Небесное служение. Пророк

– Двинешься, и я тебя пристрелю.

– Пророк. – Она не смотрит ему в глаза.

– Ты скучала по мне?

– Я скучаю по мужу, да. – Ее слова сильны, хотя он столько раз пытался сломить ее дух.

– Хочешь это доказать? – Он делает еще одну затяжку и выпускает дым ей в лицо.

– Как?

– Если ты говоришь правду, тебе не причинят вреда. Но если ты не в полном послушании, боюсь, это будет больно. – Он хватает ее за руку и задирает рукав ее белой рубашки.

Она не шевелится. Когда он прижимает горящую сигарету к коже с внутренней стороны руки, она издает тихий звук, но проглатывает его.

Кастро крепче сжимает мое плечо. Из всего того, что мой отец делал в его присутствии, вот что его беспокоит?

– О, Рэйчел. – Он вытаскивает сигарету и зажигалку. – Ты все-таки солгала. Ты не скучала по мне. Ты не в полном послушании. Вот почему это больно. Но моя дорогая… – он пытается нахмуриться, но не может, его радость при мысли о человеческой боли слишком велика, – ты знаешь, мне это больнее, чем тебе.

Успею ли я выхватить пистолет Кастро до того, как он спустит курок? Смогу ли я убить его, а затем своего отца, не вызвав других Защитников? Мой разум работает, отчаянно пытаясь решить уравнение, а моя мать вздрагивает. Запах ее обожженой кожи портит воздух, когда отец снова и снова прижигает ее. Ной бьет костяшками пальцев по подлокотнику своего кресла, и я ничего не могу сделать, только смотреть.

Я много лет знал, что убью своего отца. Но я не знал, как скоро это произойдет. В последний раз, когда он истязал мою мать, я был слишком молод, слишком потрясен, чтобы что-то с этим поделать. Она все еще хромает из-за невылеченного перелома. Когда он уничтожил Веру, я был слишком потерян в горе, чтобы обратить свой гнев наружу. Но на этот раз все по-другому. Теперь я знаю, что мне нужно делать – для моей матери, для Ноя, для Веры и для Далилы.

И скоро сделаю это.

***

В доме священника темно, снаружи стоит охранник с автоматом. Я брожу среди ближайших деревьев, все мои чувства настроены на это темное здание, где страдает Далила. Три дня и три ночи мучений. Блядь.

Я прислоняюсь к старой сосне, когда что-то проносится сквозь кусты примерно в десяти ярдах от меня. Луна выглядывает из-за быстро движущихся облаков, затем снова исчезает, унося с собой свет.

Спасти ее – не вариант. Только не с вооруженной охраной, находящейся в состоянии повышенной готовности. Попытка побега – хотя и не первая – была единственной, которая почти увенчалась успехом. Все больше мужчин патрулируют территорию, а Монастырь контролируется еще сильнее. Больше не будет ночных рывков за свободу. Кулак моего отца сжимается вокруг этого места, душит всех, кто находится внутри под любовью и руководством Пророка.

Фары пронзают ночь, и я обхожу дерево, чтобы спрятаться. Проезжает белый «Range Rover» и останавливается рядом с домом священника. Мой отец выходит и направляется к входу, охранник спешит открыть ему дверь.

Не знаю, чем занимается мой отец, пока он здесь, но могу догадываться. Больше наркотиков, больше обещаний, скатывающихся с его языка. Я просил Далилу не ломаться, но, глядя на здание из шлакобетона без окон, я пытаюсь оценить ее шансы остаться в здравом рассудке. Она сильная, но пытки могут раздавить кого угодно.

– Привет.

Я поворачиваюсь и беру пистолет.

– Это я. – Ной прижимается к искривленному дубу справа от меня. – Я думал, ты где-нибудь здесь.

Убирая руку с рукоятки пистолета, я снова смотрю на дом священника.

– Что ты здесь делаешь? – В моей голове проносится воспоминание о том, как мы в последний раз разговаривали: как я был жесток с ним, потому что он все еще верил в нашего отца.

– Я просто подумал… – Он тихо вздыхает. – Я не знаю. Кажется, тебя тянет к этой Деве. Так что я подумал, может, тебе нужно…

– Спасибо. – Я не могу сказать ему, что больше всего мне нужно убить нашего отца. Но присутствие Ноя приветствуется, если оно неожиданно. – О том, что я сказал на днях…

– Не беспокойся об этом. А может, ты и прав. После того, что он сделал с мамой, я не знаю. – Его голос становится еще тише. – Я все еще чувствую запах ее кожи.

– Я тоже. – Я хороню память о ее боли, но помню ее, как собака помнит про зарытую кость. Я выкопаю ее позже и использую, чтобы нанести урон тем, кто этого заслуживает.

Он выглядывает из-за своего дерева.

– Отец там?

– Да.

– Дерьмо.

Ветра нет, кристальный воздух неподвижен и тих. Мы ждем долгие минуты – я не знаю чего. Она не выходит. По словам моего отца, пока она не будет «готова». Я скрипю зубами.

– Может, они там просто занимаются обычным делом? – Ной звучит далеко не уверенно.

– Ты имеешь в виду легкие пытки с промыванием мозгов?

– Да, это. – Он пожимает плечами.

– Я так не думаю.

Он не хуже меня знает, что то, что происходит в доме приходского священника, делает Монастырь похожим на Диснейленд.

– Ты думаешь, он собирается… – Он громко сглатывает.

– Требовать ее? – Я хочу сказать, что он не стал бы этого делать, потому что, возможно, он все еще сможет использовать ее. Может, ее не отправят в часовню или собор. Она все еще имеет ценность, пока ее тело не слишком сломано. Я грустно усмехаюсь. Ее тело нельзя сломать – это убьет ее ценность. Но ее разум должен быть полностью разрушен, а затем восстановлен на клее лжи моего отца.

Ной пожимает плечами.

– Он заявил только об одной. Может, на этот раз он будет осторожнее.

– И не выебет их перед тем, как отправить на работу? – Я похлопываю по карманам куртки в поисках пачки сигарет, которые не курил около пяти лет. – Он ничего не может с собой поделать. Он ни в коем случае не отпустит ее, не сняв с не пробу.

– Но, может быть, еще нет. Она все еще могла быть…

– Шшш. – Я хватаю его за руку.

Мой отец выходит из дома приходского священника и садится в ожидающий его внедорожник. Когда он трогается, крик Далилы пронзает ночь.

Что-то происходит внутри меня. Как будто я чувствую ее агонию глубоко в животе. Я не осознаю, что бегу, пока Ной не хватает меня сзади, бросив меня на сосновые иглы и укрыв нас от фар проезжающего внедорожника.

– Черт возьми, что ты делаешь? – Он скатывается со меня и садится. – Ты хочешь, чтобы тебя поймали?

Она снова кричит, и моя кровь стынет в жилах, подталкивая меня к ней.

– Я хочу, чтобы она вышла оттуда! – Я поднимаюсь на ноги, когда ее крики стихает.