Рабы Парижа

Поль не знал, как ему поступить. С одной стороны – деньги были крайне нужны, но с другой – взять их, не зная, как и когда заплатить, казалось ему нечестным.

– Нет, – нерешительно сказал он, – я не могу взять этих денег: мой долг…

– Ах, оставьте эти бредни! – живо перебила его Роза, – неужели не понятно, что своим отказом мы огорчим дядюшку Тантена?

– Вы правы, прелестное дитя, – вскричал старик, – ступайте же скорее за провизией и купите, что нужно, ведь уже пятый час!

Роза бросилась к старому разбитому зеркалу, грациозно оправляя на себе лохмотья. Затем она торопливо выпорхнула.

– А хороша, диво как хороша! – заметил дядя Тантен с видом знатока, – какое изящество, какая грация! Дать бы ей хорошее положение – и она далеко пойдет…

Поль промолчал. Сейчас он был по-прежнему занят своими мыслями. Его многое тревожило. Этот загадочный старик, который ни с того ни с сего бросает пятьсот франков на ветер… Несомненно, он сделал это с каким-то тайным умыслом. А ведь как легко можно скомпрометировать свое до сих пор честное имя…

– Нет, милостивый государь, – начал он решительно, – брать у вас подобную сумму было бы непростительно с моей стороны, я ведь даже не знаю, буду ли в силах когда-нибудь вернуть вам ее.

– Очень мило, хорошенького же вы мнения о себе, дорогой мой! Если вы до сих пор бедствовали, то только потому, что у вас не было необходимого опыта. Теперь вы должны его приобрести и взяться за дело. Нужда, мой друг, – лучший учитель. Я уверен… если у вас будут средства, вы отдадите мне эти пятьсот франков. Торопить вас не стану, но, для обоюдного спокойствия, вы дадите мне расписочку, по которой обяжетесь до уплаты долга платить шесть процентов.

– Какую еще расписочку? – пробормотал Поль.

– Вексель… Это уж так полагается.

В подобных делах Поль был не опытнее младенца. Дядя Тантен тут же вынул вексельную бумагу.

– Вот, пишите здесь: «Восьмого июня будущего года я должен заплатить господину Тантену или, кому он прикажет…»

В тот момент, когда молодой человек подписывал вексель, в дверях показалась Роза со свертками в руках. Она вся сияла, глаза ее блестели. Было заметно, что с ней только что случилось нечто удивительное. Но Поль ничего не заметил. Он был занят распиской.

– Позвольте заметить, – заговорил он, – число, которое вы заставили меня написать, не более, чем формальность. Не думаю, чтобы за четыре месяца дела мои настолько поправились, что я мог бы уплатить вам столь значительную сумму…

Старик по-прежнему улыбался.

– Ну, а если бы мне вздумалось, к примеру, потребовать с вас эту сумму и раньше, например, через месяц? – лукаво поинтересовался он.

– Как, неужели вы смогли бы…

– Я сам – не смог бы, дорогой мой! Сам по себе я ничего не могу, но у меня есть знакомый, а у него сильные и длинные руки. Что хочешь найдет и достанет. Если бы я послушался его в былые времена, то, наверное, не оказался бы здесь. Одним словом, не хотите ли сходить к нему, познакомиться?

– Отчего же нет… Было бы глупо упускать подобный случай.

– Ну, что ж, сегодня же вечером увижу этого знакомого и сообщу ему все касательно вас. А завтра пополудни вы будете у него. Если вам удастся ему понравиться, если он найдет нужным заняться вами, то карьера вам обеспечена…

Старик снова полез в свой карман и вытащил карточку. Подавая ее Полю, он заметил:

– Моего приятеля зовут Маскаро, вот его адрес.

Роза, как и все парижанки, владела искусством устроиться мило и уютно везде. Уже через минуту стол был накрыт. Конечно, все соответствовало окружающей обстановке конуры. Вместо скатерти – какой-то обрывок ткани, подносы заменяли листочки бумаги. Жаркий огонь уже пылал в печурке. Две стеариновые свечи уже красовались в старом подсвечнике, каким-то чудом уцелевшем. Пламя свечей весело освещало каморку и расположившуюся в ней группу. В двадцать лет человек легко утешается. И эта неожиданная картина как-то развеселила Поля. Он усилием воли отогнал темные подозрения, мрачные предчувствия.

– За стол! – воскликнул он, – вот, наконец, мы и с обедом, хотя еще и не завтракали! Ну, Роза, занимай же свое место хозяйки! А вы, дорогой сосед, надеюсь, окажете нам честь разделить с нами трапезу?

Но дядя Тантен все же отказался.

– Мне необходимо сегодня вечером повидать Маскаро, чтобы предупредить о вашем приходе.

Роза не слишком горевала по этому поводу. Этот старик вызывал в ней отвращение, хотя она и должна была быть ему благодарной. К тому же она инстинктивно чувствовала, что старик давно следит за нею и угадывает ее сокровенные помыслы.

– До свидания, – сказал Тантен, – желаю вам хорошего аппетита.

Захлопнув дверь убогого чердака, старик, однако, не торопился спускаться по лестнице. Опершись о косяк, он прислушивался к голосам молодых голубков. И впрямь, почему бы им не веселиться?

После всех пережитых мучений Поль, казалось, ожил: в кармане у него теперь лежал адрес человека, который мог помочь ему сделать карьеру, у них появились деньги, а с ними – надежда на будущее.

Что же касается Розы, ее очень смешил этот старик, которого она считала большим дураком, пожертвовавшим для них такую сумму.

– Воркуйте и веселитесь, мои голубки, – бормотал в это время за дверью старик, – сегодня, может быть, вам придется в последний раз быть вместе…

Вымолвив эти слова, дядюшка Тантен ощупью спустился по шаткой лестнице, которую жадная Лупиас освещала лишь по воскресеньям. Спустившись, он отправился, прежде всего к хозяйке дома, которая готовила в это время обед на очаге. Войдя, он робко и почтительно поклонился, заискивающе улыбаясь.

– Я пришел рассчитаться с вами, сударыня, – произнес он и положил деньги на край комода. В то время, когда хозяйка писала ему расписку о получении квартирной платы, он рассказывал ей о неожиданном, довольно приличном наследстве, которое должен был вскоре получить. И в доказательство показал ей несколько банковских билетов.

Банкноты эти произвели на мадам Лупиас такое сильное впечатление, что она превратилась в саму любезность, бросившись учтиво провожать старика, держа в одной руке лампу, а другой, подавая ему его грязную фуражку.

Выйдя на улицу, старик поспешил во фруктовую лавку, что помещалась на углу улиц Пети-Пон и Бушери. Хозяин лавки, торговавший дешевыми винами, по девять су за литр, был хорошо известен местным беднякам.

Это был маленький, толстенький, короткорукий, вечно красный, поминутно раздражавшийся и непременно желавший показать себя очень важным, человечек. Он был вдов, носил баки на английский манер, числился сержантом национальной гвардии и носил фамилию Мелюзен. Зимой в бедных кварталах Парижа пять часов – самое жаркое время торговли для лавочников. Рабочие возвращаются из своих мастерских, а женщины после дневной работы спешат приготовить что-нибудь поесть к вечеру. Господин Мелюзен был так занят торговлей, при этом непрерывно наблюдая за своими мальчишками-посыльными, что не заметил даже, как в лавку вошел старик Тантен.

– Месье Мелюзен, – громко обратился старик к хозяину лавки.

Оставив свои дела, лавочник направился к дядюшке Тантену. И тот начал с вопроса, не приходила ли сюда несколько минут назад красивая девушка менять банковский билет в пятьсот франков.

– Совершенно верно, месье, но откуда вам это известно? – поинтересовался лавочник.

Глаза его округлились, и он ударил себя по лбу:

– Так я и знал! Неужели произошла кража? А вам поручено разыскать ее? Да, это было подозрительно! Когда эта девчонка явилась ко мне в лавку в таком рубище и с билетом в пятьсот франков, я сразу же подумал: «Тут дело нечисто».

– Постойте, постойте, – прервал его дядя Тантен, – я ведь еще вам ничего не сказал о краже. Я только хочу спросить, узнаете ли вы эту девушку, если бы вам показали ее?

– Как себя самого, сударь! Да и как не узнать такую хорошенькую особу, с такими дивными волосами! Она иногда заходит сюда, и я полагаю, что она живет где-то неподалеку… Может быть, следует послать кого-нибудь из своих людей, – заметил он, – или позвать сюда полицейского сержанта?

– Нет, это совершенно бесполезно! – важно заметил Тантен, – я даже попросил бы вас держать это дело пока что в тайне. Сейчас же я попрошу вас, если банкнота еще в ларьке, записать ее номер, а также число и месяц, когда она попала к вам в руки.

– Ну, да, да, конечно, – засуетился лавочник, – мои торговые книги всегда в порядке. Через минуту я буду к вашим услугам.

Проводив мнимого агента полиции, Мелюзен был исполнен гордого сознания исполненного долга. А дядюшка Тантен, как ни в чем ни бывало, добрался до площади Пети-Пон и начал ходить взад и вперед, ища кого-то глазами. Вскоре он увидел того, кого искал. Детина громадного роста, на вид лет двадцати, хотя на самом деле ему было всего пятнадцать; худой, с вытянутым и крайне неприятным лицом, он, видимо, стоял в секрете, наблюдая за кем-то. Чтобы скрыть это обстоятельство, он просил у прохожих милостыню в то время, когда появлялся кто-то из полицейских. Волосы его грязновато-желтого цвета уже поредели, лицо уже успело обрюзгнуть от пьянства, углы рта кривила недобрая циничная улыбка. Он будто демонстрировал свои дыры и лохмотья, вызывая сострадание у прохожих. При этом он напевал нищенский псалом, примешивая к нему сочиненную легенду о несчастном ремесленнике, бедной старухе-матери без хлеба, о своем жалком, искалеченном машиной теле.

Подойдя сзади к этому бродяге, дядюшка Тантен сдернул с его головы фуражку. Верзила в бешенстве обернулся, но тотчас же заулыбался сконфуженно:

– Кажется, попался, – стиснув зубы, прошептал он.