Змеиный крест

Алана…

А ведь обычно Келлану докучало внимание. Его раздражали подхалимство послушников, попытки заговорить с ним о ничего не значащих пустяках наставников, тем более – заигрывания с ним прислуги. Однажды начав пользоваться защитным заговором, он уже не собирался отказываться от него вне аудиторий, с удовольствием незамеченным гуляя по Приюту. Никто не видел его – и это делало его шаги еще легче.

Заметив в себе новое, столь нетипичное для него, желание, Келлан впервые за долгое время испугался. Он проштудировал четыре тома описаний ментальных чар, внушающих симпатию, и не нашел ничего, что бы Алана могла использовать сознательно или неосознанно, особенно учитывая, что не знала о его присутствии. Приняв как аксиому, что ему просто хочется помочь несчастной девочке, оказавшейся в непростой ситуации далеко от близких и привычной жизни, он перестал появляться в западной части территории Приюта, справедливо рассудив, что ранее судьбы слуг его не слишком интересовали.

ОЛЕАР

– Олеар, – промурлыкала Юория, гладя слугу дяди по руке, изредка запуская пальцы под край широкого рукава простого синего камзола. Олеар смотрел на нее жадным и насмешливым взглядом, и его желание текло по ее коже горячей смолой. – В каком он расположении духа? Что он говорил тебе обо мне? Я знаю, вы все с ним обсуждаете. Он… – Она сделала выразительную паузу. – Он ценит тебя. Делится своим мнением, идеями, мыслями. Я хочу знать их. Расскажи мне, пожалуйста.

Олеар протянул руку, чтобы коснуться ее укутанного шелком бедра, но Юория уклонилась, привставая с подлокотника кресла, в котором сидел мужчина, и отошла к окну.

– Герцог Даор ни с кем не делится своими мыслями, идеями и чувствами, – с едва скрываемым смехом произнес Олеар, незаметно приоткрывая плотную раму и с удовольствием наблюдая, как Юория ежится на ветру. – С чего ты такое взяла?

– Ну а с кем ему обсуждать свои планы, как не с тобой? – капризно спросила Юория.

– Почему ты вообще решила, что он с кем-то обсуждает свои планы?

Олеар поднялся из кресла и подошел к Юории, но остановился в шаге, не касаясь. От нее исходил едва заметный запах драгоценных масел. Олеар мог поклясться, что вся ее кожа источала этот упоительный аромат.

– Ну как же. С кем-нибудь должен.

– Да ну? Ты, наверно, начиталась женских романов? Или насмотрелась на пыжащихся от демонстрации собственной незаурядности маркизиков?

Олеар сделал еще полшага, и теперь почти касался носом ее волос. Юория позволила ему это. Она бы позволила ему почти что угодно.

– Расскажи, как думает он, – попросила она, оборачиваясь.

– Никто из по-настоящему сильных людей, Юория, – нежно начал объяснять Олеар, – не станет делиться ни с кем планами. Не станет разжевывать их. Не озвучит своих чувств никому, кто ему не ровня, да и в присутствии равных промолчит. Герцогу Даору не нужно делать вид, что у него все под контролем, не нужно никого убеждать, не нужно объяснять, силен он или умен. Поэтому он ни с кем не откровенничает.

Пальцы его играли с ее тяжелыми смоляными прядями.

– Но ведь я слышала, как он говорил тебе… – прошептала Юория.

– Иногда он учит меня, – согласился Олеар. – Но это не разговор по душам.

– А он рассказывает что-то своим женщинам?

– Сильно сомневаюсь. – Ладонь Олеара скользнула по талии Юории. Он неприкрыто смеялся. – Ты как себе его представляешь? Как пафосного дурачка, толкающего проникновенные речи? Мы говорим об одном герцоге?

– То есть он ничего им не говорит, – задумчиво протянул Юория, скидывая руку Олеара и поворачиваясь снова к окну. – Ясно. Значит, он не разговаривает не только со мной. Я все приготовила, как он любит, – сказала она, всматриваясь в дорогу. – Вино, камин. Ему понравится. Тебе нравится?

АЛАНА

Теперь время шло совсем иначе.

Алана и Хелки очень подружились. Жизнерадостная, смешливая, добрая, но озорная Хелки смогла не только расположить к себе Алану, но и сделать ее пребывание в Приюте по-настоящему приятным всего одним простым приемом: она начала носить подруге книги. Когда Хелки впервые оставила на столе тяжелый и пахнущий библиотекой фолиант, не забыв положить сверху записку с предложением обсудить прочитанное, Алана не поверила своему счастью. Запретному, нужно сказать, счастью.

– Это не нарушает правила? – осведомилась Алана, с трепетом держа в руках первый том сочинений Сотиана Белонравого. Ей совсем не хотелось слышать очевидного ответа.

– Это я взяла книги в библиотеке, – ответила Хелки как ни в чем не бывало. – Ну, я ж постоянно тут торчу, так вот пошла работать – и оставила случайно.

Хелки со свойственной ей легкостью брала ответственность на себя. Алана была готова ее расцеловать.

– Правда? – переспросила она еще раз, прижимая книгу к груди, уже не готовая ее отдавать. Как же она изголодалась по чтению!

– Ага. – Хелки подмигнула. – Это еще что. Я все время с книгами неаккуратна. Со мной всякое бывает. Голова моя дырявая! Узнают – пусть наказывают, что делать, буду внимательнее впредь!

Она рассмеялась так звонко и тепло, что Алана ясно поняла: никуда невнимательность подруги не исчезнет.

– Спасибо! – воскликнула Алана, обнимая подругу, отчего книга болезненно врезалась в ребра обеим.

Хелки потерла бок и игриво протянула:

– Ну, это уже травма. У меня к этой книгне неприязнь. Мне понадобится много дней на ее изучение.

– Два, – тихо поправила ее Алана.

– Серьезно, я читаю так быстро? – деланно удивилась Хелки. – Ладно, два. Раз я такая быстрая, я многое успею изучить… А если серьезно, – внезапно проговорила она. – Я не рискну приносить книги о заговорах или ритуалах, но ведь они тебе и не нужны. Что тебе интересно? Древние сказания, описания магических битв тысячелетней давности, легенды о великих семьях, сказки, рассказываемые детям всех концов света?

– Все, – неверяще ответила Алана. – Может, сказки чуть менее интересны.

– А вот это ты зря, кстати, – ответила Хелки. – Один наш наставник, историю преподает, говорит, что через сказки мы смотрим на мир глазами тех, что их написал, и смотрим им же в душу. И правда, когда читаешь заморские, это совсем не как наши. Одни сказания Пар-оола чего стоят! Будто находишься в чужой шкуре. Надо бы и тебе попробовать.

– Убедила, – не особенно сопротивляясь, сдалась Алана. – Хочу побывать в шкуре детей Виллионских рыбаков или подростков племени Тиубаи. Я о них только слышала.

– Договорились, – кивнула Хелки. – Виллион и Тиубаи. И еще что-нибудь. У меня задание по истории, по сказкам. Обсудишь со мной? Я не очень усердная в этом, а мне эссе писать…

– Но сначала Сотиан Белонравый, – строго сказала Алана.

Глаза Хелки смеялись.

– Благодарю, наставник, но сначала работа, – ответила эта солнечная девушка и, взмахнув кудрями, унеслась в сторону столовой, оставив Алану наедине с ее сокровищем.

Уникальные книги, каких она никогда бы не нашла в родной земле, отвлекали Алану почти от всего. Стоило ей погрузиться в мир витиеватых слов – и тоска по родным временно отступала, уступая место хитросплетениям сюжета. Она читала, казалось, каждый миг, не посвященный работе или общению с Хелки, запоем, проглатывая с одинаковым рвением и тяжелые трактаты, и юмористические фантазии, и не зря разрекламированные Хелки сказки.

Кроме того, теперь Алана с Хелки часто обсуждали прочитанное. Различия между ними в этих дискуссиях стирались, и Алана больше не чувствовала себя не способной поддержать беседу о чем-то важном простачкой. Ей нередко удавалось отстоять свою точку зрения, и эти маленькие победы, идущие на пользу обеим, грели ее. Девушки спорили о мотивах первых Вертерхардов и Теренеров, о причинах их пронесенной сквозь века вражды, о том, были ли достаточными меры по удержанию в составе Империи Серой земли восемьсот лет назад, и мог ли отец нынешнего императора передать трон не младшему сыну, а племяннику. Алана с удовольствием закапывалась в сборники законов, чтобы найти ответы на самые сложные вопросы домашних заданий Хелки, и та, не отличавшаяся подобной въедливостью, искренне благодарила подругу, признавая, что без нее изучение истории и судебного дела было бы скукой смертной.

Перед сном, лежа под тонким шерстяным одеялом, Алана часто воскрешала в памяти теплое письмо мамы. Она представляла себе дрожащие завитки ее ровного почерка, как слова были расположены на листе. Мысленно она перечитывала письмо снова и снова – и каждый раз оно приносило отголоски того облегчения.

Все еще переживая за маму и Еву, теперь Алана представляла, как вернется домой после истечения контракта, обнимет их – уже почти взрослую сестру и поседевшую мать – и скажет спасибо за все, что Вила сделала для нее в ущерб себе. Алана наконец чувствовала себя так, будто место, в котором она оказалась, и правда было доброй сказкой, и теперь просыпалась не в слезах, а с улыбкой.

Она узнавала о Приюте все больше и больше, и ее затягивало происходящее вокруг, пусть оно происходило и не с ней. Когда Алана начала ее замечать, атмосфера Приюта поразила ее воображение. Всю жизнь не вылезавшей из книг девушке повезло стать активным наблюдателем древней легенды. Бродя по мощеным тропинкам в тени раскидистых каштанов, разглядывая мерцающие, покрытые рунами камни стен, прислушиваясь к какому-то неземному ветру, доносящему до нее знакомый шепот с нотками свиста, Алана вспоминала мечту Вэла. Да он бы жизнь отдал, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Приют, и такого представить себе не мог! А Алана, прячась в тени, могла наблюдать, как послушники изменяли законы мира, как создавали вещи из ниоткуда, как явления перетекали из одного в другое, повинуясь их словам. Их шепот, естественный для них как обычная речь, не казался Алане чужим. Каждый раз становясь свидетелем чудес, она, к стыду своему, чувствовала такой опьяняющий восторг, что только спасительного тепла амулета было достаточно, чтобы привести ее в чувство.

Хелки однажды увидела, как Алана застыла перед ссорящимися послушниками, и со свойственной ей проницательностью поняла, что происходит. Она объяснила подруге, что в Приюте послушники не проводят меньше пятидесяти лет, и такой уровень тайного языка достигается очень медленно. Сама она могла прошептать всего несколько простых исцеляющих и скрепляющих заговоров – и те изматывали ее, хотя преподаватели и считали ее талантливым целителем.

– Сколько же живут шепчущие, если могут запросто кинуть пятьдесят лет на обучение? – спросила у подруги Алана тогда.

Хелки только пожала плечами: