– Я не смог отпустить её, – я ненавижу то, что мне приходится рассказывать ему всё это, практически признаваясь в своих чувствах к его дочери. Но другого варианта нет. – Я не хотел использовать её против тебя. Я не хотел пользоваться ею вообще. Она не заслуживала этого. Адриана – свет во всей этой истории. Твоя дочь – причина, по которой ты всё ещё не за решёткой, а я – здесь.
Блеф. Я понятия не имею, что было на флешке, а теперь её даже нет у меня на руках.
– Почему она стреляла в тебя?
– Потому что я облажался. Я не смог ей всё рассказать. Не успел объявить о своём выборе.
– И какой же он? – кажется ему правда интересно узнать.
– Это уже не важно, не так ли? – надеюсь, что нет.
Маттео встаёт с пола и делает шаг ко мне.
– Почему?
Потому что я люблю её.
– Потому что я сделал правильный выбор.
Я не собираюсь признаваться в своих чувствах к его дочери раньше, чем расскажу о них ей для начала. Однако, думаю, мой посыл был более чем ясен.
Маттео встаёт слишком близко ко мне. Он наклоняется к моему лицу и опускает руку на мой бок. Указательным пальцем он надавливает на ту точку, куда попала пуля, выпущенная его дочерью. Он жмёт с такой силой, что, уверен, затянувшиеся швы вновь разойдутся. Больно. Блять. Всё тело ноет, но я стараюсь не подавать виду. Я смотрю Маттео прямо в глаза. Точно такого же оттенка, как и у его дочери. Она – точная его копия. Я ненавижу это.
– Ты грёбаный идиот, Алессио, – давление увеличивается, моя челюсть сжимается сильнее. – Ты сделал ошибочный выбор, когда решил, что месть – это верный путь. Ты мог прийти прямо ко мне, но ты сделал неверный шаг, поверив не тем людям, – он углубляет напор, вызывая у меня стон сквозь стиснутые зубы. – На этот раз я прощу тебе твою оплошность, потому что я дал клятву человеку, который был мне семьёй. Но ты больше никогда не приблизишься к Адриане. Ты больше никогда не посмотришь на неё. Если ты посмеешь хоть раз увидеться или заговорить с ней, я убью тебя. И тогда никакая клятва тебя не спасёт. Даже моя дочь не поможет тебе избежать смерти.
С этими словами он отпускает меня и отходит на несколько шагов, разворачивая рукава рубашки и застёгивая запонки. Я сделал несколько глубоких вздохов, глядя на него.
Что он имеет в виду, чёрт возьми? О какой клятве он говорит? И как это относится ко мне?
– Избавься от хвоста, и, если тебе всё ещё нужны будут ответы на твои вопросы, ты найдёшь меня. Это будет щедрым подарком для тебя, а возможность ступить на территорию моего города – одноразовой акцией, – Маттео направляется к двери, схватив свой пиджак и накинув его на плечо. – Но прежде чем сделать это, подумай, готов ли ты столкнуться с правдой, сынок.
Он бросает на меня последний взгляд и исчезает за дверью, оставив меня в растерянности.
Какого хрена сейчас произошло?
И почему его это «сынок» прозвучало слишком знакомо?
Я не успеваю собраться с мыслями и привести их в порядок, потому что Френки заходит в комнату и развязывает мне руки. У меня всё болит. Возможно, сломаны рёбра и нос, но я свободен и всё ещё жив.
Но почему у меня такое ощущение, что я всё в той же заднице, в которой находился с момента, как впервые оказался в этом чёртовом городе, и меня затягивает всё глубже? Почему мне кажется, что самым большим провалом была не упущенная возможность рассказать всё Адриане?
Неужели грандиозная ошибка заключалась в моём предположении, что Маттео Моретти – убийца отца?
Блять. Мне нужен Алекс.
Глава 4. Маттео
Я смотрю на ангела перед собой, когда первая крупная капля падает на лицо. Листья высокого дуба шелестят от дуновения ветра и разлетаются по воздуху. Погода меняется, сообщая о приближении осени.
Несмотря на пасмурность, место заполнено людьми. Недалеко от меня семья прощается с кем-то из близких. Я наблюдаю за ними уже какое-то время, и вот, наконец, после церемонии прощания они опускают гроб в землю и спешат убежать, чтобы скрыться от начинающегося дождя.
Для меня эта картина стала такой обыденной. За те несколько недель, что я каждый день приходил сюда, я видел десятки похорон. Каждые из них отличались друг от друга, но у всех был один и тот же исход. Порой я мог наблюдать за большим количеством людей, что приходили попрощаться со своими близкими. Иногда никого не было, кроме священника.
Я видел слёзы. Слышал боль. До меня доносились слова утешения.
«Всё пройдет. Время лечит», – говорили люди, пытаясь поддержать человека, хоронившего своего отца, мать, ребёнка, любимого.
Они все лжецы. Время не лечит, не забирает боль, не делает день лучше, не даёт надежду на светлое будущее.
Ты гниёшь изнутри с каждым днём всё сильнее. Твоя грудь разрывается на части, потому что твоё сердце, что принадлежало человеку, которого ты потерял, вырывается из груди следом за ним. Ты чувствуешь, как тоже умираешь без него. Но при этом каждый день просыпаешься и живёшь. Один.
Ты дышишь, а он – нет.
Ты живёшь, а он – мертв.
Я смотрю на ангела перед собой – и вижу её. Любовь всей моей жизни. Женщина, что вдохнула в меня счастье, научила видеть мир другими глазами. Её глазами. Она показала мне, что он состоит не только из серых оттенков – с ней я стал различать цвета.
Её смех дарил мне такие эмоции, которые я никогда не думал, что смогу испытать. С ней я познал не только гнев, злость, желание причинять и чувствовать боль. Я узнал, что могу любить. Её и наших детей.
Маринэ была моей вселенной. Моим воздухом. Я дышал благодаря её существованию. Она создала наш мир своими руками, дала ему название и вдохнула в него жизнь. Семья.
Я никогда не стремился к созданию своей семьи и не задумывался о детях, хотя понимал, что рано или поздно мне нужно завести её и иметь наследников, потому что этого ждут от Капо. Но я не хотел детей. Не потому, что не люблю их. Я просто был убеждён, что стану плохим родителем, не знал, как сделать так, чтобы уберечь их от всего плохого в мире, который не щадит никого, а женщин и детей мгновенно уничтожает своей суровостью.
Поэтому после того как отец ушёл на пенсию и передал правление мне, я сосредоточился на власти и Каморре, полностью посвятив ей себя. Тогда у меня был только один приоритет.
Когда же я встретил Маринэ, моя жизнь изменилась в одно мгновение. То, что казалось важным, ушло на второй план. В тот день я знал, что буду сильнее, чем раньше, мудрее, чем был, хитрее, чем мог быть. Всё для того, чтобы защитить её.
Когда спустя год после нашей свадьбы она объявила о беременности, я чертовски испугался. Я был рад, но страх душил меня, заставив уйти из дома. Я злился на себя и даже на свою жену. Мысль, что я стану отцом, казалась неправильной. Как монстр, преступник и убийца, как я, мог стать отцом?
Я не мог свыкнуться с мыслью о пугающей новой роли. И я ненавидел это, потому что никогда в жизни не ощущал такого страха. В тот момент я был самым трусливым человеком на земле.
Маринэ полюбила меня, зная во всех проявлениях. У неё был выбор – не любить меня, но она решила иначе. Эта женщина приняла настоящего Маттео Моретти и его мир, стала его частью. По своему желанию. Да, я бы не отпустил её, если бы она отказалась от меня и захотела уйти из моей жизни, потому что я чёртов эгоист. Но Маринэ выбрала меня. Она выбрала нас.
У наших же детей такого выбора не было.
Когда я вернулся поздно ночью домой, Маринэ не спала. Она раскрыла свои объятия и прижала меня к себе. Её руки гладили мои волосы, губы шептали мне слова любви, пока я лежал рядом, положив голову ей на колени.
– Я знаю, что тебе страшно, но и мне тоже. Я очень волнуюсь, и тем не менее рада, что наша любовь станет ещё больше.Во мне растёт маленькая частичка нас, она станет символом нашей любви. Да, будет сложно, но мы справимся. Ты и я. Уверена, ты будешь таким прекрасным отцом, любовь моя. А я всегда буду рядом, чтобы держать тебя за руку в такие моменты, когда страх или сомнения настигнут тебя.
Она подарила уверенность своими словами и обещанием. Я доверился ей.
Через восемь месяцев я взял на руки крохотный свёрток из розового одеяльца. В этот мгновение всё изменилось. Я понял, что моё сердце стало больше. С того дня оно билось для двух людей – моих девочек.
Маринэ научила меня любви, подарила мне веру и давала силы. Она сделала из меня отца, но хорошим отцом я должен был стать сам.
И я не справился с этой задачей.
– Я подвёл тебя, милая, – сказал я, по-прежнему глядя на ангела, пока дождь хлестал по мне. – Прости меня.