С тобой я не плачу

– Завтра? – хмыкает Алекс. – А разве ты ходишь по субботам в универ? Завтра одни лекции, хочу тебе напомнить, раз уж ты забыла. Видимо, стрессовая ситуация, в которой ты находишься и по причине которой не можешь со мной говорить, пагубно влияет на твои когнитивные способности, – подытоживает она веселым шутливым тоном.

Я говорила, что она чересчур умная и сообразительная? А еще любопытная и любит совать нос не в свои дела.

– Точно, – бормочу я, нахмурившись в замешательстве и даже на мгновение остановившись где-то между зоной кухни и гостиной, которая очень сильно напоминает сад и в которой очень много цветов и растений в больших напольных горшках, одетых в милые джутовые корзины. – Тогда до понедельника. Я отключаюсь.

И несвоевременно приходит хмурая мысль: я ведь и по понедельникам не хожу, в субботу – еще бывает, а по понедельникам – нет, не хожу, не в этом семестре.

Я поспешно засовываю телефон в карман куртки и, заглянув одним глазком на шумную кухню, где возятся повара и официантки, делаю шаг назад, пересекаю развернувшийся сад в поисках рабочего собрания и выхожу через вторую дверь. Я б залюбовалась зелеными деревьями в кадках и обязательно оценила творческую и по-летнему свежую атмосферу, если бы не торопилась передать из рук в руки упомянутый компьютер. Бросив последний тоскливый, любопытный взгляд на райское великолепие песочно-бежевого интерьера, оставленного мной позади, коснувшись смазанным взором светлых плетеных стульев, я поторапливаюсь к лестнице, справа от которой распахнута центральная дверь, ведущая к гостям на лужайку. Я зашла сбоку – через открытые стеклянные двери террасы, а не через этот главный вход.

На улице к вечеру потеплело, а ведь еще утром забирался под воротник холодный восточный ветер, уступивший к этому часу южным воздушным массам. Неужели нас всех ждет позднее бабье лето или это временные капризы своенравной погоды?

И всё же дверь стоило бы хозяевам закрыть… Будем же уповать на то, что никто с лужайки не обратит внимание на незваную гостью.

Итак, Валентина, её я нахожу прежде, чем пересекаю верхнюю ступеньку. На вершине лестницы.

– Слава богу, я вас встретила, – я включаю энтузиазм и начинаю осознанно и уверенно тараторить о причинах моего здесь присутствия. Ненавижу стесняться и топтаться на месте, хоть и не отличаюсь общительностью и любовью к людям. Где-то глубоко внутри я прячу свою чертову стеснительность, забиваю крышку гроба и вынуждаю себя заговорить, чтобы не казаться перед людьми слабой.

Главное сейчас – не сбиться с мысли. Если я начну думать о своих страхах и собственной неуверенности, я с вероятностью сто процентов налажаю: или начну заикаться, или запинаться, или в моем мозге образуется вакуум, абсолютный тупой вакуум, лишающий обычного хода мышления, и тогда лучшим решением будет сбежать на середине разговора, потому что, как я уже говорила, собственную слабость продемонстрировать осмелится не каждая девушка с социофобией. А моя слабость – страх разговора с людьми (не самих людей, хотя… нет, всё же людей я просто не люблю, возможно, я даже мизантроп). Он бывает комканым, бывает веселым, бывает уверенным и даже – о чудо! – безмятежным – каждый раз чертова рулетка! И это еще одна причина, из-за которой у меня ничего не получается с парнями, – у меня подсознательная тяга к противоположному полу и сознательное его избегание. Или наоборот? Сознательная тяга… ох, я в этом ничего не понимаю. Короче говоря, дилемма.

Честное слово, лучше б я была немой, как Коралина. Был бы предлог не произносить ни единого слова. Наверное, я не нормальная, я часто задумываюсь об этом. Какому парню вообще понравится сумасшедшая? Разве что какому-нибудь психу, а псих мне не нужен, м-да.

– Ты вовремя, – говорит женщина, забирая из моих рук чехол с ноутбуком и коснувшись одной рукой моего плеча в знак благодарности. – Спасибо тебе, Валерия. Не знала, что у Валеры такая красивая и милая дочь. Не поленилась, приехала, спасибо. Ты очень нас всех выручила.

– Пожалуйста, мне было нетрудно, – отвечаю со сдержанной улыбкой. – Я пошла?

– Да, конечно, иди, – произносит она, взяв поудобнее в руках свой ноутбук, но вдруг снова начинает мило болтать, а я, присмирев, вынужденно замираю, так и не успев сделать ни одного шага к отступлению. – Задержала тебя, а ты, наверное, должна встретиться с друзьями, с молодым человеком, развлекаться в клубах, как это делает моя дочь. Она, кстати, тоже приблизительно твоего возраста. Ей восемнадцать, а тебе сколько?

Женщина, а тебе не пора, я что, зря мчалась через весь город и перелезала через забор? Раз не к спеху, приехал бы отец сам и забрал, зачем же было так торопить меня?!

Но в действительности же в этом нет ее вины, это у отца, блин, ранний старческий склероз и ленивая задница, которая прямо в эту секунду, не сомневаюсь, дрыгает под нелепые пьяные танцы! Мысленно делаю глубокий вдох, не особенно помогает.

– Двадцать будет на днях, – отзываюсь спокойно, бегая нетерпеливо глазами по серым стенам, на одной из которых вижу оригинальную тесную композицию с темно-золотистыми, бронзовыми и серебристыми пустыми рамками из-под фотографий. На другой – огромное изумрудное панно в пол из смолы: искусная картина с изображением морской пены, белого песка и с золотым опылением в сюжетной композиции.

Когда она уже наговорится?

Чувствую, что теряю запал энтузиазма, хочется поскорее убраться отсюда. Чужой дом, чужие люди, напряженные нервы – всё давит на меня, как один большой снежный ком, скатившийся с горной верхушки.

– Хорошо-хорошо, не буду задерживать. По глазам вижу: не терпится уйти. Да, в твоем возрасте грех не вести беззаботную жизнь. Вот моя дочь… – Ну, вот опять! – Хочешь, познакомлю вас? Встретитесь, подружитесь, а? – Она лукаво приподнимает брови, а я мысленно вздыхаю: "Женщина, если мой папа узнает, что ты стоишь тут и толкаешь меня на преступления: прививаешь любовь к ночным клубам, барам, с сомнительными людьми знакомишь, он бы твой ноутбук ни за что не стал бы чинить, а треснул бы им тебя по голове!"

Я не против клубов и прочих увеселительных заведений, но мой папа строг настолько, что даже проколоть уши и начать краситься разрешил мне только после окончания школы с отличием и золотой медалью. А вы мне тут про клуб. Не сыпьте соль на рану! Сама в курсе, что в моем возрасте положено отжигать и возвращаться домой под утро.

И вдвойне обидно, что есть на свете родители, которые не просто – пусть неохотно, но всё же – отпускают свое драгоценное чадо в места с большими компаниями друзей и кучей незнакомцев с непредсказуемыми боеголовками в мозгах, но и одобряют выбор своих детей проводить время так, как им того хочется. Я же могу только лгать, врать и изворачиваться. Я ночую в доме Алекс – мне верят, а сама либо в балетную студию, либо… да, в клуб! Я не монашка и не зубрила, давно не зубрила.

Мои оценки со второго курса ухудшались сначала до четверок, затем до троек. На черта мне золотая медаль? Теперь я понимаю, что слишком была послушной, слишком правильной, слишком боялась разочаровать кого бы то ни было, но в первую очередь родителей, конечно же. Они у меня слишком требовательные, и плевать, что слишком много "слишком"!

Я правильная для них, но уже давно не для себя. Однако… я по-прежнему остаюсь в душных рамках и ничего не могу с собой поделать.

– Простите, но мне и вправду пора, – осмеливаюсь я ей сказать и, пока присутствует решимость, сбегаю по лестнице, на ходу выкрикивая: – Передайте отцу, что я заходила!

– Подожди, Лерочка, а как тебя впустили-то, если ты отца не видела? – доносится мне вслед с недоумением, но я уже выбегаю на улицу, поздно сообразив, что сделала это через парадную дверь.

– Проклятье, – шиплю сквозь зубы очень тихо, затем оборачиваюсь назад к дому, но встретившись глазами с Валентиной и мило ей улыбнувшись, дескать, я только для этого обернулась, быстро ухожу в сторону, чтобы обогнуть красивый и сверкающий дорогими запонками, драгоценными кольями народ и нырнуть как можно скорее под деревья.

Стараясь не привлекать внимание, я двигаюсь медленно. Наверное, слишком медленно, потому что буквально через несколько секунд меня ловят за талию; у мужчины чересчур собственнический захват и руки большие, сильный самец попался.

– Невежливо уходить вот так… безызвестно, – шепчет он мне на ухо, прижавшись к спине грудью. Я задерживаю дыхание, чувствую, как паника начинает точить когти о мои ребра. – Я знаю здесь каждого, а с тобой еще не знаком. Чья ты дочь? Или может быть… – он делает многозначительную паузу, а через секунду его соблазнительный шепот касается моего уха, – ты здесь с папиком?

Унижение действует как ледяная вода. Неприязнь, выросшая во мне с его уничижительными словами, заставляет меня резко отцепить от себя чужие лапы и отпрыгнуть. Я смотрю на него, его взгляд проходит по мне, и мне его зеленые глаза кажутся по-настоящему ядовитыми.

– С очень жадным папиком? Что, даже на платье пожадничал? – Он продолжает говорить и слегка надменно ухмыляться, не очень-то считая нужным получить ответ, как будто знает, что ничего толкового я не скажу, а то и вовсе от страха что-то не то промямлю. – Но знаешь, тебе идет. Похожа на простую девушку, случайно очутившуюся на королевском балу… – И тут внезапно: – Потанцуем?

Что?

– Я не… – Я прочищаю горло и говорю как можно увереннее, добавив чуточку язвительности в голос: – Я здесь с отцом. Не с папиком. Спасибо за предложение, но я не танцую, тороплюсь и уже ухожу.

Не люблю с засранцами говорить приветливо и мило, они меня бесят.

Мне не дают уйти и снова хватают бесцеремонно, ну хоть за руку в этот раз, а не всем телом прижимают.

– Ты мне нравишься, – говорит он просто и легко, я хмурюсь, и он тотчас поднимает руки вверх. – И я, конечно, прошу прощения за свое свинское поведение. – Мельком обводит всех взглядом и пренебрежительным жестом пальцев указывает на них. – Тут полно жен, избалованных дочерей и любовниц влиятельных и богатых людей. Но ты… – смотрит в мои глаза, – не такая, я сразу это понял, прости за мою идиотскую шутку. Я иногда бываю заносчив и игрив, а ты, похоже, любишь серьезных и умных мужчин. – Теплый, лукавый, чуть вопрошающий взгляд, улыбка уголком губ.

– У меня это на лбу написано? – хмыкаю я, растерянная происходящим.

Черт, как же от него отделаться? Что за черт, когда я говорила о банковских карточках, я не имела это в виду буквально! Мысли решили проявить себя в деле? Ко мне еще никакой богач не подкатывал, и не хотелось бы, если честно. Они слишком самоуверенны, и они же – лучшие манипуляторы, деспоты, тираны, которые даже своих дорого одетых кукол ни во что не ставят, изменяют им и оставляют их без ничего в случае развода. Не надо мне такой тяжелой судьбы. Ух, не дай бог влюбиться в какого-нибудь владельца крупной фирмы, начальника охраны президента или в того, у которого под подчинением целая ресторанная сеть. Господи, ниспошли мне простого, доброго и заботливого парня с мозгами, и я расцелую тебя, в смысле твою икону, вот честно! Ах да, Аминь!

– Твое лицо тебя выдает, – говорит парень, взлохматив себе волосы пальцами.

Это неправда! Я слежу за своим лицом, ничего оно не выдает.

– Да неужели? – Я скрещиваю руки перед собой и с неким здоровым, вовсе не безрассудным, вызовом смотрю на него. – Прямо по лицу всё видно? Может быть, тогда прочтешь, что дома меня ждет этот самый серьезный и умный парень?

– Детка, ничего не знаю о твоих навыках лжи, но сейчас вот совсем не прокатило, – цокает он деланно снисходительно и печально, а после, снова взяв за руку, с улыбкой мягко тянет меня поближе к толпе, где громче музыка и где все танцуют. – Всего один танец, бокальчик вина, а потом я возьму у тебя номер телефона и посажу в такси, чтобы ты целая и невредимая добралась домой. Идет? Я многого прошу? Давай же, потанцуй со мной, обещаю во время танца держать руки строго выше попы, а глазами видеть только твои прекрасные, изумительные глаза. – Какой же он легкомысленный! И совсем далек от критерий моего вкуса, и изображает из себя галантного кавалера, будто я дурочка какая и ничего не понимаю.

Но – я перебираю все варианты событий, и в моей умной голове вспыхивает самая верная стратегия в сложившейся ситуации: просто так от него не отделаться, надо усыпить бдительность, потанцевать разок, послать за чем-нибудь экзотическим и труднодоступным и, пока парень ходит за напитком для привередливой меня, по-быстрому смыться с этой территории. Еще бы с отцом не столкнуться, будет тогда полная катастрофа и стыд. Мой стыд перед всей этой расфуфыренной биомассы, а не его! Ему-то всё равно, когда напьется.

– Ладно, – соглашаюсь я, не без толики сомнения на моем "говорящем" лице, которое, как известно некоторым, меня "выдает". – Но только один танец, и номер я тебе не дам.

Пусть уговаривает, я не легкодоступная, в конце концов, и я не могу так быстро согласиться на все его условия. Это может быть слишком подозрительно или же слишком недостойно, гордость надо иметь, достоинство не терять, номера направо и налево не раздавать. Богатые люди привыкли делать неправильные выводы: у них на уме одни деньги, и они считают, что и у других тоже. Надо быть осторожнее с такими извращенными типами: они могут решить, что ты поупрямилась, поупрямилась для виду, да на всё согласилась.

– Надеюсь, очень скоро ты передумаешь, – говорит он, посмотрев странно так в сторону, будто его не радует отказ и даже слегка раздражает, и снова бесстрастно на меня.

Он не сводит с меня глаз, пока мы медленно качаемся под биты музыки, его руки на моей талии, мои неуверенно держат его плечи. Он слишком высок для меня, мне приходится глядеть вверх.

Говорят, если долго смотреть незнакомцу в глаза, можно в него влюбиться. Я же убедилась, что это не так, ну или работает через раз, и скажу с уверенностью: этот парень в пролёте. Я смотрела почти три минуты – следила за тем, чтобы он сдержал обещание и не пялился мне в грудь, и удерживала внимание на своих глазах, разумеется, – но никакой химии не произошло. Ни единой искры не пробежало, между нами вообще какая-то дикая пропасть – ощущение такое, странное. Как будто он мне настолько чужой, что кажется ошибкой сам факт того, что мы встретились.

– У тебя глаза красивые, – делает он мне комплимент, прижав к себе чуточку ближе.

Мне становится неуютно, хотя и прежде я особого комфорта не ощущала. Приятно, конечно, что в тебе нашли что-то красивое, сделали на этом акцент, но всё же в этот раз я больше напряжена, нежели польщена, и я пытаюсь хоть немного расслабиться, чтобы это не было так заметно. Он, в конце концов, способен почувствовать своими прикосновениями мое тело и мою зажатость. Надо это исправить. И мне это удается.