там же очутились и остальные четверо. Надо ли говорить, что нечаянное совпадение часов по понедельникам хитро устроил «математик» и завуч Алексей Николаевич. Это был единственный свободный от приработков вечер у всех. И друзья охотно не расходились. Они предавались откровениям о своих семьях, учениках, сослуживцах, начальстве, не опасаясь доносчиков и сплетников.

Пять дипломированных педагогов в возрасте от двадцати семи до тридцати семи лет работали большую часть суток – школа, курсы, частные уроки. Они принципиально не халтурили в государственном учебном заведении с недоброй пародией на заработную плату и не опустились до ненависти к детям и родителям. Сбившись в кучку верных себе и друг другу, они преодолели унизительную бескормицу. Им люто завидовали те, кто так и не сумел бодро преодолеть. Да, главное, чем они были похожи – способность пахать, улыбаясь. И шутить: «На кладбище отлежимся. Пока же надо шевелить мозгами, руками, ногами и всем прочим, а то отсохнет невостребованным». И чем чаще за несогбенными спинами пятерки злословили, тем дружнее она становилась.

В ней порой возникали претензии, недоразумения, обиды. Но чувство взаимной благодарности удерживало от стычек. Так, роптали слегка. Например, Алексей Николаевич был выходцем из деревни и считал образование высшим благом. Городская прописка досталась ему, как приданое жены-официантки. И ее чаевые заставляли материально соответствовать. Он слыл самым приспособленным, хватким и скрытным в компании. И не стеснялся убеждения, что чем подлее отпрыск, тем больше репетитору надо драть с его папаши за вредность, а нервы себе трепать нечего. Кроме того, Алексей Николаевич был завучем, то есть лидером по должности, что слегка тяготило тех, кто ничем не заведовал.

«Физик» Юрий Александрович запросто отказывался от гонорара за репетиторство, если очередной митрофанушка открыто хамил, и не стеснялся довести до сведения его родителей, какую сволочь они растят. За означенную сволоту мигом любезно брался Алексей Николаевич, взвинтив цену вдвое, а то и втрое. Но, поскольку ситуации были не разыгранными по сценарию, а естественными, за порывистым, рискующим обнищать Юрием Александровичем требовался контроль. Друзья его осуществляли, а «физик» этим тяготился.

Арина Андреевна, примкнувшая к компании последней, считалась первой кандидаткой на вылет из нее. Не потому что собралась рожать. Умная и способная, она бредила ролью домашней хозяйки при муженьке, который отчаянно пытался разбогатеть, живя за ее счет. И презирала свою вынужденную трудовую активность.

Добродушная Татьяна Петровна к деньгам относилась не слишком трепетно, экономить не умела, поэтому была беднее и психологически уязвимее прочих. Действительно тяжко постоянно трудиться и постоянно нуждаться.

А Нина Геннадиевна, мать троих детей, самая веселая и деловая, обладала слабым здоровьем и, смеясь, эксплуатировала уже не физические, но силы своего неукротимого духа.

Итак, вышеописанные господа потягивали кофе и беседовали, когда без десяти восемь в учительскую заглянул мрачный парень из «секьюрити»:

– Люди, мы проверили все три этажа. Детки убрались. Только девочки из одиннадцатого «б» демонстративно подтягивали перед нами чулочки. Думали, мы разомлеем и не заметим, что мальчишки выволакивают двух то ли ужравшихся, то ли обкурившихся. Куртки им на головы натянули, уникумы. Завтра с утра вычислю и отправлю на наркоэкспертизу.

– Не утруждайте себя, – отмахнулась Нина Геннадиевна. – Это мои негодяи. Весь урок подозрительно тянули руки и орали формулы. Впопад орали. Значит, отвлекали от тех, кто молчал. С ними я сама без экспертизы разберусь.

– Идет, мороки меньше. Тогда запирайте за нами ворота, мы с напарником отчаливаем.

Алексей Николаевич и Юрий Александрович ушли с охранником, не разомлевшим при виде ляжек старшеклассниц. Вход закрывали на щеколду до прихода сторожихи.

– Наглецы! – припечатала Арина Андреевна. – Во-первых, что значит: «Отправлю»? Директору доложу, а он уж решит. Во-вторых, за сумму, в которую родителям обходится их содержание, могли бы задержаться на пятнадцать минут и без нашего участия встретить эту идиотку, ночную директрису.

– Не бушуй, Аринушка, тебе вредно, – вновь охладила ее пыл Татьяна Петровна, которую называли профессиональной миротворицей. – Ребята охраняют детей, а не материальные ценности. Кстати, директор распорядился пускать опоздавших после предъявления дневников. И вчера снова задержали каких-то посторонних хулиганов с кастетами.

– Господи, когда это кончится, – простонала Нина Геннадиевна. – В соседней школе мальчика через перила сбросили – долг не вернул. А девчушка, четырнадцать лет, залетела и повесилась.

– Ой, бабоньки, давайте сменим тему, – жалобно попросила Татьяна Петровна. – Лучше о наших говорить. У Свиридовой и Костерина из десятого «а» развивается бурный роман. А покинутая им Любимова начхала на биологию. Я эту страдалицу на олимпиаду заявила. Ума не приложу, что делать…

Ее прервал телефонный звонок. Обитавшая через дом от школы сторожиха сообщала, что выходит из квартиры навстречу труду.

– Скажу я мужчинам, что подниматься сюда на пять минут, смысла нет, – вскочила Нина Геннадиевна.

– А я, пардон, навещу туалет, – сказала Татьяна Петровна. – У меня Соловьева посреди урока, молча, направляется к двери. Я ей: «Куда, милая»? Она: «Писать хочу». Ну, в нашей школе, в выпускном классе так себя не ведут…

– Вызову я мать Соловьевой, вызову, – посулила Арина Андреевна. – Пока баба мужей меняет, девчонка свихивается.

– У меня классное руководство в кишках сидит…

Через четверть часа они собрались в учительской уже вшестером.

– Алексей Николаевич, сделайте со мной обход, вы ж мужчина. Или хоть не разбегайтесь по домам, посидите здесь, – канючила пухлая дебелая сторожиха лет пятидесяти.

– Бойцы с пороком все проверили, дверь была на запоре, не задерживайте педагогов, – отбрыкивался важный завуч.

– И мне положено проверять, но одной страшно, – не отставала трусиха.

– Зачем тогда подались именно в сторожа? – буркнул Алексей Николаевич.

– Тут близко от дома. Доченьку растить надо, – потупилась женщина.

Учителя тоже потупились. И Алексей Николаевич был прав. И сторожиха вызывала жалость. Им приходилось видеть милую дисциплинированную доченьку – изредка мать брала ее ночевать на работу. Как часто женщина, преодолев страх, замыкала на ключ вверенную недвижимость и бегала подтыкать одеяло под бок неспокойно спящего в одиночестве ребенка, никто выяснять не решался. Но догадывались, бегает.

– Ступайте, мы побудем тут с открытой дверью, – наспех соорудил компромисс Юрий Александрович.

– Спасибо, я галопом, – пообещала сторожиха.

И начала со второго этажа. Минуты через три чуть взвинченные ожиданием учителя на слух распознали то, что позже назвали: «Она приползла по стенке». То есть сначала что-то шуршало и скребло в коридоре, а потом в дверной проем всем телом сунулась сторожиха и четко прошептала:

– Я увольняюсь прямо сейчас. Мне домой надо.

– С сердцем резко поплохело? – саркастически осведомился Алексей Николаевич. И сердито повернулся к Юрию Александровичу: – Нельзя людей баловать. Согласился за всех побыть здесь, она нас шантажировать начала.

– О чем вы? – тупо спросила женщина. – Там ваш директор… около кабинета… Торчит из него что-то… И крови полно…

– Крови? – изумилась носящая первенца Арина Андреевна. И, не дожидаясь комментариев, закатила бледно-голубые глаза под ярко покрасневшие веки.

Далее последовали сумбурные препирательства. Женщины умоляли не бросать их в учительской и сразу вызвать милицию. Мужчины с сомнением косились на сторожиху и настаивали на проверке.

– Директор попрощался с нами в девятнадцать сорок, полчаса назад. Откуда ему взяться около кабинета и живому, и тем более мертвому? – вопрошал Алексей Николаевич.

Они с Юрием Александровичем понимали: если этой дерганой дуре померещилось, то менты поднимут их на смех. Два здоровых взрослых мужика не взглянули, что на самом деле валяется в коридоре в трех шагах от учительской.

– Пошли, Алешка, – вздохнул Юрий Александрович.

– Пошли, Юрка, деваться некуда, – вяло кивнул Алексей Николаевич.

И оба впились взглядами в сторожиху, словно, давали ей шанс одуматься. Но она еле слышно поскуливала, закрыв лицо руками.

Несколько метров до угла директорской приемной, поворот… Владимир Георгиевич Ямцов лежал, уткнувшись в паркет. Над левой лопаткой возвышалось нечто, светлый плащ впитал немало бурой жидкости.

– Черт, это похоже на штык от автомата из арсенала военрука Печенкина, – присвистнул Юрий Александрович. – Но Печенкин запирает оружие по всем правилам – сейф, сигнализация.

– Неприятности свершились. Наши высокоинтеллектуальные бабы устроят ор, – хрипло констатировал и предрек Алексей Николаевич.

Женщины, напротив, онемели. Возможно, были недостаточно интеллектуальны. Лишь когда минут через двадцать во входную дверь забарабанили, Арина Андреевна завопила: