Станция Одиннадцать

Дживан был одет в двубортное полупальто – не такое уж теплое, зато отличающее его, как и планировалось, от бывших коллег, которые предпочитали дутые куртки и джинсы.

– Где пропадаешь?

– Работаю барменом, – ответил Дживан. – Учусь на парамедика.

– Серьезно? Хочешь за гроши с тротуаров пьяниц соскребать?

– Я хочу делать что-нибудь важное.

– Ну, ясно. Ты внутри был, да? Что там случилось?

Некоторые папарацци кому-то звонили.

– Говорю тебе, он умер, – раздалось рядом. – Снег, конечно, мешает, но посмотри, что я отправил, там лицо на снимке, где его грузят в «скорую»…

– Не знаю, – произнес Дживан. – В середине четвертого акта опустился занавес, и все.

Он соврал отчасти потому, что не хотел ни с кем разговаривать. Наверное, кроме Лауры. И отчасти потому, что не желал разговаривать именно с этими людьми.

– Вы видели, как его увезла «скорая»?

– Выкатили из этого выхода, – отозвался фотограф, который то и дело нервно затягивался сигаретой. – Медики, «скорая», все дела.

– Как он выглядел?

– Честно? Как чертов труп.

– Ботокса надо меньше колоть, – фыркнул другой папарацци.

– Официальное заявление было? – спросил Дживан.

– К нам вышел мужик в пиджаке. Истощение и – что бы вы думали? – обезвоживание. – Несколько человек рассмеялись. – Стандартная отговорка.

– Пора открыть им эту тайну, – заговорил фотограф, упомянувший ботокс. – Пусть бы хоть кто-то уже решился отвести в сторонку одного-другого актера и сказать, мол, слушай, дружище, передай остальным: пейте больше водички и периодически ложитесь спать, ага?

– Увы, я видел еще меньше вашего, – произнес Дживан.

Затем он сделал вид, будто ему звонят, и зашагал по Янг-стрит, прижимая телефон к уху. Через полквартала Дживан остановился под козырьком какой-то двери, чтобы снова набрать Лауру. Ее телефон был до сих пор выключен.

Дживан мог бы поймать такси и оказаться дома уже через полчаса, но ему нравилось прогуливаться на свежем воздухе, подальше от людей. Он вдруг ощутил себя странно, почти преступно живым. Какая несправедливость – его сердце продолжает уверенно биться, а Артур лежит где-то там, бездыханный и холодный… Дживан шел на север по Янг-стрит, сунув руки в карманы. Снег падал на лицо и покалывал кожу.

Дживан жил в районе Кеббеджтаун, северо-восточнее театра. В двадцатилетнем возрасте он отправился бы в такой путь, даже не задумываясь, – несколько миль пешком, пока мимо проплывают красные трамваи. Впрочем, он уже давно так не ходил и сомневался, стоит ли пытаться сейчас. Тем не менее, свернув направо, на Карлтон-стрит, он ощутил внезапный порыв и все же прошел мимо трамвайной остановки.

У парка Аллан, примерно в середине пути, Дживана охватила внезапная радость. Артур умер, напомнил он себе, ты не смог его спасти, чему здесь радоваться? Однако повод нашелся; Дживан был счастлив, потому что всю жизнь гадал, какую профессию выбрать, и теперь понял, совершенно ясно понял, что хочет работать в «Скорой помощи». В те моменты, когда остальные способны лишь смотреть, он готов сделать шаг вперед.

Накатило нелепое желание пробежаться по парку. Снегопад превратил его в незнакомое место, полное теней и черно-белых деревьев. Поблескивал стеклянный купол теплицы. В детстве Дживан любил лежать на спине во дворе и смотреть на падающий снег. В кармане завибрировал телефон. Дживан остановился и прочитал сообщение от Лауры: «Голова разболелась, ушла домой. Захватишь молока?»

Все, порыв сошел на нет. Билеты в театр должны были стать эдаким красивым жестом – в духе «давай добавим в жизнь немного романтики, ведь мы только и делаем, что ссоримся», – а Лаура оставила его одного. Он делал непрямой массаж сердца мертвому актеру, а она ушла домой и теперь просит купить молока. Стоя на месте, Дживан начал мерзнуть. Пальцы ног онемели от холода.

Волшебство метели исчезло. Счастье, испытанное мгновение назад, померкло. Снег падал бесшумно и быстро, скрывая под собой припаркованные у обочины машины. Дживан боялся, что наговорит лишнего, если вернется сейчас домой к Лауре. Он подумал о баре, но общаться ни с кем не хотелось, да и напиваться тоже. Лучше просто побыть одному, пока он не решит, куда идти дальше. И Дживан шагнул в тишину парка.

2

В театре Элгин еще оставалось несколько человек. Двое в костюмерной – женщина чистила наряды, мужчина их гладил. Актриса, игравшая Корделию, пила текилу за кулисами с помощником режиссера. Молодой рабочий подметал сцену и кивал в такт музыке с айпода. В гримерной женщина, чьей обязанностью было следить за маленькими актрисами, пыталась утешить плачущую девочку, которая видела смерть Артура.

Шестеро человек переместились в бар, расположенный в фойе; бармен сжалился и тоже остался. Среди них был режиссер, Эдгар и Глостер, гример, Гонерилья, а также исполнительный продюсер. В то время как Дживан брел по парку сквозь метель, бармен наливал Гонерилье виски. Разговор зашел о том, как сообщить о случившемся родственникам Артура.

– Кто у него вообще был? – спросила сидящая на высоком стуле Гонерилья. Без грима лицо с покрасневшими глазами казалось мраморным – самым бледным и безупречным из тех, что когда-либо видел бармен. Вне сцены она выглядела куда ниже ростом, да и совсем не такой злой.

– Сын, – ответил гример. – Тайлер.

– Сколько ему?

– Семь или восемь? – Гример знал точный возраст, но не хотел признаваться, что читает светские журналы. – Наверное, живет с матерью в Израиле – в Иерусалиме или Тель-Авиве.

Он знал, что в Иерусалиме.

– А, точно, та светловолосая актриса, – сказал Эдгар. – Элизабет, да? Элиза? Что-то в этом роде.

– Бывшая жена номер три? – поинтересовался продюсер.

– Кажется, сына родила бывшая жена номер два.

– Бедный парнишка, – сказал продюсер. – А сейчас у Артура кто-нибудь был?

Воцарилось неловкое молчание. Артур крутил роман с женщиной, которая присматривала за маленькими актрисами. Об этом знали все присутствующие, кроме продюсера, хотя каждый и сомневался, что другой тоже в курсе. Ее имя произнес Глостер:

– Где Танья?

– Кто это? – спросил продюсер.

– Одну из девочек не забрали. Наверное, в гримерке. – На глазах у режиссера никогда никто не умирал. Ему хотелось курить.

– Ну, – снова заговорила Гонерилья, – так кто? Танья, маленький сын, бывшие жены… А еще? Братья-сестры, родители?

– Кто такая Танья? – настаивал продюсер.

– Сколько там этих жен? – Бармен натирал бокал.

– У него есть брат, – сказал гример, – не помню имени. Артур упоминал младшего брата.

– По-моему, три или четыре, – ответила Гонерилья о женах. – Три?

– Три. – Гример сморгнул слезы. – Не знаю, развелся ли он окончательно с последней.

– То есть Артур не женат… он не был женат? – Продюсер понимал, как нелепо прозвучал вопрос, но не мог подобрать других слов. Артур Линдер вошел в здание театра всего несколько часов назад, и невозможно было представить, что завтра он уже не придет снова.

– Три развода, – произнес Глостер. – Невероятно.