Музыка ветра

В наших спорах я всегда побеждала, потому что была упёртой, как папа. Сестре ничего не оставалось, как отойти в сторону, если уж я удумала отпраздновать день рождения на катере, а не в ресторане, отправиться на пикник на Касл Айленд, а не в парк Бель Айл Марш или купить ещё одну пару кроссовок вместо шпилек от Джимми Чу.

И Руби сдалась, уступила мне, как последние двадцать пять лет её жизни.

Она как раз показывала потенциальным покупателям светлую квартиру в Бэк Бэе, когда ей позвонил полицейский и сообщил, что я попала в аварию и меня увезли в больницу Бостон Мемориал. Какой-то мужчина разговаривал по телефону и не справился с управлением, после чего вылетел на встречную полосу на перекрёстке Коламбия-роуд и Гамильтон-стрит, и влетел в моё такси на скорости шестьдесят миль в час. До дома мне оставалось пять минут, но я так и не доехала.

Такси трижды перевернулось и вмазалось в столб. Таксист не был пристёгнут и в полёте вылетел через разбитое лобовое и погиб под колёсами идущей мимо машины. А я пробарахталась по салону и получила удар о боковую дверь, после чего потеряла сознание на ближайшие десять дней. Мою сумку вернули сестре только несколько дней спустя. Мобильный телефон был расколочен вдребезги, а половина вещей навсегда потерялись в паре кварталов от моей квартиры в Дорчестере. Розовая помада «Диор», которую Руби подарила мне на прошлый день рождения, дешёвые очки-авиаторы и кошелёк со всеми деньгами и карточками. Их удалось восстановить, в отличие от телефона, но меня мало заботили такие мелочи. Главное – уцелел дневник, который мог прояснить, что же случилось со мной в те последние три месяца, что вылетели из памяти вместе с таксистом.

Я выдохнула с облегчением, когда Руби протянула мне израненную, как и я, сумку, и я нашла в ней кожаный коричневый переплёт. Он потрепался, через всю лицевую обложку пролегала длинная царапина, но все страницы оказались на месте. Я стала листать единственную вещь, что могла вернуть мне память, но записи обрывались на единственной букве.

Л.

– Он не закончен. – Я трижды пролистала его от начала до конца, словно недостающие страницы могли появиться в нём сами собой. – Здесь только начало.

– Я знаю, милая. Извини, я не должна была, но перечитала все твои записи. Хотела узнать, что случилось с тобой. Они только о твоём приезде на остров.

Меня не волновало, что сестра бесцеремонно влезла в самое сокровенное, словно нам снова по десять лет. Теперь моя память была утеряна окончательно. Без остатков воспоминаний я не смогу вспомнить, нашла ли отца и почему последние три месяца провела на Нантакете, хотя собиралась задержаться там не больше, чем на две недели.

– Это я во всём виновата. – Вдруг призналась Руби, вытирая набухшие на длинных ресницах слёзы. Так непривычно было видеть её ненакрашенной и взлохмаченной, когда она даже мусор выносила при полном параде.

– Ты-то здесь при чём? Не ты выехала на встречку.

– Нет, но я злилась на тебя, когда ты решила ехать мириться с отцом. Так злилась, что не хотела слышать ничего ни о нём, ни о твоём пребывании на Нантакете. Мы ведь почти не общались последние три месяца, ты не помнишь?

После этих слов она тут же потухла, осознав, что я не помнила ничего.

– Мы общались только сообщениями. – Сказала Руби скованным печалью голосом. – Ты писала мне через день, чтобы я знала – с тобой всё в порядке. А потом и вовсе перестала писать. Какой же идиоткой я была!

– Перестань. Ты ни в чём не виновата. – Искренне заверила я сестру и сжала её руку в полсилы, на большее пока не хватало твёрдости. На языке зрел очень важный вопрос, который я боялась задавать. – Но ты ведь должна знать хоть что-то. Руби, я нашла отца?

Кофейный цвет её глаз разбавила мутная вода слёз. Она слабо кивнула.

– Нашла.

По телу прокатилось то самое чувство приятной истомы, что я уже чувствовала, когда медсёстры вкололи мне успокоительное. Так значит, я отыскала отца, помирилась с ним, наладила хоть что-то в своей жизни.

– Но ты нашла не только его. – Вдруг произнесла сестра, и всё внутри сжалось. – Что-то произошло на острове, Софи.

– С чего ты взяла? Я писала тебе об этом?

– Нет. Но ты собиралась расторгнуть аренду. Ты вернулась, чтобы уехать навсегда.

Глава 7

2 октября

Дом, милый дом.

Проторчав несколько дней в палате, было так приятно вернуться туда, где стены не удручали белой пустотой и пахло цветами, а не лекарствами. Руби всегда обладала тонким вкусом и чувствовала красоту во всём, от гардероба до интерьера своей комнаты. Уже с двенадцати лет она тратила по полчаса, чтобы подобрать джинсы под блузку, когда бежала с подружками в кино, а я лишь взбивала свои кудри пальцами и никогда не пользовалась расчёской – тогда спиральки волос пушились и превращали мою голову в отцветающий одуванчик.

Мне всегда нравилась квартирка Руби в Чарлстауне, на витиеватом пятачке, который обрамляла река Мистик. И пусть из её окон не было видно синеву воды, летом, когда все форточки нараспашку, внутрь залетали так любимые мной запахи речной свежести и свободы.

Руби взяла отгул на работе, скинув показ квартир на какого-то помощника, а сама заехала за мной и помогла перевести вещи из съёмного жилья к ней.

К наставлению доктора Э. она отнеслась слишком серьёзно и не собиралась спускать с меня глаз двадцать четыре часа в сутки, пока я полностью не встану на ноги. Нам снова предстояло жить вместе, как в старые добрые времена, когда мы боролись за ванную в утренней суматохе перед работой, спорили, какую пиццу заказать на ужин, пепперони или мексиканскую, и хохотали над юмористическими шоу, которые крутили каждую пятницу.

С тех пор прошло столько времени. Мы повзрослели и стали независимыми, друг от друга и от прошлого. Но всё рано или поздно возвращается на круги своя. Всю жизнь я заботилась о младшей сестре, но после аварии роль заботливой курицы-наседки взяла на себя Руби. Помогла мне переодеть больничную сорочку на джинсы и толстовку и подняла крик, когда я здоровой рукой ухватилась за сумочку, пусть та и весила всего ничего.

– Память может и не вернуться. – Предупреждал доктор Э. перед выпиской. – Мозг – штука неизведанная и крайне нестабильная. Он может защищать вас от слишком горестных или слишком радостных воспоминаний. Но не переставайте пытаться. Может, стоит вернуться к тому месту, которое вы забыли. Знакомые вещи помогают вспомнить.

Руби эта идея не понравилась, поэтому мы отложили её на потом, в долгий ящик. Первым делом нужно было залечить раны телесные, чтобы приступать к душевным. Рука восстановится не раньше, чем через три недели. Порезы на лице заживут и того быстрее, хотя два самых глубоких, на левой скуле, только-только избавились от швов и вполне возможно останутся со мной до конца моих дней в виде белёсых шрамов. Эти отметины – напоминание о том, что я выжила.

Столько непонятного осталось в салоне того разбитого такси. Я не помнила даже лица водителя, но оплакивала его, как доброго знакомого. Окажись мы на том перекрёстке минутой позже или раньше, он бы всё так же возил пассажиров и ворчал на грязные ботинки, а я… ну а я бы всё помнила.

Руби сказала, что я вернулась, чтобы уехать навсегда. Об этом свидетельствовало последнее сообщение, что я отправила сестре за день до посадки на паром на Нантакете. «Нам нужно серьёзно поговорить. Скоро буду дома». Я успела позвонить хозяйке своей квартиры и сказать, что разрываю договор аренды, потому что хочу переехать. Встретившись с миссис Д., мы выяснили, что я должна была в тот же день подписать документы, собрать вещи и оплатить последнюю неделю проживания. Она была крайне недовольна, что я так и не явилась в тот день, ведь на квартиру уже нашлись желающие и даже внесли задаток, но так и не смогли въехать, потому что все комнаты были забиты моими вещами. Узнав об аварии, увидев пораненное лицо и руку на перевязи, она, конечно, сжалилась, но вердикта не изменила. Я должна была сдать квартиру и уйти прямо сейчас, ведь она собиралась куда-то уезжать.

Ерунда какая-то. Я не помню ни звонка миссис Д., ни сообщения Руби, ни причины, по которой собиралась покинуть квартиру, в которой прожила столько лет. Мы набили коробки и сумки всеми моими пожитками, протряслись в «жуке» сестры до Чарльстауна и перевезли всю мою жизнь сюда.

Три месяца жизни смыло заливом Нантакета, и не было никого, кто мне бы о них напомнил. Тайна, покрытая мраком и осколками разбитого лобового стекла такси.

***

Каждое утро начиналось одинаково. С дневника, который был всегда со мной.

Я перечитывала старые записи и тренировала память, боясь позабыть и всё то, что случилось после аварии.

Помню, какую тоску я испытала, открыв дверь квартиры Руби. Она успела подготовить её к моему приезду: надраила до блеска, поставила в гостиной свежие розы, которые так любила наша мама, постелила чистое бельё в гостевой спальне и повесила второе полотенце в ванной. В холодильнике меня уже поджидали баночки любимого йогурта с персиком и черникой, связка бананов и сыр бри – мелочь, которая растрогала меня до глубины души. Так бесценно, когда кто-то помнит твои привычки наизусть.

После больничной стряпни наспех пожаренный омлет с черри от шеф-повара Руби исчез с моей тарелки со скоростью молнии, рассекающей небо. Мы раскладывали мои вещи по полкам, вернее, Руби раскладывала, а я бесполезно подавала ей что-то лёгкое здоровой рукой. Пока правая не оправилось от перелома, я мало на что годилась, и на работе мне подписали больничный отпуск на месяц вперёд.

– Можешь оставаться, сколько захочешь. – С любовью сказала Руби, развешивая мои платья в шкаф.

– Спасибо, сестрёнка. За всё, что ты для меня делаешь.

– Да брось. Я всё ещё чувствую себя виноватой, что отпустила тебя или что не поехала с тобой. Или хотя бы за то, что все эти месяцы злилась на тебя и отказывалась разговаривать. Как подумаю, что мы бы сейчас не терялись в догадках, что случилось за эти три месяца, если бы я отвечала на твои звонки…

– Всё это в прошлом. – Вздохнула я, приобняв сестру. – Во всём, что случилось, виноват только тот, кто врезался в нас. И всё.

– Что ты намерена делать дальше? – Руби отстранилась и достала из коробки очередную стопку моих вещей, пока я возилась с книгами и хаотично расставляла их на настенную полку, освобождённую специально для меня.

– Восстанавливаться, как и велел доктор Эванс.

– Я имею в виду… с памятью. Знаешь, я разузнала про амнезию. Ты можешь попробовать походить к психотерапевту, попробовать гипноз или арт-терапию. Я читала, что рисование активирует зоны мозга, ответственные за воображение, память и мышление.

– Я думаю вернуться туда.

– Что?

Руби так резко разогнулась, что закружилась голова у меня. Её внимательные глаза сверлили меня знакомым выражением, что появилось в тот раз, когда я показала ей письмо отца. Я знала, что эта затея не найдёт поддержки у сестры, но возвращение на Нантакет казалось мне более действенным способом всё вспомнить, чем мазня по холсту с группой таких же забывчивых пациентов. Я не успела открыть рот, как Руби всплеснула руками: