В борьбе за трон

Брай не трогался с места, а только мрачно и холодно смотрел на несчастную девушку, и его губы тихо пробормотали проклятие… Была ли это клятва мести или молитва? Вероятно, и то и другое.

– Она умирает! – вскрикнула старуха и оттолкнула его прочь. – Уходите! Вы узнали все, что же вам нужно еще, раз у вас нет никакого сострадания к несчастью? Неужели вы думаете, что аромат цветка может отравить ваше дыхание только потому, что его повредили нечестивые руки? Убирайтесь вон и думайте себе сколько хотите о мести и убийствах, только не омрачайте последних минут несчастной!

– Она умирает? – тихо спросил Брай, не решаясь поднять взор.

– Ведь я и раньше говорила вам… Теперь слишком поздно, и спасти ее нельзя!

– Да благословен будет Бог! Я не думал о спасении. Вот, мамаша Джил, – прибавил Брай, всовывая в ее руку золотой, – закажите обедню за упокой души Кэт, только под другим именем и там, где ее не знают… Ну, да вы уж знаете сами!

– Идите, идите! – нетерпеливо пробурчала старуха, выпроваживая гостя.

Роберт сунул старухе несколько золотых, и через несколько минут они оба были уже на конях и понеслись вскачь к ближайшей деревне, чтобы провести остаток ночи в местной харчевне.

Уже на другой день утром они продолжали свой путь по направлению к Инч-Магому и по дороге услыхали новости, касающиеся их вчерашнего приключения. Им рассказывали, что десять дугласовских всадников свалились в пропасть, а одного из них горный дух подстрелил стрелой из лука. Это мог быть только дух, так как ни одного живого существа там не оказалось. Правда, видели человеческую фигуру, но она была просто призраком, заманившим всадников, так как, когда они вздумали подъехать к этой фигуре, то свалились в пропасть, между тем внизу не нашли других трупов, кроме трупов дугласовских всадников. Самое же удивительное было то, что черт унес девку от папистского столба, вместо того чтобы, по обыкновению, оставить ее на добычу воронью.

Глава 4. Паж

I

Мы опередим всадников и проведем до их прибытия читателя в замок Инч-Магом.

Старое, похожее на крепость строение находилось, как мы уже упоминали, на маленьком острове посредине озера. Зубчатые стены, украшенные гербами шотландских королей, мрачно отражались в ясных водах; эта крепость казалась скорее тюрьмой, чем убежищем, и у каждого, смотревшего на тяжелые железные ворота, за которыми шотландцы прятали свою королеву, невольно тоскливо сжималось сердце.

Марию Стюарт называли пока еще принцессой, хотя корона досталась ей уже в колыбели, и для будущности несчастного ребенка едва ли могло бы быть более зловещее предзнаменование, чем печальная необходимость, заставлявшая ее опекунов перевозить ее из одного замка в другой, из Линлитау, где она родилась, в Стирлинг, а оттуда снова в Инч-Магом.

Королева-мать, Мария Лотарингская, называвшаяся также Мария Гиз, дала своей дочери в воспитатели лордов Эрскин и Ливингстон. Что же касается придворного штата, то таковой состоял из девиц знатнейших семейств страны, Флеминг, Сейтон, Ливингстон и Бэйтон, который называли «четыре Марии», так как все они носили имя Мария.

Несколько дней тому назад в замок прибыл посетитель, которого впустили ночной порой и отвели в отдельную комнату, что возбудило любопытство не только всех четырех Марий, но и всей прислуги. Бойкая Сейтон пустилась подсматривать да подслушивать и рассказала подругам, что незнакомец очень хорошо одет и сам очень красив собой, что он, без всякого сомнения, иностранец, так как говорит только по-французски и не понял старого Драйбира, кастеляна замка, когда тот посетил его, чтобы спросить, достаточно ли удобно устроился гость. Самой же интересной новостью было сообщение, что незнакомец несколько часов просидел у королевы-матери, что во время их разговора неоднократно произносилось имя Марии и что, наконец, сегодня был отправлен с курьером толстый пакет на имя графа Аррана.

Все четыре девушки ломали себе голову, что нового может внести в их жизнь это посещение, не удастся ли наконец уехать из этого скучного замка и снова перебраться в Стирлинг или даже в Эдинбург, причем строились самые пышные воздушные замки. Вдруг послышались звуки большого рога, возвещавшие прибытие постороннего лица, и все четыре Марии бросились к окну, в полной уверенности, что это уже прибыл курьер с ответом, хотя он и отправился всего каких-нибудь два часа тому назад.

По озеру скользил маленький челнок и вскоре вернулся с двумя гостями, из которых один был одет в цвета графа Аррана, а другой, судя по одежде, был молодым дворянином.

Все четыре Марии, да и пятая, королева Шотландская, с разочарованием посмотрели друг на друга. Они ждали чего-нибудь более интересного, чем простого пажа, который был здесь ни к чему, так как здесь не занимались соколиной охотой, не ездили верхом кататься, да и никто даже не носил длинных шлейфов, чтобы пажу было что носить.

Во всякое другое время обитательницы Инч-Магома с радостью встретили бы нового товарища по несчастью, но сегодня он обманул слишком большие ожидания, так что не мог рассчитывать на милостивый прием. Казалось, что все соединилось здесь против Сэррея. Королева-мать вполголоса рассмеялась и насмешливо сказала:

– Графу, кажется, угодно шутить над нами, или он хочет напомнить нам о том времени, когда мы были окружены королевской свитой? Пусть наш духовник примет его посланцев, я не пущу его к себе на глаза.

– И мы тоже! – воскликнула одна из Марий, обращаясь к остальным, и Марии Сейтон было поручено передать прибывшим распоряжение королевы.

Мария Сейтон сияла прелестью шестнадцатой весны, и из ее прекрасных карих глаз сверкала самая веселая насмешливость. Она была самой старшей из подруг маленькой королевы, но там, где дело шло о веселой шутке, не она проповедовала рассудительность и осмотрительность. К тому же ее преданность королеве не имела границ. Это был какой-то сплошной поэтический восторг, обоготворение, и она очень серьезно смотрела на свои обязанности защищать интересы Марии Стюарт против всякого нарушения кем бы то ни было. Поэтому она не принадлежала ни к какой партии и не служила, в сущности, никому, кроме самой королевы, – ни королеве-матери, то есть французской партии, ни английской, которую представляли собою некоторые лэрды, ни дворянской, к которой принадлежали родственники самой Марии Сейтон и граф Арран. Все эти партии хотели решить участь маленькой королевы и склонить к себе сердце ребенка, чтобы впоследствии преследовать личные интересы. Но Мария умела изглаживать из души маленькой королевы каждое воздействие, неизменно повторяя ей:

– Тебя не стали бы держать словно узницу в четырех стенах, если бы каждая партия не хотела завладеть тем, что принадлежит тебе одной!

Мы не можем утверждать, что Мария Сейтон проводила в жизнь определенный, законченный план; она просто инстинктивно чувствовала, что Мария Стюарт нуждается в защите, и готова была пожертвовать своею жизнью, лишь бы иметь возможность охранить ее. Никто даже не подозревал, как сильна была эта преданность в легкомысленной на вид и веселой девушке, и королева-мать тем более доверяла ей и покровительствовала ее близости к дочери, что не подозревала о стремлениях Марии Сейтон влиять на юную королеву.

Читатель легко угадает, что прибывшие незнакомцы были Сэрреем и Браем.

Роберт был ослеплен веселым, светлым видом Марии Сейтон и почти не заметил, с какой насмешливой надменностью ответила она на его глубокий, почтительный поклон.

– Прекрасный господин! – заговорила она задорным, вызывающим тоном. – Ее величество королева-мать прислала меня сказать вашей милости, что она не может принять ваше посланничество и что с вас будет совершенно достаточно, если вы передадите духовнику о цели вашего приезда. Должна прибавить к тому же, что мне и всем остальным обитательницам замка очень больно, что мы не находим возможным встретить вас словами: «Добро пожаловать!»

В ее тоне была такая смесь самой злой иронии и грациозной ласковости, что Роберт не нашелся, что ответить. Зато Брай немедленно вывел его из затруднительного положения.

– Прекрасная девица, – сказал стрелок резким, повелительным тоном, – это я являюсь посланцем могущественного и благородного графа Аррана к королеве-матери. Будьте любезны передать ее величеству, что я послан не к духовнику и поэтому в случае, если не буду иметь честь принятым королевой, окажусь вынужденным вернуться обратно и доложить моему господину о таком приеме.

– А! – воскликнула Мария Сейтон. – Так посланец – вы, а этот молодой господин – только свита? Простите, господин стрелок, я немедленно передам слова вашего господина моей госпоже и прошу немного обождать здесь.

– Что за наглое создание! – пробормотал Брай, когда Мария скрылась в дверях, тогда как Роберт словно очарованный смотрел ей вслед. – Если она заставит нас прождать здесь слишком долго, то, я думаю, нам лучше всего будет вернуться обратно, чтобы она могла узнать, кто один имеет право приказывать во всей Шотландии!

Но, должно быть, королева-мать догадалась о настроении посланца, потому что Мария Сейтон вернулась очень быстро, чтобы позвать стрелка к королеве.

Но она не упустила при этом случая кинуть задорное замечание:

– Простите, стрелок, что я узнала в вас телохранителя регента сначала по тону, а уже потом по камзолу. Но это произошло потому, что мы сидим здесь словно арестанты, потому что, несмотря на всех телохранителей и стрелков, королева не может безопасно переехать через озеро!

Брай не счел нужным отвечать ей, зато Роберт теперь обрел дар слова.

– Прекрасная девица! – сказал он. – Я рад узнать по вашему тону, как весело живут в этой тюрьме, а так как мне предстоит честь остаться здесь, то я вижу в этом немалое утешение.

– Вы собираетесь остаться здесь? – живо спросила Мария. – В качестве кого же? В качестве кастеляна замка или даже великого сенешаля? Пресвятая Дева! А мы даже не в полном парадном туалете, чтобы встретить вас!

Роберт не мог удержаться от смеха, хотя и чувствовал насмешку в ее словах, и это вызвало у Марии милостивый взгляд по его адресу.

– Ну! – улыбнулась она. – Я вижу, что мы с вами еще позабавимся. Вы, по крайней мере, не имеете такого мрачного вида, как этот почтенный гвардеец!

В тот же момент дверь открылась и на пороге появилась королева-мать, Мария Лотарингская.

Королева уже не была в расцвете молодости. Еще до того, как Иаков Пятый прибыл во Францию, чтобы просить ее руки, она уже была вдовой герцога Лонгвильского. Теперь на ней был двойной вдовий траур, но благородство черт ее лица, носившего, несмотря на мягкость, отпечаток жестокости, заменяло увядшую свежесть.

Мария Сейтон передала ей грубый ответ стрелка, и теперь краска гнева заливала ее лоб.

Стрелок не дал запугать себя строгим взглядом; ведь само появление королевы-матери давало ему достаточное доказательство тому, что она не осмелится выказать пренебрежение к его господину. Он поклонился королеве ровно настолько глубоко, насколько того требовали приличия, и непринужденно подошел вплотную к ней, тогда как Роберт почтительно остановился у дверей.

– Какое известие понадобилось графу Аррану передать мне, – спросила королева-мать, – раз он выбирает в свои посланцы даже не представителя знати?

– У графа нет ни свободного времени, ни охоты думать о таких мелочах, поэтому-то он и выбрал меня, – спокойно ответил Брай.

– Самого наглого, какого только мог найти. Передай мне то, что поручено тебе!..

– С удовольствием, я и сам собирался сделать это! – раздраженно произнес Брай, причем сделал это самым небрежным образом. – Его светлость, граф, милостиво рекомендует вам пажа, которого он избрал для нашей обожаемой королевы, а вас настоятельным образом просит смотреть на Роберта Говарда, графа Сэррея, как на друга и любимца регента.

– И это все? – горько рассмеялась Мария Лотарингская. – Скажи регенту, что я исполню его просьбу, несмотря на все нахальство его посланца. Скажи кастеляну, чтобы он дал тебе выпить чего-нибудь и червонец за твои труды. В самом деле, ты не мог бы ревностнее исполнить возложенное на тебя поручение, если бы дело шло о судьбе Шотландии!

Сказав это, она знаком руки отпустила Брая. Но стрелок не повиновался этому приказанию.

– Ваше величество, – заявил он, – мое нахальство простирается и далее: я прошу вас оказать мне честь видеть мою королеву, чтобы передать ей почтительнейшую просьбу моего господина.