Страха.net

– Ну а кто? Дед Пихто? Беги, давай! Фору тебе, мм.…, десять шагов.

Удаляясь, фигурка мальчика растворялась в зеленой гуще леса, пока не исчезла вовсе. Шурик так и стоял, глядя на нее. Теперь он вспомнил все. У них действительно была дача, на которой они с Женькой играли. Там действительно росли огромные яблоки, и тетя Фима часто угощала их своими пирогами.

Потом случилось то, что детская психика, повинуясь самосохранению, стерла из его памяти. Но сейчас, Шурик вспомнил это.

Ребятам было лет по пять или шесть. Однажды они, невзирая на запрет взрослых, забрели далеко в лес. Играя в догонялки, Шурик увидел, как нечто схватило Женьку. Шурик был шагах в двадцати от друга, когда увидел, что нечто большое, черное, с длинными руками словно поглотило собой мальчика и, затащив в лесную глубь, растворилось вместе с ним. Больше Женьку никто не видел.

***

Темную комнату освещал свет большого лампового монитора. Проснувшись, Шурик осознал, что не покидал не только пределов своей комнаты, но даже не вставал со стула. Яркие воспоминая из детства, которые, как черт из табакерки, вдруг появились в памяти Шурика, поразили его. Парень не понимал, как он мог это забыть? Сон, приснившийся ему, был не просто сном, а отражением событий его детства. Снова и снова возвращаясь ко вновь обретенным воспоминаниям, Шурик вспомнил о монстре, чья лапа час назад оставила на нем три глубоких пореза. Парень, вскочив со стула и дотянувшись до выключателя, поспешил осветить комнату; темнота, равно как и непонимание происходящего, вызывала у него тревожное чувство дезориентации.

Шурик, подняв штанину «треников», осмотрел лодыжку, на которой должны были остаться следы когтей, но не заметил ничего, что могло бы подтвердить реальность монстра, чья когтистая лапа недавно высовывалась из-под дивана. – Значит, просто сон, – пробормотал парень, облегченно выдохнув.

– Но если Женька пропал тогда, – мысли Шурика вернулись к попыткам рассуждать логически, связывая в голове разбросанные по углам сознания мысли, – то кто вчера сидел у них на кухне и ел пирожки.

– Или это был другой Женька – продолжил он свои размышления, которые никак не могли оформиться в четкое понимание происходящих событий. – Но нет! Он ведь рассказывал про дачу! И бабушка все это подтверждала! Тогда почему я его не помню? Что случилось со мной?!

Попытки парня найти рациональное объяснение происходящему, наконец, свелись к единственному, как считал Шурик, логичному выводу о наличии у него некого заболевания, которым он страдает, но не знает об этом. – А, быть может, – пронзила мысль его тело, выступив на коже холодным потом, – быть может, бабушке известно об этом, но она скрывает. Необходимо все выяснить у нее! Но как? А если, ей ничего не известно. Тогда я просто напугаю ее, – размышлял паренек, запуская руку во влажные волосы и убирая их с разгоряченного лица. – Нужно сделать это аккуратно, как бы невзначай спросить, не было ли у меня каких-нибудь травм головы. Ну, да, конечно! Тогда она точно не оставит меня в покое, пока я не объясню причину такого вопроса.

Но ведь есть и другое объяснение! Может быть, Женьку все же нашли? – Шурик вернул суетливые мысли к вопросу о том, кто же вчера был у них дома. – Но почему я не помню этого? Или не знаю? Нет, это невозможно. Если бы Женьку нашли, то я, как его друг детства, уж точно бы знал об этом!

Так, – Шурик старался отыскать хоть какую-то логику в происходящем с ним, – выходит, что у меня серьезные проблемы с памятью.

Ненадолго озаренное рациональной догадкой сознание, снова погрузилось во тьму непонимания. – Но тогда, – тревожный, беспомощный взгляд Шурика снова бесцельно забегал по полу, – почему я не помню Женьку, как своего друга? Ведь я знаю его, только как своего одногруппника, а он – знает меня с детства, и бабушка как бы подтвердила это вчера, вспоминая о времени, проведенном с Женькой на нашей даче. Или это все эти проклятые провалы в памяти?!

Теперь Шурик был уверен почти на сто процентов, что у него проблемы со здоровьем, причем очень серьезные. Он понимал, что если сейчас не разобраться в них, а пустить на самотек, то, вполне возможно, что однажды он вовсе потеряет связь с реальностью, став обузой для пожилой Клавдии Ильиничны.

Когда шурик, засыпая на последней паре под монотонное бормотание преподавателя, как-нибудь конспектировал лекцию о психотических расстройствах, то даже предположить не мог, что это может коснуться его самого, что вместо диплома, ему может «светить» смирительная рубашка.

Внезапная боль, обрушившаяся на Шурика вчера вечером, вновь пронзила его голову, от чего он, обхватив ее руками, опустился на пол, приняв позу эмбриона. Но не прошло и пары секунд, как боль прошла так же внезапно, как и появилась. Списав произошедшее на обычный спазм, тем более, что поводов для него не мало, Шурик быстро забыл об этом незначительном для него сейчас событии.

Шурик думал о том, в какой ситуации оказался. Ему стало страшно за себя, за бабушку, которую он может оставить одну. Он словно провалился в невесомость, остался без опоры, превратился в пылинку, с которой играют случайные ветры. Он был уверен, что ему не обойтись без обследования и, скорее всего, лечения. Но если об этом узнают в институте…. Практика врача психиатра была его мечтой; он поступил на «медицинский» не ради «корочки», как это иногда бывает, а ради самой профессии. И если о его проблемах узнают в институте, то ему придется похоронить свою мечту.

Придя к этому умозаключению и найдя в нем пусть зыбкий, но все же ориентир для решения этой проблемы, Шурик почувствовал некое успокоение, а после него и назойливую жажду, которая все же заставила его отвлечься от хаоса мыслей, который он все еще пытался упорядочить.

Выйдя в коридор и направившись на кухню, Шурик, непроизвольно следуя укоренившейся у него привычке не топать громко, чтобы не разбудить бабушку, тихо, почти на цыпочках, преодолел коридор, соединяющий его комнату с кухней. Как это всегда бывало, такие предосторожности не действовали, и бабушка, имея крайне чуткий сон и гипертрофированную заботу о внуке, хотя уже и взрослом, всегда бубнила что-то вроде «не пей воду из холодильника» или «опять без тапок по холодному полу».

Открыв холодильник и достав из него пластиковую бутылку с ледяной водой, Шурик осознал, что не слышит привычных наставлений.

На мгновение, приложив ледяной пластик к горячему лицу, он оставил бутылку на столе и тихо вышел в коридор. Не включая свет, Шурик пробрался в комнату, где спала бабушка. Когда Шурик подходил к бабушкиной комнате, его насторожила необычная тишина. Слышно было, как тикает будильник, стрекочут кузнечики на улице, но не было слышно дыхания, присущего спящему человеку. – Баб, – прошептал Шурик, стоя в дверном проеме и робко заглядывая в комнату.

Ответа не последовало.

Все также, оставаясь на пороге комнаты, он вгляделся в темноту, туда, где спала бабушка. Свет уличного фонаря, проникая сквозь прозрачный тюль, рисовал на сложенном диване неясные силуэты. Увидев, что бабушкин диван сложен и пуст, Шурика пронзил страх. – Баб, – полушепотом произнес он, уже всматриваясь в темноту и заставляя себя поверить, что бабушка где-то здесь. – Баб! – уже громко, во весь голос, повторил он. Выждав несколько секунд, Шурик включил свет.

Желтый свет хрустальной «совдеповской» люстры осветил пустую комнату.

– Баб, ты дома?! – кричал парень, включая свет во всей квартире?

Когда-то в детстве, просыпаясь и обнаруживая свое полное одиночество, он испытывал похожее чувство. Но тогда шестилетний Шурик, точно зал, что бабушка придет. Что, скорее всего, она ушла в магазин и вернется домой с чем-нибудь вкусным, или она ушла на почту, или зашла к соседке за чем-нибудь, и они разговорились.

Сейчас взрослый парень, который через два года должен стать дипломированным врачом психиатром, не понимает, почему он один в квартире. Куда делась его бабушка? Придет ли она? Или, может быть, ее уже нет.

Очередное потрясение за эту ночь. – Может быть, у меня снова случился провал в памяти, может быть, бабушка куда-то уехала, и я должен об этом знать? Но если она уехала, значит, уверена, что со мной все в порядке и я не страдаю никаким психическим отклонением. Мысль об отъезде бабушки показалась ему наиболее рациональной, ведь другого объяснения ее отсутствия он не находил.

Шурик рванул в комнату за телефоном. Как это часто случалось, он оказался разряжен. Найдя зарядку под кипой одежды, которую он складывал уже целую неделю и, подключив устройство к сети, Сашка набрал телефон бабушки. «Абонент временно недоступен или…», – раздосадованный Шурик сбросил вызов, тыкнув пальцем в экран.

Страх потери родного человека и надежда, что вот-вот бабушка вернется, или он очнется ото сна, боролись в душе молодого человека.

После пережитых за прошедшие несколько дней событий, его уверенность в своем адекватном понимании реальности пошатнулась. Шурик стал подвергать сомнению те обычные вещи и явления, которых раньше не замечал. Ведь кто знает, что он делал только что? Звонил ли бабушке, заходил ли на кухню, чтобы выпить воды? Или, может быть, ему это только показалось? Мучительное чувство неизвестности происходящего с ним сейчас и в прошлом, распирало голову парня изнутри, сводя его с ума.

В какой-то момент Шурику показалось, что он услышал, как щелкнул дверной замок. Этот звук, всегда предшествующий возвращению родителей домой, рефлекторно возбудил в нем радость. Парень мигом оказался в коридоре у входной двери. Но, увы, звук оказался иллюзией.

Однако, эта иллюзия, на мгновение, притупив страдания парня, дала ему возможность мыслить рационально.

Наконец, ему в голову пришла простая очевидная мысль, которая, сумей он сохранить холодный рассудок, осенила бы его намного раньше. «Бабушкины вещи?!» – воскликнул Шурик, ворвавшись в комнату бабушки.

Открыв шкаф, Шурик сразу заметил, что количество сезонной одежды в нем заметно уменьшилось. Тогда, он заглянул в шкаф с исподним – то же самое. Вдобавок, пропали и несколько пар обуви, в том числе те самые туфли, которые бабушка, называя их «парадно-выгребными», одевала только по особым случаям.

Тогда Шурик осмотрел шкаф, где хранилась их с бабушкой верхняя одежда – ее шуба висела на месте, но болоньевого плаща, который Клавдия Ильинична одевала в прохладные летние дни, не было. Зимние сапоги также стояли на своем месте. «А бабушкин паспорт? Он здесь?» – размышлял Шурик, выдвигая верхний ящик комода с документами.

Несмотря на внешнюю простоту, Клавдия Ильинична крайне скрупулезно относилась к документам, и не важно, будь это чек на покупку электрочайника или собственность на квартиру. Под их хранение она выделила целый комод, в который с аккуратностью, которой позавидовал бы любой педант, хранила папки, причем, обязательно подписанные.

Для тех или иных документов предназначалась папка определенного цвета, внутри которой, разложенные по мультифорам, хранились чеки, справки, свидетельства и тому подобное. Разумеется, Шурику строжайше запрещалось открывать этот обитель порядка.

И вот сейчас взволнованный отсутствием бабушки внук, перерывает содержимое ящиков в поисках ее паспорта.

«Паспорта нет!» – нахмурившись, констатировал Шурик, задвинув нижний ящик, с торчащим из него синим уголком какой-то папки.

Логичное, как казалось Шурику, заключение о том, что Клавдия Ильинична, прихватив вещи и паспорт куда-то уехала, вселило в него надежду на некий благоприятный исход. Но куда уехала Клавдия Ильинична? Шурик этого не знал. Или не помнил. Быть может, она уехала тайно? Но нет. Этого не может быть. Вывод только один – у Шурика очень серьезные проблемы и он не помнит события, недавно произошедшие с ним.

Итак, Шурик был почти уверен в том, что его бабушка жива и с ней все хорошо. В его памяти еще были свежи воспоминания о странных метаморфозах, произошедших в поведении бабули, что добавляла ему тревожных мыслей. Кто знает, к чему привели эти странности? Ведь он так и не посоветовался с преподавателем по этому поводу.

Сидя на полу у комода, Шурик заметил, как что-то блеснуло под бабушкиным диваном. Дотянувшись до блестящего предмета, он почувствовал под ладонью нечто маленькое и твердое, похожее на острый камешек. Когда Шурик достал необычный предмет, его лицо обдало жаром. Это оказалась сережка. Обычная золотая серьга с камушком в виде капли, напоминающем бриллиант или топаз, Шурик в этом не сильно разбирался. Это было третье потрясение за ночь. Трясущейся, влажной рукой он сжал кусочек металла. Он хорошо помнил эти серьги. Его мама так часто носила их, что маленький Сашка и не представлял ее без этих сережек. Он даже изображал маму на своих детских рисунках только в них.

Но, черт возьми, эта сережка не могла пролежать здесь два года незамеченной! Откуда она взялась?!

Не удивительно, что остаток ночи Шурик провел без сна. Близился рассвет. Парень докуривал очередную сигарету. Все это время он не выпускал сережку из рук. Шурик всматривался в нее, будто пытаясь узнать, какие тайны скрыты за ее невероятным появлением. «Все страньше и страньше…» – почему-то пронеслась в голове фраза из знаменитой сказки Льюиса Кэрролла.

***

Придя в институт, Шурик первым делом стал искать Женьку. Ведь он был единственной связью с той жизнью, в которой Шурик хоть что-то понимал.

Ко второй паре явился Женька. Вопреки ожиданиям Шурика, друг прошел вглубь аудитории и, не обращая на Сашку большего внимания, чем на остальных студентов, занял предпоследнюю парту. Сашка настойчиво сверлил вчерашнего лучшего друга удивленным взглядом до тех пор, пока не встретил такой же со стороны Женьки. «Выходит, что мы с ним не друзья детства, а просто одногруппники», – сделал вывод Шурик, машинально открывая тетрадь с конспектом. «Так получается, что в моей памяти не просто теряются целые пласты воспоминаний…, я помню то, чего не было?!» – Ну, это уже слишком! – вслух сказал Шурик, чем привлек внимание преподавателя, который уже начал лекцию.

Отсидев оставшиеся пары и придя домой, Сашка рефлекторно включил компьютер. Пока далеко не новая машина загружала и настраивала систему, готовя себя к работе, парень осматривал квартиру на предмет еще каких-нибудь несоответствий. Вроде бы, ничего не поменялось. Содержание бабушкино гардероба, как и все остальные веще, были там, где их запомнил Шурик, уходя в институт.

Парень уселся за компьютер с небрежно слепленным бутербродом. В правом верхнем углу монитора зиял желтый конвертик, извещающий о новом письме. На душе у Сашки стало тревожно.