Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых

«Что с ней творится?» – возмущенно обращался он ко мне, будто это я произвел ее на свет и должен все про нее знать.

Как-то вечером пропали наши лучшие служанки – мать и дочь. Кучер, посланный к ним домой, вернулся с известием, что их нигде не нашли. Вскоре раздался стук в парадную дверь: на пороге стоял отец семейства. Увидев меня, он отступил назад. Он смотрел на меня с мрачным подозрением. Все смертные рано или поздно начинали так на нас смотреть, и этот взгляд не сулил им ничего, кроме смерти. Так бледность предвещает скорый конец больному лихорадкой. Я постарался объяснить ему, что здесь их нет – ни той, ни другой, – что мы сами собираемся начать поиски.

«Это ее работа! – злобно прошипел Лестат, когда, выпроводив гостя, я запер ворота. – Она что-то сделала с ними, она всех нас подставила. Я заставлю ее все рассказать!»

Он повернулся и, тяжело ступая, пошел по лестнице в дом. Я знал, что Клодия ушла, незаметно выскользнув на улицу, когда я стоял у ворот. И знал кое-что еще: слабый запах гниения доносился из заколоченной кухни на другом конце двора, и я догадывался, что это значит. Могильный смрад тяжелой струей примешивался к аромату жимолости. Услышав шаги Лестата, уже спускавшегося вниз, я подошел к низенькой кирпичной постройке и взялся за полусгнившую дверь. Здесь никогда не готовили еду, никто не входил сюда, и жимолость облепила стены. Кухня напомнила мне старый каменный склеп. Дверь легко поддалась, гвозди рассыпались в ржавую пыль; мы вошли в смрадную темноту. Я услышал сдавленный всхлип Лестата. Они лежали на полу – мать и дочь. Голова дочери покоилась на материнской груди, мать обнимала ее за плечи. Вокруг кишели черви. Навстречу нам поднялась туча москитов, и я отогнал их, морщась от отвращения. Муравьи ползали по закрытым глазам и губам трупов, влажные следы улиток серебрились в лунном свете, как русла маленьких рек.

«Черт ее возьми!» – выругался Лестат. Я крепко схватил его за руку и не отпускал.

«Что ты собираешься с ней сделать? – спросил я. – Что ты можешь с ней сделать? Она давно уже не ребенок и не станет беспрекословно нам подчиняться. Мы должны объяснить ей, научить ее, как себя вести».

«Она все прекрасно знает сама! – Он отступил назад, отряхивая плащ. – Ничуть не хуже нас с тобой! Все эти годы она понимала, чем можно рисковать, а чем нельзя! Я не позволю ей заниматься подобными вещами без моего разрешения! Не потерплю этого!»

«Ты что, считаешь себя нашим мэтром? Разве ты учил ее поступать так? Или, может быть, она сотворила это с моего тихого благословения? Сильно сомневаюсь. Она видит себя равной нам, а нас – равными друг другу. Мы должны поговорить с ней по-хорошему, научить ее уважать то, что принадлежит нам. И нам самим не помешает этому поучиться».

Мне показалось, что он меня понял, хотя и не подал виду. Повернулся и ушел. В городе он сумел развеяться и возвратился сытый и усталый. Клодии еще не было. Он лег на кушетку и поинтересовался: «Ты похоронил их?»

«С ними все кончено, – ответил я, стараясь даже не думать о том, что их останки сгорели в кухонной печи. – Но остались еще отец и брат, с ними надо разобраться», – добавил я с опаской: вдруг он вспылит?

Я хотел поскорее покончить с этим делом и обо всем забыть. Но Лестат сказал, что отца и брата уже нет в живых: сегодня к ним на ужин пожаловала смерть, забрала свое и помолилась за упокой их душ.

«Вино, – проворчал он и провел пальцами по губам. – Они были пьяные. По дороге домой я выстукивал тростью по оградам забавную мелодию. – Он рассмеялся. – Но я не люблю вино. У меня от него голова кружится. А у тебя?»

Он посмотрел на меня, и я вынужден был улыбнуться в ответ, чтобы не испортить ему настроение. Вино развеселило его, он смотрел на меня спокойно и добродушно. Я наклонился и прошептал: «Я слышу шаги Клодии. Будь с ней помягче, все уже позади».

Отворилась дверь, и она вошла. Ленты ее шляпки развязались, маленькие ботинки облепила грязь. Я настороженно следил за ними – Лестат лежал и ухмылялся, она, казалось, его не замечала. Клодия прижимала к груди букет белых хризантем, такой огромный, что рядом с ним казалась совсем маленькой. Она тряхнула головой, шляпка упала на ковер; золотистые волосы рассыпались, в них запутались белые перья хризантем.

«Завтра День Всех Святых, – сказала она мне. – Ты помнишь?»

«Да, конечно», – ответил я.

В этот день все набожные жители Нового Орлеана отправлялись на кладбище приводить в порядок могилы любимых и близких. Они белили оштукатуренные стены склепов, обновляли надписи на могильных плитах, осыпали надгробия цветами. Как раз неподалеку от нашего дома было кладбище Сент-Луи. Там хоронили самых знатных людей Луизианы, там лежал и мой брат. Возле могил стояли маленькие чугунные скамейки, чтобы можно было посидеть и поговорить об ушедших близких, встретиться с другими семьями. Это был большой праздник. Праздник смерти – на взгляд досужего чужестранца, а на самом деле – торжество будущей жизни.

«Я купила цветы», – тихо и загадочно сказала Клодия. Ее непроницаемый взгляд не выражал ничего.

«Для тех двоих, что ты оставила на кухне, надо полагать!» – злобно сказал Лестат.

Она впервые обернулась в его сторону, но ничего не ответила. Только молча разглядывала его, точно никогда раньше не встречала. Потом сделала несколько шагов к кушетке и снова остановилась. Я шагнул вперед, кожей чувствуя ярость Лестата, ее холодное презрение.

Клодия переводила взгляд с меня на него. Потом она спросила: «Кто из вас двоих? Кто сделал меня такой?»

Ее слова ошеломили меня, как ничто другое, хотя я знал, что они неизбежны, что именно так должен сломаться лед ее долгого молчания. Но она обращалась не ко мне, она не сводила глаз с Лестата.

«Ты говоришь, мы всегда были такие, – сказала Клодия тихо и сдержанно, детским голоском, но серьезно, как взрослая женщина. – Ты говоришь, мы – вампиры, а они – смертные. Но так было не всегда. У Луи была сестра – смертная, я помню ее. Он хранит ее портрет; я видела, как он подолгу на него смотрит. Когда-то он был таким же, как она. И я тоже. Если нет, то почему же тогда мое тело не растет?»

Она развела руками, и хризантемы упали на пол. Я позвал ее шепотом, чтобы отвлечь, но было уже поздно. В глазах Лестата вспыхнула злобная радость.

«Это ты сделал нас такими?» Ее вопрос прозвучал как обвинение.

Его брови поползли вверх, изображая притворное удивление.

«Какими – такими? – поинтересовался он. – Могу себе представить, во что бы ты превратилась сейчас, если бы осталась человеком. – Лестат подобрал колени и наклонился вперед, глядя на нее сузившимися глазами. – Ты знаешь, сколько лет прошло с тех пор? Расшевели свое воображение, или мне придется привести сюда дряхлую безобразную старуху, чтобы ты могла воочию лицезреть, кем стала бы, если б не я».

Клодия отвернулась от него и застыла, словно не зная, что делать. Потом подошла к креслу у камина, забралась в него и по-детски беспомощно свернулась в клубочек. Маленькая и хрупкая, она смотрела на угли, и ее глаза жили своей жизнью, отдельной от тела. В них не было страха, только спокойная решимость.

«Если б не я, ты, может быть, уже оказалась бы на том свете, – продолжал Лестат. Ее холодное молчание задело его за живое. Он опустил ноги на пол. – Ты слышишь меня? Почему ты задаешь мне этот вопрос сейчас? Ты же всегда знала, что ты вампир».

И он разразился знакомой проповедью: надо знать свое естество и следовать ему, убивать и не задавать лишних вопросов. Но на этот раз в его словах не было смысла: Клодия и так всегда убивала без всяких сомнений.

Она выпрямилась в кресле и медленно, словно нехотя, повернулась к нему; она разглядывала Лестата, как марионетку в руках клоуна.

«Так, значит, это сделал ты? – прищурившись, сказала она. – Но как ты это сделал?»

«С какой стати я стану раскрывать перед тобой секреты своей силы?»

«Но почему только твоей? – безжалостно глядя на него, ледяным голосом спросила Клодия. Вдруг в ней вспыхнула ярость, и она закричала: – Как ты сделал это?»

Это было как удар тока. Лестат вскочил, и в ту же секунду я очутился между ними, лицом к нему.

«Останови ее! – сказал он мне, сжав кулаки так, что побелели суставы. – Сделай с ней что-нибудь! Она становится совершенно невыносимой!»

Он направился было к двери, но потом развернулся и вплотную подошел к Клодии; он возвышался над ней, как башня, его огромная тень закрыла ее фигурку. Она смотрела на него равнодушно и отчужденно, без тени страха.

«Я могу уничтожить сотворенное мною. Это касается и тебя, и его. – Он указал на меня пальцем. – Радуйся, что я сделал тебя такой. – Он оскалился. – Или я разорву тебя на мелкие кусочки!»

– Итак, мир в доме был нарушен, хотя со стороны могло показаться, что все спокойно. Дни шли своей чередой, Клодия больше не задавала вопросов, она с головой погрузилась в изучение книг по оккультизму, про ведьм, колдунов и вампиров. Как вы сами понимаете, последние вызывали у нее особый интерес. Она читала все подряд: мифы, легенды, даже романы ужасов, засиживалась с книгой до рассвета, и я шел за ней, чтобы отвести в спальню.

Лестат тем временем нанял новую горничную и дворецкого. Пригласил рабочих и выстроил во дворе огромный фонтан: нимфа с раковиной в руке, из которой бьет вода. Он даже купил золотых рыбок и водяные лилии, и белые цветки покачивались на беспокойной воде.

Примерно тогда же его заметили на Наядс-роуд – это дорога, которая ведет в городок Кэролтон. Какая-то женщина застала его на месте преступления, когда он расправлялся с очередной жертвой. История попала в газеты; его появление связывали со знаменитым на весь город «домом с привидениями». Некоторое время он, к собственному удовольствию, пробыл «призраком с Наядс-роуд», но скоро перекочевал на последние страницы. Тогда он устроил новое зверское убийство в публичном месте, чтобы еще раз расшевелить воображение обывателей. Лестат рисковал, но я видел, что во всех его действиях проглядывает безотчетный страх. Он совсем замкнулся, стал еще подозрительнее и все время выпытывал у меня, где Клодия, куда она ушла, что делает.

«С ней все в порядке», – уверял я его, хотя сам видел, что она все больше отдаляется от меня, и мучился, как отвергнутый жених. Теперь она бывала со мной не чаще, чем с ним. Иногда даже выходила из комнаты, не дослушав, что я говорю.

«Да уж пусть лучше постарается, чтобы у нее все было в порядке», – раздраженно бросал он в ответ.

«Что ты собираешься с ней сделать?» – пугался я за нее.

Он смотрел на меня холодными серыми глазами.

«Присматривай за ней как следует, Луи. Поговори с ней, объясни, что к чему! – говорил он. – Все было так хорошо, и вдруг эта никому не нужная история».

Но я ждал, что она сама придет ко мне. И дождался. Однажды вечером я проснулся рано, но в доме уже было темно. Я открыл глаза и увидел Клодию. Она стояла у окна в белом платье с буфами и розовым поясом и смотрела на вечернюю уличную суету. Лестат был дома, в своей комнате, он умывался: я слышал, как льется вода из кувшина. Тонкий запах его одеколона то накатывал, то стихал, как волны музыки из соседнего кафе.

«Он не расскажет мне ничего», – сказала она тихо, не поворачивая головы, и я сначала не понял, что она обращается ко мне. Я встал, подошел к ней и опустился на пол у ее ног; Клодия смотрела на меня с надеждой: «Но ты ведь объяснишь мне, как это было?»

«Ты уверена, что хочешь узнать именно это? – Я старался поймать ее взгляд. – Может быть, ты хочешь понять, почему выбор пал на тебя? Или узнать, какой ты была прежде? Я не понимаю, что тебе нужно, что значит: как это было? Может, ты сама хочешь попробовать это сделать?»

«Что – это? Я даже не знаю, о чем ты говоришь», – холодно прервала меня Клодия. Вдруг она повернулась и прижала ладони к моим щекам. «Пойдем сегодня на улицу вместе, – шепнула она страстно, как влюбленная. – Пойдем сегодня убивать, и ты расскажешь мне все, что знаешь. Кто мы? Почему мы не похожи на них?» Она кивком указала на окно.