Потерянный рай

Потерянный рай
Эрик-Эмманюэль Шмитт

Путь через века #1
XXI век. Человек просыпается в пещере под Бейрутом, бродит по городу, размышляет об утраченной любви, человеческой натуре и цикличности Истории, пишет воспоминания о своей жизни.

Эпоха неолита. Человек живет в деревне на берегу Озера, мечтает о самой прекрасной женщине своего не очень большого мира, бунтует против отца, скрывается в лесах, становится вождем и целителем, пытается спасти родное племя от неодолимой катастрофы Всемирного потопа.

Эпохи разные. Человек один и тот же. Он не стареет и не умирает; он успел повидать немало эпох и в каждой ищет свою невероятную возлюбленную – единственную на все эти бесконечные века.

К философско-романтическому эпику о том, как человек проходит насквозь всю мировую историю, Эрик-Эмманюэль Шмитт подступался 30 лет. И вот наконец «Потерянный рай» – первый том грандиозной саги, в которой бессмертному целителю Ноаму еще предстоит увидеть и Вавилонское царство, и Древнюю Грецию, и Ренессанс, и промышленную революцию. Бессмертие превращает человека в вечного изгнанника и наделяет острым взглядом: Ноам смотрит на вещи под очень особым углом, и его голос превращает хаос Истории в стройную историю хаоса, где неизбежны глупость и жестокость, но всегда найдется место мудрости и любви.

Впервые на русском!

Эрик-Эмманюэль Шмитт

Путь через века. Книга 1. Потерянный рай

Eric-Emmanuel Schmitt

LA TRAVERSЕE DES TEMPS

TOME 1: PARADIS PERDUS

Copyright © Editions Albin Michel – Paris, 2021

Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates

© Е. Н. Березина, перевод, 2022

© М. И. Брусовани, перевод, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство ИНОСТРАНКА

Пролог

Дрожь.

Сначала дрожь.

Дрожь настойчиво давит, тянется, ширится, вьется, ветвится, множится, и вот уже десять, двадцать, пятьдесят ее щупалец охватывают тело, пробуждают чувства.

Человек открывает глаза.

Темно… Тихо… Зябко… Хочется пить…

Он оглядывается по сторонам. Тьма его напугала бы, если бы он не знал, где находится. Съежившись на сыром известняке, он вдыхает бодрящий воздух, который наполняет грудь, будоражит нутро. Сладость бытия… Как это здорово – возродиться! Куда лучше, чем просто родиться…

Дрожь, сделав свое дело, стихает: человек осознал свою телесность.

Ну, хватит лежать в позе эмбриона; человек осторожно поворачивается на спину и тщательно осваивается со своим телом. Усилием воли поднимает руки над головой и сгибает пальцы, суставы хрустят, руки оглаживают грудь, живот, бегут дальше, находят гривку, ощупывают член: жив, голубчик. Человек разминает стопы, наклоняет их в стороны, вращает ими, поднимает ноги. Все отлично работает. И что, никаких последствий, остаточных болей? Похоже, нет даже шрама. Его двадцатипятилетнее тело целехонько.

– Ноам…

Имя вибрирует в густой тьме. Отлично, голосовые связки тоже в порядке.

Он хмурится. Отзвуки голоса скачут от стенки к стенке, будоражат воздух; одним лишь словом в ходе Истории люди, кланы, народы и нации угрожали, подавляли и вторгались, но как все это далеко от давнишнего милого ему бесхитростного счастья. Ноам. Как грустно звучит это имя. Ноам. Его не прошепчут ни мать, ни отец. Ноам. Одиночество. Полное одиночество. А потому возрождение хуже рождения…

Он сел и стукнулся теменем о низкий каменный свод. Очумело запустил пальцы в шевелюру, помассировал, пришел в себя. На ощупь стал пробираться в соседнюю каверну.

Где же проход? Ладони ощупывают стенку, встречают щели, складки и изломы, но отверстия нет. Как? Неужели тот взрыв обрушил породу и заткнул дыру? Он мечется в поисках лазейки, но все тщетно. Это ловушка? Сердце колотится, ладони потеют, и он судорожно хватает ртом воздух.

Успокойся. Начни с начала и действуй методично.

Он встает на колени, делает зарубку и медленно движется вперед, простукивая стену. Один камень подался, другой, третий – вот и брешь.

Он устремляется в нее.

Теперь вправо.

Вспоминает, что где-то тут, справа, оставил рюкзак. Только бы его взрывом не…

Пальцы натыкаются на влажную, почти живую ткань.

Торопливо вытаскивает оттуда зажигалку. Две-три неудачные попытки – и взметнулся язычок пламени. Ноам жмурится, моргает. Сколько же времени его глаза не видели света?

Освоившись, он принимается разглядывать стены пещеры. Скала – это кожа, сияющая, влажная, с расширенными порами, розовая, чувственная, женская, его влекут эти мягкие складки, вот обозначилась шея, плечо, подмышечная впадина, а вот и лоно, влагалище, клитор, таинственная женская тьма. Ноам вжимается в чрево земли, где тысячелетьями вода сходилась с камнем. Эти очертания созданы влагой, не высечены, а соком земли изваяны.

У него напрягается плоть… забавно… И когда он последний раз занимался любовью?

На дне рюкзака он нащупал свечку, зажег, потом достал белье, штаны, льняную рубашку и сандалии.

Смешно. Вспомнилось, как однажды поутру он выскочил из пещеры голым и перепугал крестьянок.

Он оделся и со свечой в руке двинулся дальше, сворачивая в знакомые проходы. В извилистых коридорах приходилось то протискиваться, то останавливаться, то карабкаться, то подтягиваться с уступа на уступ, то красться узкими галереями – и вот расселина.

Его удивил необычный проблеск. И какие-то шумы.

Что это? В его логово кто-то вторгся? Обычно здесь только вода журчит. Задув свечку, он опасливо подступил к выщербленному пролому в стене.

До него донеслись голоса. Вдалеке еле слышно урчал мотор. Подобравшись к краю, Ноам наклонился и не поверил глазам.

Пещера бурлит жизнью. Ее каменные наросты освещены мощными прожекторами. Прижимаясь к скалам, вьется дорожка с железными перильцами, то врезаясь в толщу камня, то перекидываясь мостиком между уступами, то расширяясь обзорной площадкой. По дорожке тянется цепочка людей. То и дело появляется какой-нибудь тип, потрясая куцым флажком, ведет очередную группу и что-то им втолковывает. На арабском. На немецком. На английском. На французском.

Ноам затаил дыхание. Кто бы мог подумать, что они подберутся так близко! Осторожно! Никто не должен заметить его на этом выступе.

Присев на корточки в темноте, он видит непривычную игру света – светло-зеленый, с бронзовым отливом, оранжеватый – робких пастельных тонов. Над головой сталактиты, тонкие твердые волоски, пронизывающие скалистую кожу, наподобие редкой щетинки на слоновьей шкуре. В глубине очертания смягчаются, скругляются и поблескивают лаково, похожи на окаменевшие облака, отвердевшие тучи. Повсюду сталактиты и сталагмиты целятся друг в дружку, дают осечку, встречаются и разбегаются. Неуемная Природа разгулялась и по капле, из века в век, терпеливо и изобретательно источает буйный декор, то абстрактный, то фигуративный: вот сферы, оползни и гранулы, их скопления геометричны, но нет-нет да и вырвутся на свободу, и вот вам лев, буйвол, разъяренный воин или разгневанное божество. Здесь она водрузила канделябры с оплывающими свечами, там возвела диковинный храм или высекла колоссальные органные трубы, а фоном тянутся кальцитовые портьеры, драпировки и переплетенные шнуры.