Сочинения. Том 9. Антидепрессант

Помню, уже после смерти Симона, он несколько раз приезжал к нам в Тирасполь. Останавливался у своей сестры Верочки, заходил в гости и к нам.

В семидесятом, его послали гасить вспышку холеры в Одессе. Они с папой, помню, выпивали красноватый подкрашенный спирт и долго гуляли вокруг нашей пятиэтажки. Саша с удовольствием рассказывал, как всего за месяц, работая круглые сутки, профессионалы справились с опаснейшей эпидемией. В Одессе погибло чуть больше ста человек, а в недалекой Турции, свыше сорока тысяч.

С гордостью читал, потом, об Александре Марамовиче скупые газетные заметки. Там эпидемиолог упоминался, вместе с другими героическими врачами, спасшими Союз от зловредных холерных вибрионов.

Веру, старшую дочь Симона, я встретил позже, когда они с Мишей и Розочкой приехали в Сокиряны. Моей сводной сестричке уже исполнилось четыре, а мне ещё предстояло дожидаться этого возраста до самого первого августа.

С Розочкой все возились, как с писаной торбой, как настоящим чудом. И недаром. В клубе ее усадили за старенькое пианино, пригласили Полянских – самых известных скрипачей и музыкантов. Те играли на волшебных скрипках и сопровождали все еврейские свадьбы.

– Быть такого не может, – воскликнул один из них, – такие техника и слух! И это всего в четыре года?!

– Я уже опаздываю! – печально заявила музыкальная принцесса, – Моцарт, к этому возрасту, уже сочинил своё первое произведение, – Миша Глейзер, как отец вундеркинда, просто таял от удовольствия.

Сам он был талантливым музыкантом. Его коллективы в Тирасполе всегда занимали первые места. Пару раз их даже посылали в Артек за высшие достижения в Молдавии

– Быстрее-быстрее, как вихрь, ворвалась Верочка, – мы опаздываем в кино! Надо ещё заскочить в магазин, потом успеть в парикмахерскую к Каплану!

– Миша, с твоей прической ты выглядишь, как цыган! Верочка не могла сидеть на одном месте ни минуты. Она носилась как угорелая и всегда частила в разговоре, опасаясь, что не успеет высказать и половины планов, которые роем теснились у неё в голове.

Раздав тридцать три приказания в секунду, Верочка остро и подозрительно посмотрела в мои глаза

– Милик, тебе можно доверить нашу дочь?

– Конечно, Вера, – уверенно ответил я, – предполагая, что речь уже идёт даже о замужестве. Именно так, в десятках фильмов, которые мне довелось просмотреть, готовилось такое серьезное предложение.

– Сейчас, мы с Розой, пойдём кушать чёрную шелковицу, потом розовую и, наконец, белую

– А где ты ее моешь?, – тон Веры стал суровым

Вопрос, поначалу, поставил меня в тупик. Я никогда в жизни не мыл шелковиц. Впрочем, как и все остальное, что произрастало прямо на деревьях

– Сегодня утром был сильный ливень, – нашёлся я, – все шелковицы блестят, как новенькие!

– Фима, у тебя умный сын, – иронично заметил Миша моему папе, – музыкантом, конечно, не станет, но учителем, как ты, вполне

В Тирасполе, Верочка преподавала математику в десятой школе. Уверен, что там Веру Семеновну прекрасно помнят сотни учеников

– Азырны коп (железная голова, идиш), – хвалили ее окружающие

– А сколько у неё энергии?! Это же настоящая электростанция!

Мишина музыкальность и ирония. Математика, неуемность и бесконечная энергия Веры. Все с Любовью передалось следующим поколениям

Верочка! Мы любим тебя. Ты прожила хорошую Жизнь.

Светлая Память…

САМЫЙ МУЧИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ…

Тёплое солнечное воскресное утро тихо и приветливо сообщило о себе бормотанием листьев дикого винограда, ставших уже большими, ленивым переругиванием соседских собак и редкими сольными вкраплениями из важного курино-петушинного коллектива.

К тоскливому пиликанию на уроке мастерства игры на баяне, тяжеленном для такого худенького пятилетнего пацана как я, добавлялось и то, что мне предстояло туда еще добираться. До небольшого здания дома пионеров было довольно далеко.

Сначала, мимо соседней церкви, привычно скользя взглядом по красивому мрамору памятника печальной молодой женщине Марте, затем, вдоль любимого сокирянского кинотеатра, где уже вовсю готовясь к дневному детскому киносеансу, открывала большие двери и перекрикивалась с кассиром Васей моя дорогая бабушка Рива.

Далее дорога скользила мимо буфета, где хлебосольная тётя Ита, наверняка уже приготовила для меня пару барбарисок, стакан ситро и кирпичик бисквитного пирожного. Его нижняя часть, вся влажно-свежая от ароматной эссенции, была покрыта волшебной прослойкой кисло-сладкого джема и сказочной крышей, увенчанной удивительными цветками из вкуснейшего крема с" пимпочками» из потрясающих вишенок.

– М-и-л-и-ку! Зайди-зайди, перекуси, – есть отличное угощение, – нанесла первый удар бабушка. И, как назло, как раз в тот самый момент, когда сравнявшись с высокими ступеньками, ведущими на отчаянно манящую широкую деревянную веранду кинотеатра, я был готов уже решительно пройти мимо – пройти, прямиком в Дом Пионеров, на занятия с инструментом, ставшим, вдруг, особенно ненавистным.

– Ладно, – легко сдался я без всяческого сопротивления, – До баяна ещё целых полчаса. Успею

– Успеешь, конечно, успеешь, – в елейной интонации бабушки уже проскальзывала какая-то искусственная, легко ощутимая фальшь, с которой я ещё мог бы и не согласиться, мужественно выскочив из умело расставленных сетей. Однако, увы, – это уже не про меня

– Издеваются над ребёнком. И в воскресенье ему никакого покоя! Один раз в двенадцать часов показываем сказку" Конек-Горбунок», а этому Фимкалы (так она уничижительно называла своего зятя) обязательно нужно издеваться над «ингалы» (мальчиком, идиш)

– Зато, я буду уметь играть на баяне, – неуверенно вступился я за любимого папу

– Скажи, Иточка, зачем мальчику нужен этот «гойский» (нееврейский, идиш) баян?, – обратилась она к моей тёте

– Да, – немедленно подтвердила тётя Ита, – Мой Абраша, таки играет на аккордеоне

– Иди, ступай лучше в кино. Баян никуда не денется, а то этот Конёк-Горбунок, уже завтра, ускачет в соседнюю Окницу, – Шоб они там усе поздыхали. – Бабушка никак не могла простить соседнему городку позорного футбольного проигрыша недельной давности

– Мы никому не скажем. Никто, ничего не узнает, – нанесла тетя Ита последний завершающий удар. И я сдался. Побежал смотреть любимое кино

_________________

Конёк-Горбунок, конечно, был интересен, но, как оказалось, очень даже мучителен.

На протяжении всего фильма меня разрывали муки совести. Домой я добрался почти больным от самоистязаний. Неужели, попался в ад, человек так мучается?

– Вот он – самый несчастный день в моей жизни!, – сформировался в голове итоговый результат такого солнечного, веселого, для всех остальных, кроме меня, воскресенья

– Твой учитель сказал, что тебя вчера не было на занятии. Случилось что-то?, – удивлённо спросил отец на следующий день

С ужасом ожидавший раскрытия произошедшего, я густо и мучительно покраснел

– Что? Мимо не смог пройти? Вот, смотри-смотри, какую книжку я тебе принёс интересную, с картинками. Мама почитает. Он ласково и понимающе потрепал меня по волосам, утирая с моих щек предательски покатившиеся слезы.

– Ну-ну, перестань, ты же мужчина

______________

– Конёк-Горбунок, – громко и таинственно зачитала название детской книжки моя мамочка

– В некотором Царстве, в некотором Государстве, жили-были…

…МЫ С ВАМИ…