Моё-твоё сердце

Моей соседки не было видно. Наверняка она проводила время с братом или мамой, а не с какими-то арифметическими слонами. Значит, она не увидела бы, что я вторгаюсь в её личное пространство. А мне так хотелось рассмотреть её спальню получше. Зависть в тот миг работала сильнее совести.

Я облокотилась о подоконник своего окна, высунулась из него почти наполовину и стала шарить глазами по комнате, которая никогда бы не стала моей. Так: раскрытый учебник по английскому – уж я-то знаю, с ним я покончила минут двадцать назад. Набор разноцветных карандашей – да я ведь тоже люблю рисовать! А ещё пушистый пенал и…

Внезапно на меня уставились зелёные глаза. Вынырнули прямо из-под стола и блеснули искренним удивлением. Я так испугалась – скорее от того, что попалась на месте преступления, чем от неожиданности. И не придумала ничего лучше, как…

– А-а-а-а! – Завопила я, будто на меня выскочил маньяк из-за угла.

Я была тихой, как улитка, но в то мгновение зашлась воплем. Сама не ожидала, что способна на такое. Во мне прорезался голос, а в девочке – ужас. Она отпрянула от окна и стала вопить в ответ. Так мы и кричали, как две сумасшедшие, и пялились друг на друга через открытые окна.

А потом вмиг стало тихо-тихо. Только эхо продолжало дребезжать по стеклу.

– Ты чего так разоралась? – Спросила девочка.

– Ты меня напугала! А ты чего?

– А ты напугала меня!

Её губы, намазанные чем-то блестящим, вытянулись бантиком. Посмотрите на неё! Надулась, как обиженная обезьянка! Но не успела я об этом подумать, как они тут же растянулись в радостной усмешке. А потом и вовсе из них вырвался безудержный смех.

Она засмеялась так звонко, так заливисто, что нельзя было не поддаться её радости. И я захохотала на одной волне с ней. Только что мы голосили на всю Ферри-стрит, а теперь смеялись, словно ничего смешнее с нами не происходило. Хотя… Если оглянуться на мою жизнь, пожалуй, так я и правда никогда не смеялась.

Дверь в комнату девочки распахнулась, и мы умолкли так же синхронно, как и минуту назад перестали орать.

– Хейли! Что случилось?

Её старший брат. Взлохмаченные каштановые волосы выдавали в нём настоящего Моргана. Он стал разглядывать комнату сестры, ища источник воплей. Подумал, что что-то ей угрожает? В мою комнату никто так не вломился, потому что меня некому было защищать.

– Ничего, Дил. – Девочка посмотрела на меня и тихо хихикнула. – Мы просто балуемся.

Дил – это сокращение от… Дилан, Диллард? Я понадеялась, что это не было его полное имя, иначе парню приходилось бы в жизни ещё туже, чем мне.

– Вы можете баловаться потише? – Строго спросил мальчик и зыркнул на меня так, словно я была виной всем вселенским бедам. – Я пытаюсь починить вафельницу.

Он казался немногим старше нас. А щупловатой фигурой и вовсе походил на мальчишку из параллели, но никак уж не двумя классами старше. Но строгий взгляд, серьёзность, закравшаяся в хмурость бровей, а ещё эти очки в толстой оправе делали его старше сразу на несколько лет. Словно кто-то впихнул старика в тело восьмилетнего мальчика.

Дил – или как там его звали по-настоящему – подтянул очки выше на переносицу и, покачав головой, как разочарованный взрослый, ушёл заниматься своими важными делами.

– Это мой брат, Дилан. – Объяснила девочка, поворачиваясь ко мне. Фух, так всё-таки его звали Дилан и он не мучился от подколов одноклассников. – И не волнуйся, он не такой злюка, каким кажется.

– Он и правда сможет починить вафельницу? – С восхищением и недоверием одновременно спросила я.

– Конечно, это же Дилан! – Вот так просто ответила соседка. – Он может разобрать и собрать всё, что угодно.

Я лишь молча кивнула, но меня больше восхищали не навыки Дилана, а то, что у них была вафельница! Я ела вафли только по праздникам. Не на Рождество, День рождения или День благодарения. И даже не по тем, когда я приносила домой «отлично» по математике. Праздниками я называла те дни, когда мама получала хорошие чаевые в «Патио Пицца», присаживалась на корточки передо мной и говорила:

– Что-то мне сегодня не хочется готовить ужин. Куда ты хочешь пойти, милая?

Она могла бы даже не спрашивать, ведь мой ответ всегда был один и тот же:

– В «Раффл Ваффл».

Там подавали самые бесподобные вафли, которые я только пробовала в жизни! Ну ладно, не так уж много вафель я перепробовала, но всё равно никогда бы не выбрала другое место. Даже пончиковую возле старшей школы Нью-Хейвена, где тусовались ребята постарше. Или кафе-мороженое около «Мьюзик Холла».

Но эти счастливчики из дома напротив могли есть вафли каждый день. Мне стало любопытно, какие ещё прибамбасы стояли у них на кухне или в ванной.

Моя партнёрша по «баловству» подошла к окну, облокотилась о подоконник, точь-в-точь как я и улыбнулась:

– Меня зовут Хейли. А тебя как?

И так я познакомилась со своей лучшей подругой и злейшим врагом.

Сейчас

Тедди

Что удерживает душу в этом мире? Спросите кого угодно, и даже самый закоренелый скептик ответит, что незаконченные дела. Как же нелепа и несправедлива жизнь, если обязательства не дают нам спокойно даже умереть. Нам дали второй шанс разобраться с нашими жизнями перед тем, как вернуться в собственные тела. Или навсегда заснуть и не проснуться.

Какое незаконченное дело беспокоило мою душу? Недоделанная домашка по математике? С ней у меня всегда были проблемы, но не думаю, что мистер Гонсалес так уж обидится, если я умру, не решив его логарифмические функции. Тайна, которую я хранила последний год? Хейли сама обо всём узнала и, собственно, поэтому мы и здесь, в больнице с переломанными конечностями и проблемами посерьёзнее. Может, вселенная хотела, чтобы я отыскала отца? Ответ, который я никак не могла получить при жизни.

Я шла, не разбирая дороги. Коридор перетекал в следующий и так до бесконечности, пока мой маршрут не упёрся в лестничную площадку. Вокруг кипела жизнь, но я не чувствовала себя её частью.

У нас с Хейли действительно всё кончено. Те годы, проведённые на подоконниках, оборвались, как последний лист бумажного календаря. После того, что было, она вправе злиться на меня, но обвинять в аварии! Вешать на меня ярлык чуть ли не убийцы? Никогда не думала, что дойдёт до такого. Мы одни в этом призрачном мире – нам бы сплотиться и попытаться понять, как вернуться назад, а не ссориться и обвинять друг друга во всём.

Конечно, её шок можно было понять. Судя по всему, я очнулась многими часами раньше и успела если не смириться, то хотя бы свыкнуться с мыслью, что больше не состою из плоти и крови. Лишь из иллюзорных сгустков чего-то неосязаемого. Хейли сложнее уложить всё это в голову, ведь она только-только очнулась ото сна. Да и признаться честно, из двух наших голова Хейли всегда была горячее. Я привыкла обдумывать, размышлять, искать общий знаменатель, она – паниковать и плакаться. Когда мы были вместе, эти две стороны наших характеров уравновешивали нас. Создавали идеальный баланс, вносили гармонию. Но стоило одной из нас сделать шаг в сторону, и устойчивая конструкция полетела россыпью.

Если бы Хейли не стала обвинять меня во всех грехах, если бы дала договорить, то узнала бы, что я обо всём этом думаю. Я хотела выкрикнуть в ответ, что виновен не ливень, не моя невнимательность и даже не вопли Хейли о том, что я предала её. Кто-то въехал в нас сзади, намеренно или случайно. Помню свет двух фар, что преследовал нас от самого въезда на шоссе. Если бы Хейли не отвлекала меня своими обвинениями, я бы смогла заметить больше, но увы… В задний бампер въехали, «мустанг» вильнул, я потеряла управление.

Может, это оно? Та причина, незаконченное дело, обязательство, что держало мою душу в этом безымянном мире «между»? Отыскать того, кто чуть нас не убил.

Жуть какая-то. Никто не хотел нас убивать. Те фары, что упрямо преследовали нас, – всего лишь человек, кому было с нами по пути. Толчок – не плод воображения, но наверняка мокрый асфальт учудил аварию. Не психованный преследователь. Мы с Хейли не самые примерные подростки во вселенной, но не настолько, чтобы вызвать чьё-то желание нас прикончить. Просто кому-то не повезло, он проскользил шинами по шоссе и вписался в нас.

Но мысли просто так не отрежешь, как ломоть хлеба. Подумав об этом однажды, я уже не могла избавиться от колюче-режеще-ноющего чувства опасности, тревоги и страха. А вдруг…

Вот бы сейчас оказаться дома! С детства я рвалась наружу, из старых стен скрипучего дома, далёкого от идеала. Но теперь, когда я оказалась вдали от него, он казался идеальным. Хочу туда, в свою спальню, не в палату кардиологического отделения, где пищит монитор и кричит Хейли.

Но как мне добраться туда? Взять такси? Смех, да и только. Проделать весь путь пешком? Я даже не знала, в какой больнице нахожусь. В любом случае, нельзя отдаваться во власть паники. Я не Хейли, которая поднимает визг при любом удобном случае. Неважно, на её плечо забрался паук, она получила неуд по литературе или увидела своё перебинтованное тело со стороны. Да уж, последнее, конечно, простительно, но в остальном она вела себя, как меленький ребёнок. Ещё одна бесящая вещь, на которую я закрывала глаза все эти десять лет. Стоило только нам высказать всё в лицо, и я стала понимать, что в нашей дружбе было много пробелов. Как в поломанном заборе. Где-то трещина, где-то не хватает целой штакетины.

Если уж Хейли намерена плакаться о том, какая она несчастная, что угодила в мир призраков – или как его называть? – то я не стану лить слёзы. Я привыкла к тому, что жизнь не очень-то хочет мне помогать, так что надо брать всё в свои руки. Нельзя же просто сидеть и смотреть на то, как моё тело умирает – то, что я и так проделывала последние шесть часов. Если есть какой-то шанс вернуть свою жизнь, какой бы несправедливой и одинокой она ни была – то я воспользуюсь им.

Все те, кто хорошо меня знал, – а это всего два человека, и то, мама иногда выпадает из этого ряда, – знал и то, что я обожаю составлять списки. В верхней шуфляде моего письменного стола спрятаны пять разных блокнотов. В клеточку, на кольцах, датированные и с пустыми листами. И для каждого нашлось своё предназначение.

Самый тонкий линованный с обложкой-пушистиком – для целей и планов. Не то, чтобы я была такая уж целеустремлённая, но каждый вечер вырисовывала по десять пунктов, что нужно успеть сделать за следующий день.

В датированном ежедневнике я вела записи обо всём, что случалось со мной в жизни. Если я всё же умру, и кто-то сядет прочитать мой дневник, его ждёт скучное чтиво и потраченное в пустую время.

Ещё в одном я вела подсчёт прочитанным книгам. Да, да, совсем помешанная. Я записывала названия книг и ставила им оценки.

Четвёртый же отвела для творчества, ведь я не только любила читать, но и сама писала истории, лелея надежду однажды стать прославленным писателем. Не второй Джоан Роулинг, но всё же. И в нём я записывала идеи для сюжетов, имена героев и прочие детали, которые могли бы пригодиться потом.