Творец слез

– Я не понимаю, чего ты хочешь, Ригель! Не понимаю! Еще минуту назад ты на меня рычал, а теперь…

«Ты дышишь на меня», – хотела я сказать, но бешеные удары сердца не давали говорить. Я чувствовала сердцебиение даже в горле – это был сигнал тревоги, предупреждающий о близкой опасности.

– Знаешь, почему сказки часто заканчиваются словами «на веки вечные», Ника? – прошипел он. – Чтобы напомнить нам, что есть вещи, принадлежащие вечности. Неизменные. То, что не меняется. В их природе заложено быть такими, какие они есть, иначе рассказанная история не имеет смысла. Нельзя нарушить естественный ход событий, не нарушив концовку. А ты… ты постоянно фантазируешь, ты только и делаешь, что надеешься, ты зациклилась на своем хеппи-энде. У тебя хватит смелости представить себе сказку без волка?

Его шепот звучал свирепо и пугал меня. Я вздрогнула. Несколько бесконечных секунд Ригель пристально смотрел на меня из-под длинных ресниц. Его слова беспорядочно кружились в моей голове, как снежинки в новогоднем шаре. Потом Ригель поднял руку, протянул ее к моему лицу, и я зажмурилась от страха, думая, что сейчас он дернет меня за волосы или сделает что похуже. Он протянул руку и… ничего не произошло. Я открыла глаза, чувствуя, как колотится сердце, а Ригель был уже в коридоре. Я повернулась к шкафу и догадалась, что он всего-навсего поставил книгу на полку.

Сердце успокоилось, но я была слишком растеряна и взволнована, чтобы собраться с мыслями.

Как понять его жесты? Слова? Что он имел в виду?

В Честертоне осталась закладка. Я взяла эту книгу и открыла на заложенном месте. Внимание привлекли строчки, подчеркнутые карандашом. Читая их, я как будто падала в туманную бездну.

– Ты дьявол?

– Я человек, – строго ответил отец Браун, – и значит, вместилище всех дьяволов[1 - Из рассказа Г. К. Честертона «Молот Господень». Перевод В. Муравьева.].

Глава 7. Мелкими шагами

Ты когда-нибудь видела падающую звезду?

Видела когда-нибудь, как они сияют ночью?

Она была такой – редкой, маленькой и яркой.

С улыбкой, которая сияла, даже когда она падала.

Утром было ветрено. Ветер гнул стебли травы и не пускал облака на небо; воздух пах свежестью, как кондиционер-ополаскиватель с запахом лимона. Февраль в наших краях всегда мягкий и теплый.

По асфальту передо мной, как пантера из расплавленного свинца, скользила тень Ригеля. Я смотрела, как уверенно он шагает, демонстрируя свое превосходство даже в походке. Я на всякий случай шла поодаль. Ригель не оборачивался.

После вчерашнего эпизода в голове беспрестанно крутились разные мысли. Я заснула с его голосом в ушах и проснулась, слыша его эхо. И, как бы я ни старалась избавиться от воспоминаний, я чувствовала запах Ригеля на своей коже. Я думала о подчеркнутой цитате, думала о его словах, которые казались фальшивыми нотами в песне. И чем больше я пыталась вникнуть в мелодию, тем сильнее я запутывалась в противоречиях.

Через секунду я уткнулась носом в спину Ригеля и, зажмурившись, ойкнула. Непонятно, почему он замедлил шаг. Я схватилась за нос, а он раздраженно посмотрел на меня через плечо.

– Извини, – выдавила я и отвернулась, пряча лицо. Ужасно не хотелось с ним разговаривать, но пришлось, а всему виной моя неуклюжесть.

Я подождала, пока Ригель отойдет на несколько шагов, прежде чем поплестись следом.

Через несколько минут мы уже шли по очень старому мосту, он был одним из первых городских сооружений. Я обратила на него внимание, глядя в окна машины, когда Анна с Норманом везли нас из приюта. Сейчас мост ремонтировали. Норман последнее время жаловался, что из-за пробок на мосту по утрам он теперь частенько опаздывает на работу. Скорее бы уже они закончили этот ремонт, вздыхал он.

Мы дошли до школьных ворот, когда я заметила движение на обочине дороги: маленькая улитка ползла по проезжей части, наивная и отважная. Автомобили проносились мимо нее, но она не обращала на них внимания. Из-за своей медлительности она через секунду-другую наверняка попала бы под колеса, и я кинулась к ней не раздумывая. Не знаю, что со мной происходит в такие моменты, но именно в это время я настоящая, а не когда пытаюсь быть похожей на других. Я всегда чувствовала потребность помогать маленьким существам – это зов сердца.

Я шагнула с тротуара на дорогу и быстро подобрала улитку, по счастью еще целую и невредимую.

– Ты в безопасности, – прошептала я, слишком поздно поняв, как легкомысленно себя повела.

Я услышала рев мотора: у меня за спиной яростно гудела машина. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я не успела обернуться, как вдруг кто-то схватил меня за свитер и резко потянул в сторону. Через секунду я уже стояла на тротуаре, открыв рот и от испуга выпучив глаза. Воротник неприятно сдавил горло, потому что меня продолжали крепко держать за свитер. Когда я увидела злое лицо, то перестала дышать.

Сжав губы, на меня смотрел Ригель, и взгляд у него был острый, как стальное лезвие. Потом он резко, чуть ли не с отвращением, отпустил меня, точнее, отпихнул. Свитер и без того висел на мне мешком, а теперь по его милости один рукав стал заметно шире второго.

– Черт, – прорычал он, – у тебя проблемы с головой?

Я открыла рот, но ничего не смогла ответить, потому что была слишком ошеломлена и напугана. Прежде чем я успела что-то промямлить, Ригель отвернулся и пошел к школьным воротам.

Я смотрела ему вслед, сжимая в ладони маленькую улитку. До дверей школы его провожали девичьи взгляды и шепот. Помня драку в первый день, ребята с опаской посторонились, пропуская его, а девчонки, напротив, пожирали его глазами, как будто надеялись, что он обратит на них внимание.

– Ника!

Ко мне шла Билли. Прежде чем она добралась до меня, я поспешила пристроить улитку в безопасное место – посадила ее на невысокую изгородь рядом с кустом, решив, что она оттуда не свалится.

– Привет! – крикнула я подруге, пробиравшейся сквозь толпу возбужденных старшеклассников. Сегодня у школы было более шумно, чем обычно, все, казалось, пребывали в приподнятом настроении, в воздухе витало странное возбуждение.

– Осторожнее! – буркнула Билли девчонкам, которые нас чуть не задели, проходя мимо, они что-то оживленно обсуждали.

– А что происходит-то? – спросила я, когда мы поднимались на крыльцо. – Сегодня вроде самая обычная пятница. Или я чего-то не знаю?

– Ты забыла, какой день понедельник? – Билли подняла руку, чтобы помахать Мики у ворот и дать мне время ответить. Я на мгновение задумалась, пытаясь отыскать в памяти что-то, явно ускользнувшее от меня.

– Четырнадцатое число, – пробормотала я.

– И? Это тебе ни о чем не говорит?

Мне стало немного стыдно, потому что, оглядевшись, я поняла, что каждая моя сверстница в этом дворе прекрасно знала, какой день в понедельник, очень хорошо знала. Но я не такая, как мои сверстницы, ведь выросла в особой обстановке, где не считалось нужным отмечать даже самые популярные праздники.

– Ну вот, приехали! Это самый сентиментальный день в году, – пропела Билли, – его обычно отмечают пары.

Я догадалась, о чем говорит Билли, и покраснела.

– А! День влюбленных, День святого Валентина.

– Бинго! – прокричала Билли чуть ли не в лицо подошедшей Мики, которая хмуро посмотрела на нее из-под капюшона.

– Ты чего такая возбужденная? Опять переела сладкого на завтрак? – резко спросила она.

– Доброе утро, Мики! – поздоровалась я тонким голоском.

Она перевела на меня взгляд, и я как можно более непринужденно помахала ей рукой. Как и всегда, мой привет остался без ответа.

– Я тут объясняю Нике, почему сегодня все стоят на ушах. Ничего удивительного, ведь День сада бывает раз в году!

Я удивленно наклонила голову:

– День сада? Что это?

– О, это самое долгожданное событие в нашей школе, – ответила Билли, хватая нас обеих под руки. – Праздник, который всех сводит с ума!

– Праздник, который жутко бесит, – вставила Мики.