Плохие парни

У Тоцци наверняка имелась какая-нибудь высосанная из пальца теория. Все годы, что они проработали на пару, Тоцци строил из себя Шерлока Холмса.

– Ну что ж, позволь показать тебе кое-что.

Гиббонс следил за тем, как Тоцци перебирает фотографии. Он извлек два снимка и положил их рядом с тем, на котором они были изображены в закусочной. Гиббонс следил за тем, как Тоцци орудует руками – то быстро, то медленно; это были руки профессионального картежника, точь-в-точь как ему помнилось. Хотя до сих пор ему не доводилось видеть на лбу у Тоцци такой испарины.

– Вот.

Тоцци указал на снимок агента в тяжелом пальто, выбирающегося из машины на оживленной Мэйн-стрит. Заснято было даже облако пара у него изо рта.

– Дэйв Симмонс, узнаешь? А теперь посмотри, что там на заднем плане. – Тоцци указал на расплывчатую витрину кинотеатра в глубине снимка. – Видишь, что там идет? «Язык любви». Картина вышла на экран осенью восемьдесят третьего, я проверил. Была гвоздем сезона, шла всю зиму. Это означает, что за нами следят – сколько? – уже почти три года.

Гиббонс отметил, что Тоцци говорит о сотрудниках ФБР на фотографиях «мы». Он сам за все годы службы в Бюро не задумывался над тем, что входит в некое братство.

– А теперь посмотри сюда. – Тоцци подсунул их фотографию Гиббонсу. – Посмотри на стойку, рядом с моим кофе.

Прямо перед Тоцци на снимке стояла бутылочка, рядом валялась скомканная салфетка.

– Флакон с пилюлями от простуды. Помнишь, три года назад меня всю зиму преследовала какая-то идиотская простуда и я все время принимал эти-пилюли. Они ни черта не помогали, и из носу у меня вечно текло. Теперь относительно места. По-моему, нас сфотографировали где-то на Стэйтен-Айленде. Мы тогда проверяли строительную компанию. Припоминаешь?

Гиббонс кивнул.

– Припоминаю. Февраль-март восемьдесят четвертого.

Тоцци оставил в покое два снимка и потянулся за третьим. Здесь была изображена толпа мужчин, большинство курили, часть оглядывалась по сторонам, некоторые изучали вывешенные результаты скачек. На заднем плане рядком шли кассы тотализатора. Люди на снимке толпились вокруг двоих стоящих в центре мужчин, обоим на вид лет по тридцать пять. На одном из них была кожаная куртка поверх свитера с высоким воротом, а на другом – светлый пиджак и сорочка без галстука.

– Козловский и Дрисколл. И снято наверняка у Акведука.

Тоцци побарабанил пальцем по фотографии.

– Они оба были тогда на нелегальном положении, держали склад где-то на Лонг-Айленде. Их легендой была мелкая спекуляция и поиски настоящего дела. Я смутно припоминаю это, потому что Козловский явился ко мне продемонстрировать эту дурацкую бородку, которую нарочно отпустил. Хотел узнать, сильно ли он теперь смахивает на итальянца.

– И что ты ему сказал?

– Я сказал, что выглядит он нормально, но изо рта у него несет так, что все сразу догадываются, что перед ними еврей.

Тоцци рассмеялся, но как-то фальшиво.

Гиббонс вгляделся в лица агентов на снимке.

– Эти парни были на нелегальном положении, а кому-то стало известно, кто они на самом деле. – Он покачал головой. – Скверно.

– Даже не представляешь, насколько скверно.

Тоцци потянулся к конверту и достал оттуда исписанный от руки листок. Гиббонс сразу же узнал его размашистый почерк.

– Здесь имена ребят, которых я нашел на этих фотографиях. Тридцать восемь человек. И кого мы сейчас недосчитываемся?

Гиббонс быстро проглядел перечень имен, затем начал читать его медленней и осмысленней. К какому открытию подводит его Тоцци? Он нахмурился и покачал головой.

– Если все эти снимки сделаны зимой и ранней весной восемьдесят четвертого, то недосчитываемся мы троих.

Троих. У Гиббонса перехватило дыхание. Ну конечно же. Ландо, Блэни и Новик. Господи Боже…

Он потер затылок и мрачно уставился на Тоцци, а в животе опять забурлило. Ландо, Блэни, Новик – эти трое вряд ли были даже знакомы друг с другом, но их имена теперь оказались связаны воедино и произносились всегда на одном дыхании и с одинаковым трепетом. И когда называли эти три имени, агенты ФБР сглатывали слюну и с волнением вспоминали о женах и детях. Все, конечно, знали эту историю, но тем агентам, которые служили одновременно с этими тремя, не дано было забыть ее никогда. Она оставалась для них чудовищным напоминанием о риске, с которым связана их работа.

Сначала это показалось просто какой-то отвратительной головоломкой, не затрагивающей Бюро напрямую. Где-то на лужайке, в густой траве, за начальной школой в Стэмфлорде, штат Коннектикут, нашли три тела. Три трупа мужского пола. Без голов. Это было в конце сентября 1984 года.

Затем, пару дней спустя, в последнее воскресенье месяца, почтовый служащий на машине объезжал почтовые ящики, расставленные вдоль дороги возле Ван-Кортлэнд-парка в Бронксе. Дело было утром, и движение по дороге было оживленное. На земле под одним из почтовых ящиков он нашел большую коробку со смятыми и надорванными углами, как будто кто-то пытался расплющить ее, но не сумел. Он поднял коробку, подумав о том, что чертову штуковину наверняка надо будет кому-нибудь вернуть. Она оказалась тяжелой, фунтов тридцать, а то и все сорок, и он был уверен, что за почтовые расходы в данном случае недоплачено. Однако, втащив коробку в джип, он увидел тридцать двадцатицентовых марок на правой стороне коробки. Они были наклеены неровными рядами, с изображением американского флага на марках, – отправитель явно не церемонился. Обратного адреса на было. Однако адрес получателя был аккуратно выведен печатными буквами. Отправитель воспользовался черной шариковой ручкой. Адрес гласил:

ДИРЕКТОРУ

ФЕДЕРАЛЬНОГО БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ, 20535

Служащий почты аккуратно опустил коробку наземь, перешел на другую сторону улицы и остановил первую попавшуюся полицейскую машину.

Два часа спустя на машине с прицепом прибыл отряд саперов из нью-йоркского департамента полиции. Они и занялись посылкой. Машина саперов выглядит как гигантская трясущаяся медуза, она специально предназначена для транспортировки предметов с взрывающейся начинкой. Саперы повезли коробку в полицейскую пожарную часть в Пеллам-Бэй-парке в другой части Бронкса, чтобы изучить и, если понадобится, взорвать ее содержимое. Как обычно, один из специалистов просветил коробку рентгеновскими лучами, чтобы понять, с чем им придется иметь дело. То, что он увидел, чуть не свело его с ума.

В тот же день посылку переслали городскому судмедэксперту, который вскрыл ее в присутствии специалиста из ФБР, стараясь не уничтожить малейшую улику: отпечатки пальцев, слизь, волосы, слюну. В, коробке оказалось именно то, о чем их предупредили саперы, – три человеческие головы. Но саперы не смогли, предупредить их об остальном: ни о запахе, ни о виде высохших, пожелтевших лиц, ни, конечно же, в пустых глазницах. Три головы были выставлены в лаборатории на подносе из нержавеющей стали, шесть чудовищных дыр в черепе уставились в пустоту. Ландо, Блэни и Новик. Гиббонсу вспомнился рапорт судмедэксперта, в котором говорилось, что у всех жертв были повреждены глазные нервы: это указывало на то, что глаза им выкололи еще при жизни.

Ландо, Блэни и. Новик. Каждый из них, перед тем как его убили, работал в одиночку, на нелегальном положении, осуществляя операцию по внедрению в преступную организацию одного из мафиозных семейств Нью-Йорка. Их бросили в воду как наживку, чтобы поймать крупную рыбу. Они очутились в море, кишащем акулами. Ландо завел себе контору в Юниондэйле и вел бухгалтерский учет операций по займам на Лонг-Айленде, работая на Сабатини Мистретту. Блэни был счетоводом у одного из лейтенантов в семействе Филипа Джиовинаццо, причем пробился на эту должность, начав с мытья машин на Двадцать третьей улице на Манхэттене. Новик работал водителем грузовика у одного из помощников Джо Луккарелли, перевозя по два раза в неделю из Флориды на рынок в Ньюарке апельсины, грейпфруты, а также кокаин. Но это море кишело акулами, и всем троим просто-напросто откусили голову.

Тоцци, отвернувшись к окну, пробормотал себе в кулак:

– Все время думаю о Нине Ландо. И о двух дочерях. Старшая уже пошла в школу. Он был моим первым напарником в Бюро. Он за мной приглядывал, приглашал пообедать и все такое. Хотел даже однажды свести меня со своей свояченицей. С ним можно было всерьез говорить обо всем на свете… Отличный мужик… и это задание сперва предназначалось мне…

Гиббонс не отрываясь смотрел на фотографии.

– Ландо, Блэни и Новика сдал мафии агент ФБР… Это чертовски серьезное обвинение.

– Я рассмотрел все возможные варианты. – Тоцци мрачно покачал головой. – Только агент-перевертыш. Как иначе у такой мрази, как этот Клементи, могли оказаться такие снимки? Все остальное исключено.

У Гиббонса шумело в голове.

– Но если мафия всех нас знает – и знает уже почти три года, – то почему она не попыталась избавиться от всех сразу?

– А чего ради? Это было бы глупо, вот почему. Если бы они начали убивать агентов одного за другим прямо на улице, Бюро прислало бы новых, а их мафия уже не знала бы. Но пока они знают нас всех в лицо, им удается следить за нами, держать нас на коротком поводке, водить за нос. Это для них идеальная ситуация.

Тоцци сделал это. Опять произнес «мы» и «нас», заговорив об агентах Бюро. Гиббонс потупился и уронил локти на колени.

– Идеальная ситуация, – пробормотал он. – Но чего они при этом сумели добиться? Показания Варги обескровили нью-йоркскую мафию. Луккарелли и Мистретта осуждены и отправлены в тюрьму, а Джиовинаццо заперт в тюремном госпитале и строит из себя сумасшедшего, пока адвокаты пытаются продлить его агонию. Все ключевые фигуры угодили за решетку, а немногие оставшиеся на свободе ударились в бега. Так чего же они, выходит, добились? Ни черта себе, идеальная ситуация!

– Об этом я постоянно и думаю, Гиб, и знаешь, к какому выводу я пришел?

– К какому же?

– Это не имеет значения.