Три лица февраля

***

Показания свидетелей, о которых упомянула Долорес в своём рассказе, но которые не могла знать в точности из-за закрытости следствия, содержали, будучи очищены от чисто формальных сведений о самих свидетелях, следующее.

Мистер и миссис Инсуорт показали, что знали покойного очень давно, мистер – даже со студенческих времён, в бизнесе никогда не пересекались, ведь настоящую дружбу деловые отношения только разрушают. Мистер Инсуорт держал себя уверенно, временами несколько самоуверенно, и даже его супруга, поглядывавшая на полицейских с высокомерием, старалась его не перебивать, чтобы не вызвать на его лице страдальческого выражения и не получить незамедлительно выговор за свою невежливость. Мистер Ледгрейз, напротив, без всякого аристократического апломба сообщил, что имел деловой интерес к компании Уэндерли, но пока воздерживался от участия в ней. А с Эдвином он познакомился не так давно, не больше двух лет назад, и как раз на деловом ужине. Миссис Ледгрейз, впечатлительная особа, услышав бой часов, не выдержала и зарыдала. Мужу пришлось её утешать. Выступивший последним доктор Хаскинс сообщил, что когда-то учился вместе с Эдвином, при том, что сам доктор мало что помнил с тех времён, но встретившись как-то на улице, они возобновили знакомство. Эдвин с удовольствием пополнил список пациентов доктора, а сам доктор стал желанным гостем в доме Эдвина. И тут миссис Ледгрейз решила помочь и напомнила, что доктор с Эдвином сошлись заново на почве общего увлечения – коллекционирования древних монет, за что доктор поблагодарил её, хотя и посчитал этот комментарий чистым преувеличением, под которым скрывалось обычное «холостяцкое чудачество».

Ни у кого из них не возникло никаких сомнений при опознании личности погибшего, разве что миссис Инсуорт, судя по всему, большая модница и чистюля, обратила внимание на то, что костюм Эдвина, хоть и новый, но в нескольких местах испачкан, а в доме только недавно, по словам Доры, проводили генеральную уборку. Старший инспектор согласился с ней – на коленях и локтях Эдвина были обнаружены следы пыли, как будто он что-то искал в тот день, причем в таких местах, куда не достали тряпки и швабры уборщиц. Такое могло быть, если бы он что-то искал под столом в кабинете. Но как могла прислуга не позаботиться о чистоте рабочего места хозяина, что нужно было сделать в первую очередь? Долорес чувствовала вину за собой. Ведь это она взялась проследить за подготовкой дома к приезду юбиляра. Но ведь она же лично проверяла кабинет после уборки, и под столом, как и на столе, никакой пыли не видела. Уж не поскользнулся ли хозяин на чёрной лестнице, куда зоркий глаз Долорес не успел добраться?

Отдельный разговор произошёл у старшего инспектора Слоттера с Дорой Уэндерли. Его Долорес услышала через неплотно прикрытую дверь.

– В котором часу вы сегодня встали, мадам? – спросил старший инспектор.

– В половине двенадцатого. У меня вечером разошлись нервы, и я приняла снотворное, из-за чего провалилась в сон и ничего не слышала.

– Значит, вы не звонили мужу утром, и он вам не звонил? У вас не принято, чтобы муж предупреждал о своём появлении?

– Мой муж любил устраивать сюрпризы. Не всегда улавливая готовность к таким сюрпризам со стороны другого человека…

– Когда вы в последний раз видели вашего мужа живым? В каком он был настроении?

– Последний раз? На прошлой неделе. О, вы знаете, у него настроение меняется… менялось постоянно, по нескольку раз в день…

– В нём когда-нибудь раньше проявлялись суицидальные наклонности? Не впадал ли он в тяжёлую депрессию?

– Что-то не припомню такого. Эдвин часто винил обстоятельства или других людей, но почти никогда – себя. Его уверенность в себе вызывала у многих уважение. Он всегда казался мне человеком, который в любой ситуации найдёт выход, если, конечно, его не загнали в угол. Но даже и тогда он сопротивлялся до конца. Он не умел отступать, очень не любил признаваться в своих ошибках…

«Хм, пожалуй, если такого загнать в ловушку и лишить выхода, как скорпиона, он вполне мог бы себя убить», – подумал старший инспектор и вздохнул.

– Последний вопрос на сегодня, – сказал старший инспектор и указал на телефонный аппарат в гостиной, где происходила их беседа. – Правильно ли я понимаю, что с этого аппарата можно услышать телефонный разговор, который ведётся из кабинета, и наоборот?

– Да, это удобно, можно вести разговор с одним и тем же человеком с двух трубок.

– Значит, кто-то мог услышать при желании разговор мистера Уэндерли по телефону перед тем, как…?

– Вполне. Здесь были все слуги и домочадцы, которые собрались встречать моего мужа, и если кто-то из них оказался в гостиной, то вполне мог бы… Вы на кого-то намекаете?

– Ни на кого конкретного. Просто пришло в голову. Ну что ж, благодарю вас.

Вопросы старшего инспектора закончились, но Дора не могла так просто отпустить гостей, да ей и самой не хотелось в тот вечер оставаться одной, пусть и вместе с Долорес, которую она узнала совсем недавно и не успела к ней привязаться. Обед состоялся, пусть и не для того, чтобы поздравить юбиляра. Выпили за скорейшее успокоение для его души, поговорили о том, какое это горе для всех присутствующих, ну и высказали несколько хороших слов об усопшем. Всё, как полагается. Приглашённая к общему столу Долорес молчала, ведь она совсем не знала этого человека, но хотела верить в то, что его смерть – настоящая потеря для общества. Не знала она и этих людей. Поэтому она с любопытством наблюдала за присутствующими за обеденным столом и заметила, что не для всех эта потеря была такой уж тяжёлой. Кое-кто испытывал если не удовлетворение, то облегчение. Впрочем, это неудивительно, смерть любого человека кому-нибудь да облегчает жизнь.

Разговор о делах покойного мистера Уэндерли вскоре угас, словно касаться этой темы значило подвергнуть себя риску стать следующей жертвой обстоятельств. Перешли на политику, обсудили недавнее присоединение к Европейскому Экономическому Сообществу, снизившее таможенные пошлины внутри Общего рынка, но грозившее нарастанием проблем с мигрантами. Потом плавно перевели разговор на моду и планы на ближайшее лето. После пережитого стресса у Доры начался эмоциональный спад и гости, почувствовав себя лишними в этом царстве траура, почти одновременно разъехались. Долорес проводила обессилевшую Дору в спальню и наконец смогла остаться одна, чтобы поразмышлять о том, что произошло и почему произошло в это самое время и в этом месте.

Официальное дознание не выявило ничего нового. Те же свидетели повторили практически те же показания. Коронер огласил вывод о самоубийстве. Разве что добавили результаты баллистической экспертизы, показавшие, что выстрел был совершён в упор, о чем свидетельствовали характер повреждений на одежде и следы копоти на ней.

***

После встречи с Алексом Долорес, как было условлено, вернулась в дом Уэндерли. Перед ней стояла трудная задача – обследовать весь дом, да так, чтобы никто не заметил. В доме было шестнадцать комнат, некоторые из которых ещё имели смежные тёмные комнатушки – гардеробные или кладовые. В ходе уборки в эти кладовки складывали всякие старинные безделушки, которые было жалко выбросить, но и выставлять напоказ не хотелось. Долорес сразу же исключила комнаты слуг и хозяйки – вряд ли кто-то из них скрывал бы у себя вспыльчивого и беспокойного Невилла. Спальню хозяина, расположенную рядом с его кабинетом, она обследовала первой, но поскольку в ней в самой малой степени присутствовали следы пребывания хозяина (он ночевал там всего несколько раз), то она быстро покончила с её осмотром и, спустившись на первый этаж, сделала лакею Норману замечание, что спальня открыта, и попросила запереть её.

В спальне хозяина кладовки не было, зато она была в его кабинете. Ещё в тот день, когда произошла трагедия, Долорес заметила в кабинете дверь, ведущую в смежное помещение. Но она была заперта и загорожена креслом. Сейчас всё выглядело так же, как и тогда. От полиции Долорес узнала, что в карманах погибшего был найден только ключ от чёрного хода, ключа от кладовки в них не было. Полиция свято придерживалась версии о самоубийстве Эдвина Уэндерли, особенно после официального дознания, и не стала искать ключей от смежных с кабинетом помещений, удовлетворившись объяснением, что там находится какой-то старый хлам и ничего более. Но подобные объяснения совсем не устраивали любознательную Долорес, которая не могла поверить ни в какие малозначащие детали, пока не проверит их сама.

Пока дело о самоубийстве не сходило с газетных полос, полиция не прекращала посещения дома, к ним постоянно наведывался старший инспектор Слоттер то с одними, то с другими экспертами. И часто без всякого предупреждения. Их встречал и провожал Норман. Долорес даже перестала выходить при их появлении, чтобы поздороваться и поинтересоваться новостями в расследовании. Инспектор ей как-то раз ответил в духе Невилла, и она на него обиделась. Разумеется, после этих набегов в кабинете мистера Уэндерли не осталось на месте ни одной вещи…

Но что тогда сидеть сложа руки и ждать, если все вокруг как воды в рот набрали? Есть вполне конкретная дверь и её нужно открыть. Расхрабрившись и проникнув в кабинет, пока её никто не видел, Долорес осторожно обшарила все ящики в письменном столе и комоде. Бумаги из стола и из сейфа забрала полиция, а из ключей остались только те, которыми запирались сами ящики. Но эти ключи были на месте, а пустой сейф даже не стали закрывать. И только от кладовки не было ключа. Это выглядело странно и даже подозрительно. Долорес решила обратиться к старому лакею, только не могла придумать, как завуалировать свою просьбу…

У должности Нормана было какое-то другое название, не совсем «лакей». Наверное, «дворецкий», но Долорес было всё равно, как его именуют официально, она называла его просто по имени. Как и всех слуг, запомнив их имена и пообщавшись с каждым или каждой в отдельности ещё во время уборки. Все слуги показались ей простыми людьми, открытыми и не очень, с теми или иными заморочками, но только старый ворчун Норман вызывал у неё безотчётный страх, если просьба выходила за рамки его служебных обязанностей.

Наконец, она подошла к нему и, чтобы разжалобить его, сказала дрожащим от волнения голосом:

– Милый Норман, у меня несчастье. Только вы один сможете мне помочь. Я потеряла своё колечко, оно мне дорого, так как досталось от бабушки. Я уже всё осмотрела – все комнаты, в которых побывала с момента приезда. Лестницу и коридоры. Только без толку. Может, я его уронила в кабинете хозяина? Пойдёмте со мной, а то я боюсь входить туда одна.

Норман хмыкнул, но, не почувствовав в просьбе Долорес ничего предосудительного, решил уступить её мольбам и захромал вслед за ней по лестнице.

Они вошли в кабинет и Долорес осмотрела все его уголки в присутствии лакея. Когда очередь дошла до кресла, загораживавшего дверь в кладовку, Долорес попросила у лакея помощи, чтобы вдвоём сдвинуть этот тяжёлый предмет. Но ни за креслом, ни под ним колечко так и не нашлось. Зато на поверхности пола под креслом Долорес обнаружила пыльные следы, которых никак не могло быть. Она очень удивилась, так как под всеми креслами, столами и стульями пыль тщательно вытирали, готовясь к приезду хозяина. Долорес спросила лакея «А куда ведёт эта дверь?», словно в первый раз увидела её.

– Никуда, – ответил тот мрачно. – Там, за ней, что-то вроде чулана. Хранилище старых вещей. Архив, оставшийся от дядюшки сэра Уэндерли. С тех пор, как въехал новый хозяин, дверь больше не открывали.

– А вдруг моё колечко закатилось под эту дверь? Её можно открыть? Ну пожалуйста! – взмолилась Долорес, прижав к груди руки.

– Э, милая госпожа, у меня ведь нет ключа от этой двери. Он был только у хозяина. Могу ещё спросить у хозяйки…

– Не надо, милый Норман. Наверное, колечка там нет. Ну что ж, спасибо за помощь.

– С вашего позволения я запру кабинет на ключ от греха подальше. Полиция не велела ничего трогать в нём, а тем более менять.

«Ну, после тайфуна, который здесь устроили сами полицейские, менять тут уже нечего, – подумала Долорес. – Однако, как мне всё-таки попасть в кладовку?»

Долорес вернулась в свою комнату и задумалась, как поступить в такой ситуации. Расплывчатая формулировка, изложенная в предсмертной записке хозяина и рассказывавшая о постигшей его беде, всё менее убеждала её. Скоро всё забудется, и разобраться в истинных причинах дальше станет только труднее, а согласиться с теми объяснениями, которые содержались в деле, она не могла, как ни старалась. Да, на какое-то время она притворилась, что ей интересны рассказы вдовы о том, как она познакомилась со своим мужем два года назад, где они побывали и с кем вели дружбу. Долорес листала их семейный альбом, а мысли её были далеко. На нескольких фотографиях семейной пары она постаралась задержать свой взгляд и проявить заинтересованность, хотя бы для приличия. По возрасту жена годилась Эдвину Уэндерли в дочери, но муж красил волосы и оттого выглядел моложе своего возраста. Долорес показалось, что выражения счастливых лиц, взирающих на неё, отдают какой-то фальшью и неестественностью. Впрочем, так все мы выглядим, когда позируем для фото. Да, они держались за руки, но их попросил об этом фотограф – фотографы всегда так делают. И чем дальше Долорес погружалась в рассматривание каких-то малозначащих деталей, на которые вряд ли кто-то ещё обращал внимание, тем сильнее убеждалась в том, что здесь что-то не так. Что на этих фото насторожило Долорес, она не могла дать себе отчёт. Как будто она что-то искала на них и не находила…

– А где фото Невилла?

– Что вы, муж запретил даже упоминать его имя.

– Вам оно тоже неприятно, наверное?

– Я вообще боюсь мужчин. Мне они представляются злобными, агрессивными существами. Которые самоутверждаются за счёт женщин. Кроме Эдвина, разумеется.

Долорес не могла с ней согласиться. Ей встречались разные мужчины. Некоторые из них были не лишены благородства.

– Расскажите о характере вашего мужа, пожалуйста…

В памяти Долорес отложилось, что Дора Уэндерли испытывала большое уважение и благодарность к своему мужу за то, что два года назад обрела покой и защиту. Вот только в чём эта защита заключалась, если он постоянно был в отъезде?

Чтобы успокоить её, Долорес принялась рассказывать о семье своих родителей, о спокойном деревенском уюте, о прогулках в сад, общении с соседями, но Дора продолжала твердить о том, что она потеряла, не допуская и мысли о том, что со смертью мужа она могла и что-то приобрести.

Наверное, у Доры и в самом деле до этого была нелёгкая жизнь, раз она так ценила то, что на поверку оказалось столь непрочным и зыбким. Непохоже, чтобы ей было комфортно и сейчас. А если так, то почему она настолько редко выходит из дома? Даже по дому она перемещается с большой неохотой. Долорес обратила на это внимание, когда обходила вместе с Дорой отмытые, освобождённые от старой рухляди и сразу посветлевшие комнаты перед приездом гостей. Хозяйку, судя по всему, произошедшие перемены не особо-то и впечатлили. Она смотрела на окружавшие её вещи, как смотрят на чужое. Всё её поведение было похоже на поведение узницы. Долорес тогда расстроилась и спросила Дору:

– Ваи не понравилось, как мы поработали?

– Очень вам признательна за работу, но дело в другом. Каждый хоть иногда скучает по своему родному дому.