Ветер в сердце

– Не хочу, чтобы папа (снова французское ударение) слишком легко отделался, пусть понервничает. И потом я прекрасно дойду пешком, в пансионе мы дважды ходили в поход, и я самая выносливая.

Компания переглянулась между собой. Тут подал голос Бальтазар.

– И самая глупенькая, как я погляжу. Уж прости, но мы тебя одну не отпустим. Вызовем такси или, Раймондо, довезёшь девочку на своём автомобиле.

Чуть размахивая руками, Хулия прошествовала мимо Бальтазара и уселась в плетённое кресло, найдя применение рукам – скрестила на груди. Ещё надула губы.

– Если вы дадите мне телефон, я позвоню Хуану, и он пришлёт за мной авто.

– Хуан – это твой жених, дитя? – поинтересовался Гастон.

Хулия смерила Гастона взглядом, но всё же решила, что образ строптивого подростка позволяет ей ответить на вопрос.

– Хуан – это папин дворецкий. Иногда и шофёр, если Рамиро в отпуске.

Компания снова переглянулась.

– Ну, пошли домой, – сказала Бернарда. – Угостим тебя лимонадом, и ты сможешь позвонить.

Хулия шла позади, чуть подволакивая ноги, будто нехотя. В голове при этом у неё стучало: "Боже, что я творю!".

По счастью, никто не стал подслушивать, как она набирает номер. В принципе, Хулия знала, как выглядят дисковые телефоны и, так как любила смотреть старые фильмы, даже представляла, как надо набирать номер. У этого ящика, безвкусно подкрашенного под мрамор, никакого диска не было в помине, только пара трубок – одна, чтобы подносить к уху, вторая, выполняющая роль микрофона. Наверное, надо было связаться первоначально со станцией. Вроде бы станция подключалась автоматически, если ты только снимал трубку. Или надо было набрать какие-то цифры. Что затруднительно, когда набирать их нечем. Технология инопланетян. Хулия держала рычаг аппарата выключенным, при этом громко щебетала в телефонную трубку, понося своего папашу (прости, папа) и, умоляя не просто прислать авто, а авто, которое повезёт её на вечеринку. Достаточно кислое выражение лица и угрюмость после "телефонного разговора" должны были сказать окружающим, что развлечений у подростка не предвидится. А вот неприятности не преминут последовать.

– Приедут через два часа. Папа им уже звонил, сперва подберут его.

Хулия буркнула и уселась на очередное кресло, в любимой позе руки на груди, мол, сами подобрали, теперь нянькайтесь. Два часа у неё, кажется, есть. Через три часа всё будет кончено. Хулия снова облилась холодным потом, глядя, как Лелия кокетничает с Раймондо. Более симпатичного жениха она оставила Бернарде. В любом случае, кажется, Бернарде было безразлично, она не смотрела в сторону парочки. Её взгляд окостенел, она смотрела куда-то наверх лестницы. Вся остальная компания делала вид, что не заметила. В рассказе упоминалось, что они уже привыкли и перестали обращаться внимания на её странности. Бальтазар отдал распоряжение, и служанка принесла Хулии на подносе лимонад.

– А можно шампанское? Мне разрешают шампанское.

Хулия чуть наклонила голову, что должно было быть заявкой на кокетство. Положим, капризный характер был Хулии не свойственен, зато щенячья неуклюжесть у неё получалось на ура – тот же возраст, тот же опыт. Бальтазар скупо улыбнулся.

– В этом доме столь юные особы предпочитают лимонад.

Хулия гибким жестом (или тем, что соответствовало этому термину прямиком из женских романов) взяла бокал с лимонадом и изящно отпила. Весь жест означал: "Вы, конечно, силком затащили меня в свой дом, заставили связаться с родными и поите всякой безалкогольной гадостью, но я не собираюсь показывать вам, что это меня хоть на йоту задело".

Бернарда отмерла. Гастон с Раймондо переглянулись. "Пройдёмте все в гостиную", – мысленно произнесла Хулия.

– Пройдёмте все в гостиную, – с радужной улыбкой произнесла Бернарда.

Высокий потолок, громадные окна метра в три высотой.

– Вы ведь знаете историю нашего рода? – Бернарда всё с той же отсутствующей улыбкой повернулась к гостям.

Никто, кроме Бернарды убить не мог. Вот шарф на раме окна. Всю ночь Бернарда не спала в своей комнате. Почему же Санчес до сих пор в этой петле? Ведь эту загадку решит и младенец. Но, может, Санчеса тут нет. В конце концов, Хулия тут его не видела. Тогда зачем она сама здесь?

– Это легенда ещё восемнадцатого века. Два семейства Сальваторе и Альваррес десятками лет враждовали друг с другом из-за клочка земли посреди реки, небольшого острова. Представители семейств не раз устраивали поединки. Или заключали браки. Ненависть – это вариация любви. В те годы, о которых речь, наследник рода Сальваторе женился на гречанке, про которую мало что было известно, и которую слуги стали обвинять в колдовстве. В то же время наследник Альварресов тоже женился, невесту звали Камилла, она была очень красивой и её тоже обвиняли в колдовстве. Случилось так, что даже несколько слуг ушло из домов, опасаясь будущих несчастий. Но тут выяснилось, что клочок земли король подарил какому-то французу, я забыла фамилию.

Бернарда сделала драматическую паузу. Все очень старались не коситься в сторону Гастона. Хотя Бернарда делала всё возможное, чтобы запугать Гастона, смерть на самом деле грозила Лелии. Она должна была принести шарф, который сейчас висел на окне, а потом внезапно скончаться от сердечного приступа.

– Тот приехал к Альварресам, которые закатили пир вот в этом самом доме. Внезапно француз посреди пира схватился за горло и закричал: «Он душит меня! Душит!». Он побежал по комнате, пытаясь разорвать себе горло, но невидимка продолжал его душить. В какой-то момент он даже толкнул француза так, что тот упал на стол. Француз сопротивлялся, но невидимка одолел его и скоро тот упал мёртвым, разбросав посуду. После семьи обвиняли друг друга в том, что именно те занимались чёрной магией на пиру, но было признано, что тот дворянин подавился и ни одна семья не получила официально обвинений в колдовстве. А остров посреди реки порос бурьяном.

Бернарда наклонила голову к плечу, глядя куда-то в пространство. Гастон наклонился к Раймондо и что-то прошептал. Хулия знала, что именно. "Они тут все сумасшедшие". Она не любила этот рассказ, но всё равно знала почти наизусть, как и всю книгу. Хулия вскочила, схватила Лелию за руку и безапелляционно заявила:

– Я буду гадать тебе по ладони.

Рука Лелии безвольно дёрнулась, но она, сокрушённая невозможностью вежливого отказа, ничего не предприняла. Бернарда вздрогнула от слишком звонкого голоса Хулии.

– И вот теперь, – своими медленными модуляциями Бернарде снова удалось нагнать гипноза на слушателей, – у нас, у Лелии, меня, Бальтазара кровь не только Альваресов, но и Сальваторе. И порой дом снова начинает нас душить.

Хулия негромко, но быстро бормотала Лелии пророчества касательно красивого брюнета, скорой свадьбы и поездки в Нью-Йорк. При названии города Хулия экстатически закатывала глаза.

Теперь должен был состояться спиритический сеанс. Хулия на все сто была уверена, что стол будет качать Бальтазар. Ему надо выманить денег у Раймондо на проект вилл для богачей, про проект упоминалось в начале рассказа. Но жуткие предсказания сыграют на руку Бернарде. Стоило так же понять, откуда донесётся голос «Смерть бродит по саду», который ввергнет всех в ужас. После сеанса все будут разговаривать натянуто-весёлыми голосами и делать вид, что всё в порядке. Это займёт часа два. Тогда придётся ещё раз "позвонить" и сказать, что карета с принцем, вернее, с папой-надсмотрщиком задерживается. За эти три, вернее, уже два с половиной часа надо будет что-то придумать.

– Лелиа, подай мне шарф. Это родовой знак.

Бернарда полулежала в кресле, словно лишившись сил. Хулия крепче вцепилась в руку Лелии, едва не оставляя следы ногтей у неё на ладони. "Ещё же спиритический сеанс, чёрт бы тебя побрал!", – хотелось заорать ей, но вместо этого с капризной истерикой она почти завизжала.

– Лелиа занята! Я ей гадаю!

Безвольная Лелия, подавшаяся вроде вперёд по приказу кузины, снова обмякла, подчиняясь другому истерящему социопату.

– Я принесу, – вызвался Раймондо.

– Нет!

Вся лень с Бернарды слетела, она вцепилась в ручки кресла и прожигала глазами Лелию.

– Кто создаёт новые линии для новых миров, не должен идти старыми путями!

– Что?

Спросили одновременно все. Только Хулия с действительно громадным изумлением. Такой фразы в рассказе не было точно. Бернарда встряхнула головой, как собака, отряхивающаяся от воды.

– Нельзя, чтобы к родовым символам прикасался посторонний!

"Так оторви задницу от кресла, и сама подойди к окну!", – захотелось заорать Хулии, пока она чувствовала, как ладонь Лелии освобождается от её хватки. Только бы такой выкрик ничего не дал. На такое можно ответить тысячью способов и самым действенным – изобразить "это глупое дитя ничего не понимает". Потому Хулия завизжала (слёзы и хохот в одном флаконе):

– Нельзя? Нельзя?

Она бросила руку Лелии и побежала к окну. "Новые пути для новых миров"? Если это новый мир, значит он реален и если Хулия сейчас выпадет из окна, то погибнет тоже по-настоящему. Как же выглядит эта чёртова ловушка? Последний Альварес изготовил для последнего Сальваторе, а эта чокнутая Бернарда нашла и снова приспособила, но для того, чтобы поймать кузину.

"Что бы ты ни делал, делай быстро". Она пробежала по дуге. Так, что окно постоянно находилось сбоку. Что убило Лелию? Какой-то механизм? Яд? Она пробежала мимо окна как метеор, выставив руку и не слишком полагаясь на то, что успеет схватить белую тряпку. Но шарф был у неё в руках, а ноги уже несли её обратно, окно было целым, трещина по нему не прошла.

– Нельзя! Нельзя! – напевала она.

– Ах ты, мелкая дрянь!

Бернарда вскочила и побежала за ней. Кто-то сзади завизжал. Лелиа. Хулия остановилась у входа в комнату и оглянулась. Запнувшаяся Бернарда всплёскивала руками, Лелиа визжала. Гастон наконец сообразил и бросился Бернарде на помощь. Но она уже летела спиной вперёд. Всё замедлилось. Хулия чувствовала, как шарф скользит из её руки. Она видела, как большая трещина проходит по стеклу окна задолго до того, как Бернарда коснулась его. Стекло было толстым, оно бы выдержало вес Бернарды, но стекла уже не было, оно осыпалось крупными осколками. Бернарда не издала ни звука. Она продолжала лететь спиной вперёд, и Хулия увидела, как последний раз всплеснули её руки. Визжала Лелия. Гастон смотрел в разбитое окно вниз на первый этаж, одной рукой он держался за стену, другой закрывал себе рот.