Темное солнце

– Идем, я тебя забираю с собой.

– Куда? – довольно агрессивно заупрямился я.

Он развернулся, подошел ко мне вплотную.

– Ты любишь женщин?

– Что? – опешил я.

Он коснулся меня всем телом, губами тронул мой рот, я услышал его дыхание.

– Зачем ты меня об этом спрашиваешь? – возмутился я.

– Потому что это необходимо. Или мы расстаемся.

Этот разговор двух глухих меня бесил, и я упирался. Пакен нахмурился и помрачнел:

– Ты любишь женщин – да или нет?

– Да.

Пакен расслабился, просиял.

– Вот и чудно! Ты напугал меня, я уж подумал, что ошибся на твой счет. Все хорошо.

И быстро зашагал в город, я едва поспевал за ним.

* * *

Заведение меня ошеломило. Оно резко отличалось от убогих лавчонок, которыми кишели торговые улицы: располагалось оно в квартале Птаха особняком, в нескольких шагах от храма, и занимало роскошный дом с четырьмя фасадами, небольшой дворец, к которому вела обсаженная сикоморами аллея. Двое охранников решали, кого можно впустить. Они почтительно склонились перед Пакеном, и, когда дверь отворилась, в лицо мне ударила волна ароматов, пряных, мускусных, цветочных и фруктовых, – они были восхитительны.

По словам моего провожатого, тут можно было найти лучшие косметические средства, поскольку знаменитый парфюмер Падисечи устроил мастерскую как раз на здешнем заднем дворе.

– К нему идут со всего Египта, – уверял Пакен, – со всего света! Никто не умеет смешивать, сочетать и сохранять ароматы, как Падисечи. У него исключительный нос. Но здесь ты его не встретишь, он живет в другом месте. К тому же он часто отправляется в странствия на поиски редких цветов, неведомых смол и ценных древесных пород. Торговлю ведет Фефи, его бывшая жена. Они давно разошлись из-за несходства темпераментов, но работают вместе – их деловая связь оказалась более прочной.

Едва Пакен назвал имя, как к нам выбежала соблазнительная, довольно пухленькая говорливая женщина.

– Ах он, шалун, опоздал сегодня! Из-за него весь Мемфис плачет с самого утра. Ему невдомек, сколько слез мне пришлось осушить по его милости. Да я и сама была вся в слезах.

Она заливисто рассмеялась, не скрывая театральности своего тона. Ее ухоженные иссиня-черные волосы были подхвачены лентами. Пакен приветственно махнул ей рукой:

– Ты перестанешь дуться, Фефи, когда увидишь, что у меня для тебя есть.

– Что он мне притащил, этот шалун? Ах, еще одного шалуна… И как его зовут?

Я понял, что она обращается ко мне и ждет ответа, когда на меня уставились ее фиолетовые глаза.

– Меня зовут Ноам.

– Какой он забавный! Ноам… Такого у меня еще не было. Ноам… А он согласен?..

В этот момент на пороге возникла матрона лет пятидесяти, в завитом парике и роскошном облачении; ее сопровождали четыре служанки. Фефи, будто застигнутая с поличным, шепнула нам на ухо, изображая испуг:

– Ой-ой-ой, покидаю шалунов. Нас осчастливила своим посещением ужасная госпожа Урнеру, хозяйка слоновой кости.

Фефи стремительно и грациозно развернулась и, вскинув руки, ринулась к клиентке:

– Как поживает наша драгоценная очаровательная подруга?

Фефи определенно обращалась к людям не иначе, как «он» или «она». Пакен мне украдкой улыбнулся.

– Заходи.

На стенах, покрытых цветными фресками с ритмичным чередованием пальмовых мотивов, были воссозданы сцены сельской или домашней жизни; зал был уставлен этажерками, представляющими парфюмерную продукцию. На каждой из них, перед плотно закрытыми флаконами, стоял образец: пробку можно было вынуть и продегустировать аромат. Я вдыхал поочередно запахи духов, кремов и притираний. Мои ноздри, изощренные целительской практикой, наслаждались чудесами и угадывали основной компонент: то извлеченную из фисташкового дерева живицу, то мирру из бальзамического тополя, то росный ладан из стиракса, то ирис, то майоран, то нежный голубой лотос, а за ними шафран, корицу и мед. И я отправлялся в странствие, улетал далеко от нильских берегов, в Сомали, в Эфиопию, в Аравию, откуда эти вещества были родом[29 - Я использую современные географические названия.].

Что-то изменилось. Даже лучшие бальзамы и мази, которыми мы пользовались для ароматизации тела в прежние времена, оставались грубыми любительскими поделками. Мой дядюшка Барак перед любовным свиданием умащался медом, мать готовила кашицу из розовых лепестков и наносила ее на тело. В Стране Кротких вод я бывал во дворце царицы Кубабы и различал там лишь простейшие запахи ладана, сандала и мирры, но обычно их применение ограничивалось религиозными обрядами. Бесплотные, подобно богам, ароматы прославляли божественное – как и музыка, столь же бесплотная; их возжигали в храмах, верующие вдыхали – и вдохновлялись, прославляя божество и воспаряя к нему в облаке воскурений во время больших празднеств и ежегодных шествий.

В заведении Падисечи и Фефи, несмотря на близость святилища бога Птаха, ароматы разрабатывались также и на потребу мирян. Слушая, как Фефи расхваливает свой товар госпоже Урнеру и перечисляет названия: «Сладости Нила», «Сумеречные мечты», «Алая страсть», «Игривое утро», «Прозрачная чистота», «Единственная», я понял, что теперь стремятся не воспарить к божествам, а впечатлить смертных. Воспользовавшись духами, дама уже не прославляла бесплотный мир богов, но претендовала на место в материальном мире; она источала финансовое превосходство или обольстительность[30 - Что расскажет историю человечества лучше, чем история аромата? За несколько тысячелетий аромат совершил огромное путешествие: перешел с неба на землю, из неведомых далей в интимную сферу, от духа к плоти.Он сумел преодолеть эти барьеры благодаря своей летучести. И предстает нам загадкой. На то указывает даже имя «парфюм», происходящее от латинского per fumum, то есть «посредством дыма». И, даже получив имя, он по-прежнему неуловим, остается незнакомцем, бесплотным летуном, проницающим видимость. Он от нас ускользает. Так душистые травы и масла источают над огнем и возносят свои испарения.Поскольку тайна отсылала к богам, ароматы поначалу принадлежали к области сакрального. В Месопотамии и Египте они были привилегией культа. Утром смола, днем мирра, вечером кифи. Каждый день в глубине храмов воскурялся ладан и богам приносились дары. Жрецы уверяли прихожан, что боги питаются ароматами. Хоть они равнодушны к приношениям в виде мяса, фруктов и овощей, они поглощают испарения. Доказательством тому служит их исчезновение в облаках… И вот египтяне, под предлогом постижения религии, стали обрызгиваться ароматными эссенциями, поначалу для очищения себя и приближения к богам, затем для исцеления от болезней и ради обольщения. Жрецы не могли сохранить монополию на производство и применение ароматов, и парфюмерия проникла к мирянам. Это искусство покинуло небеса и проникло вглубь земли, туда, где погребали трупы, мумифицированные или нет. К тому же оно переселилось издалека в интимную сферу, женщины использовали косметику для соблазнения, мужчины применяли мази для ухода за кожей. Аромат был пособником духа, а стал союзником плоти.Все будущее развитие парфюмерии начало проявляться в Египте: она перешла от жреца к парфюмеру, аптекарю, художнику. За ручным производством угадывалась промышленность, за аристократической исключительностью – рынок роскоши, а за ним уже и массовое производство.Но разве история ароматов, несмотря на растущий успех и технические ухищрения, не стала историей крушения? Сегодня они утратили чары сверхъестественного, священного и целительного свойства и превратились просто в вещество. Хуже того: в нечто поверхностное. Аромат распыляют на кожу, с которой он, как ни старайся, улетучится. И все же он сохраняет свою главную особенность: он – носитель мечты. Не мечты о здоровье, о божественном или вечном, но о прекрасном.].

Я вдруг почувствовал себя должником Пакена: я был бы счастлив работать со знаменитым Падисечи, я чувствовал, что на это способен. Но как Пакен догадался, что я владею наукой о растениях? Мне не терпелось расспросить его, я обернулся и с удивлением узрел, что он красуется перед важной матроной, а та явно имеет на него виды. Какое идиотское зрелище! Вопреки известным мне обычаям, она недвусмысленно давала понять, что выбрала его, бросая на свою добычу хищные взоры. Бедная жертва со странным смирением и покорностью залилась румянцем и опустила голову: Пакен согласился.

Матрона ухватила Фефи за плечо и что-то шепнула ей на ухо. Парфюмерша кивнула. Ловко ввернув две-три фразы, она оставила госпожу Урнеру и подошла к Пакену:

– Ну что, перекусишь – и к ней?

– Идет.

– Мужа не бойся. Она вдова и очень богата.

– Прекрасно. – Фефи скользнула по мне взглядом. – А он готов, он хочет?

И, не ожидая моего отклика, посеменила за охотницей, чтобы подтвердить свидание. Пакен наклонился ко мне:

– Ты теперь понял?

Я напрямую спросил:

– Ты тоже товар?

Он заулыбался:

– Да. И предлагаю тебе присоединиться.

Я замотал головой, ошеломленный тем, что не увидел очевидного. Сначала я внушил себе, что Пакен хочет за мной приударить, потом – что он прочит меня на роль парфюмера! Я был поражен своим простодушием.

Он понял мое молчание иначе и пояснил:

– Сюда захаживают сливки общества. Здесь появляются только богатые, влиятельные женщины, которые отважно ведут свои дела. Или жены еще более богатых и влиятельных господ. Но выбор за тобой.