Моё-твоё сердце

Моё-твоё сердце
Эллисон Майклс

Две подруги – Хейли и Тедди – долгие годы были неразлучны, пока любовь к одному и тому же парню не рушит их жизни. В пылу ссоры они попадают в страшную аварию. Их тела изувечены травмами, а души застревают между мирами. Что же держит их между жизнью и смертью? Любовь, дружба или незаконченное дело? Хейли и Тедди уверены, что смогут вернуться назад, если узнают правду, ведь даже полиция уверена, что авария – не несчастный случай.

Эллисон Майклс

Моё-твоё сердце

Пролог

Хейли

Вопль Тедди заглушил даже скрежет металла об отбойник. Первым разлетелось лобовое стекло, осыпав нас обеих стекляшками, как конфетти. Если бы не холодный ужас, крики Тедди и треск, можно было бы подумать, что мы на празднике по случаю дня рождения кого-то из Морганов. Вот только «конфетти» больно резали лицо. И никто не смеялся.

Вместо папиной гитары фоном звучала станция «Нью-Йорк Лайв», но как только «мустанг» Джейка влетел в ограждение моста, радио тут же в страхе выдало несколько трескучих помех и смолкло. Мои рефлексы сработали раньше меня самой. Руки взметнулись вверх, заслоняя лицо бесполезным щитом, а ноги вжались в пол, ища педаль тормоза. Вот только не я была за рулём. И было поздно тормозить.

Время замедлилось, и капот «мустанга» в «слоу моу» стал складываться гармошкой. Меня тряхнуло вперёд так, словно выбросило из самолёта в свободное падение. Так бы и случилось, не будь я наглухо пристёгнута ремнём безопасности. Он с адской хваткой питбуля вгрызся в моё плечо, потом в грудь и чуть не выпотрошил все кишки.

Каким-то образом я ещё соображала, что происходит, но от этого было только хуже. Страх и боль – не лучшие союзники, когда нужно мыслить здраво. Я машинально повернула голову в сторону Тедди, чтобы убедиться, что она ещё здесь, со мной, испытывает тот же ужас, но хотя бы жива. И это стало моей ошибкой. Лучше бы я вжалась в подголовник и повторяла каждое движение машины. Но она отскочила от отбойника – точно бита отбила кручёный – и крутанулась влево.

Меня же мотнуло вправо. Удар по голове. И больше никого страха. Никакой боли. Ничего.

Тедди

Я кричала так, будто меня резали заживо. Будто это меня складывало пополам, а не капот «мустанга». Видя, как чёрные осколки внешней панели разлетаются в разные стороны, первым делом я подумала, что нам с Хейли очень повезёт, если мы умрём. За свою тачку Джейк задушит нас голыми руками.

Но эта мысль была столь мимолётной, столь незначительной. Когда лобовое стекло шрапнелью полетело в моё лицо, я успела пожалеть о глупостях, что вечно лезли в мою голову. И поняла, что не хочу умирать. Может только через семьдесят лет, в мягкой постели и полном беспамятстве. Закрою глаза и открою уже на небесах. Но не здесь, на пустынной, залитой дождём развязке 91 шоссе и Уиллоу-стрит, перелетев через отбойник прямиком в реку Миллс.

Я ведь даже ни разу не была на свидании!

За своим криком я не слышала ни мотивов радио, ни шума ливня, ни голоса Хейли. Она всегда была пугливее меня. Но сейчас она не вопила от ужаса, как делала это я. Адреналин разогнал сердце до такой скорости, которой бы позавидовал сам Джейк. Оно кувалдой долбило в висках, точно вгоняло гвозди. Так бездарные ударники колотят в барабаны.

Не знаю, от чего я кричала больше. От мысли о том, что мы разобьёмся. Или от осознания, что я не просто потеряла управление. Кто-то врезался в нас сзади и запустил цепную реакцию.

Но и мой визг тут же заглох, как и мотор «мустанга», когда от удара меня кинуло вперёд. В грудь что-то влетело с такой силой, что я перестала дышать. Сердце больше не звучало в ушах, и я почувствовала, что оно и вовсе передумало подчиняться мне.

Я ведь хотела, чтобы сердце перестало болеть. Нужно быть осторожной в своих желаниях.

Сейчас

Хейли

Так тихо… Будто смерть отобрала все звуки и присвоила себе. Оставила лишь вакуум, пустоту, абсолютное ничего. Разве бывает так тихо?

Пип.

Ах нет, постойте. Кое-что в этой тишине всё же напоминает о жизни. Раздражающий пикающий звук где-то слева над ухом. Словно включилась одна из штуковин Дилана, с которыми он любил возиться в детстве. Может, я в его комнате? Пристаю с вопросами, как всегда любила делать, если он строил из себя безумного учёного и пытался разобрать очередной тостер, вафельницу или старый видеомагнитофон. В семье Морганов я считалась самой любопытной и всегда прокрадывалась к Дилану, чтобы понаблюдать за работой гения. Он в семье Морганов примерял на себя роль самого сообразительного. И самовлюблённого – так, пометка от младшей сестры для полноты картины.

Пип.

Пип.

Пип.

Ну, конечно! Это дурацкий проект Дилана к ноябрьскому марафону «Собери сам». Он проводился в старшей школе Хиллхаус каждый год, и каждый год Дилан выдумывал невероятную поделку, а пока мастерил её, все полы в доме напоминали ловушку с препятствиями. Не хватало только красных лазеров и отверстий в стенах, из которых бы вылетали острые сюрикены. Я дважды чуть не падала с лестницы, спотыкаясь о склад железных штуковин, которым во всей вселенной не найдётся применения. А папа три дня хромал после того, как наступил на металлический уголок голой пяткой. Зато теперь он наконец-то стал носить тапочки, что бабуля Грета подарила ему на прошлое Рождество.

Но каждый год кто-нибудь да обходил Дилана, выдумывая что-то сверхинновационное и необъяснимое простому обывателю, вроде меня. И поделка Дилана отправлялась в одну из коробок с пометкой «Хлам» в гараже. Но в этом году он вознамерился взять медаль за первое место и, более того, запатентовать свой шедевр, а чуть позже стать вторым Николой Теслой, только без усов. Я предупреждала маму, что её любимый сынок, скорее всего, изобретает машину смерти – слишком много людей пострадало от его творений. Но на деле это оказался обычный говорящий будильник. И он издавал такие же противные звуки, как сейчас.

Пип.

Вот-вот. Ну точно его говорящий будильник.

Хотя постойте! Дилан давно не учится в старшей школе! Он первокурсник в Йельском. И комната его пустует, только если он совсем уж не оголодает в своей съёмной квартире и не решит нас навестить. Пищать никак не может будильник или любое другое порождение его фантазии.

И пахнет как-то странно. Как будто я упала в баночку с аспирином. Будто вымыли пол с камфорой. И ещё этот лёгкая, едва ощутимая кислинка. Так пахнет, когда режешь лимон. Ничего не понимаю.

Пип.

Пип.

Лимонный запах навевает мне кое-что. Воспоминание о Тедди, которая любила воду с лимоном и последние месяцы везде таскала с собой прозрачную спортивную бутылочку. Стоило ей открутить крышку, чтобы сделать глоток, и в радиусе метра тут же всё окислялось.

Тедди! Ну, конечно! Мы ехали в машине Джейка и… ссорились. За все годы нашей дружбы у нас случались размолвки, но чтобы так… Это было за гранью. Это были не мы. Но она говорила такие вещи и плакала, а потом…

А потом нас слегка занесло на развязке 91 шоссе и Уиллоу-стрит. Мы врезались прямо в отбойное ограждение. Больше ничего. Чернота, как в космосе без звёзд. Я оглянулась проверить, как там Тедди, но отключилась. Но я жива, это же хорошо? Слышу и могу чувствовать запахи. Думаю, с Тедди всё то же в порядке. Парочка ушибов и синяков – ничего такого, из-за чего она станет переживать дольше десяти минут.

А писк и душок лекарств – я в больнице, ведь так? Всего лишь пикающие аппараты и аромат, годами въедавшийся в стены и в сам воздух. Меня оставили в одной из палат отдохнуть – любой устанет после того, как вмажется в отбойник!

Вот чёрт. Джейк убьёт меня, когда увидит машину. Уж не знаю, в каком там состоянии «мустанг», но ему явно досталось похлеще, чем нам. На моих глазах сложился капот, осколками разорвалось лобовое стекло. После этого мои раны покажутся смешными царапинами от кошачьих когтей.

Надо проверить, как там Тедди. А ещё узнать хоть что-нибудь о «мустанге» и позвонить маме. Они с отцом наверняка на стену лезут. Мне семнадцать, но мамины правила не имеют возрастных ограничений и действуют одинаково для всех. Как бы мне и в тридцать лет не отзваниваться ей после работы и не спрашивать разрешения задержаться на корпоративе подольше.

Надо лишь проснуться окончательно.

И я распахнула глаза. Чернота тут же рассеялась, обернувшись побелённым потолком с одной единственной лампой. Она была выключена, а в палате всё равно оставалось светло. Значит, сейчас день, хоть и довольно пасмурный, но мы с Тедди садились в машину поздно вечером! Неужели я столько проспала?

Странно, я и боли не чувствовала. Выходит, травмы совсем лёгкие, если даже голова не болит, а по салону меня помотало неслабо. Переведя глаза чуть левее, преследуя пикающий звук, что уже начинал доводить до белого каления, я увидела его источник. Как я и думала! Мониторы жили своей жизнью, разрисовывали чёрный фон кривыми разноцветными линиями. Неужели так бьётся моё сердце? Почему же тогда я не чувствую никаких проводков или катетеров в руке? Или куда там подключают все эти медицинские штуковины?

Ну, раз меня не удерживают никакие врачебные наручники, отправлюсь на поиски Тедди, мамы или хоть кого-нибудь, кто поможет мне. Напомнит, чем именно закончилось вчерашняя поездка.

Я встала с кровати и прямиком нацелилась на дверь. Она была приоткрыта, и я проскользнула внутрь. В коридоре меня поджидал ещё более застоялый дух лекарств, марлевых повязок и чистящего средства. Ряд кресел очередью выстроился напротив моей палаты. За закрытыми дверями наверняка отсыпались такие же бедолаги, попавшие в аварию или по нелепой случайности угодившие в какую-нибудь передрягу.

Правильно выбрав маршрут, я дошла до сестринского поста. Тут всё жило своей жизнью. Медсёстры с серьёзными лицами ходили туда-сюда, точно притворяясь, что заняты своей работой. Одна из них болтала по телефону за стойкой. Какой-то врач рассматривал карточку пациента в самой дали коридора. Никому и близко не было дела до какой-то там семнадцатилетней девчонки, которая провалялась в постели всю ночь. Ну и ладно. Наверняка я сейчас выгляжу не лучшим образом, чтобы быть в центре внимания.

Я сделала два шага к посту и решила подождать, пока женщина в бледно-розовой сестринской форме закончит свой суперважный разговор, чтобы позвонить маме. А разговор и правда важный – женщина то и дело хмурила свои кустистые брови и делала какие-то пометки в бумажках. Похоже, ждать придётся долго. Может, пока кофе выпить или хотя бы воды? Где у них тут автоматы?

Сделав оборот на сто восемьдесят градусов, я чуть не ойкнула. Прекрасно! Теперь и звонить не нужно. Мама уже здесь! Кидает монетки в кофейный автомат и ждёт, постукивая носком кроссовка, пока тот выплюнет её заказ, что лишь по виду напоминает настоящий кофе. Я проглотила желание окликнуть её – не хватало ещё, чтобы меня отчитали на глазах у всей больницы.

Чем ближе я подходила, тем отчётливее слышался запах отвратного кофе и маминых духов. Я узнаю этот запах «Аламбар» из тысячи других. Как акула чует каплю крови в толще океана за целых полкилометра, так и я учую смесь какао, корицы и ванили даже с другой планеты. Так здорово почувствовать что-то родное в совершенно незнакомых стенах!