В борьбе за трон

– Дальше! Дальше!

– Она на папистском столбе, они погружали ее в воду; я не мог ее защитить! – простонал хозяин, вытирая слезы на глазах.

Из харчевни послышались громкие голоса: посетители звали хозяина.

– Уезжайте! Скорей уезжайте! – крикнул он. – Они убьют вас и этого молодого барина, если заметят вас. Штротмур совсем с ума сошел от бешенства, а ведь их двадцать человек.

Напоминание о Роберте привело Уолтера Брая в себя. Словно пьяный, он неподвижно всматривался в пустое пространство перед собой, и его рука судорожно стискивала рукоятку меча. Теперь он вздрогнул, покачиваясь вскочил на лошадь и кивнул Роберту, чтобы тот последовал его примеру.

– Лэрд Бэкли! – тихо сказал он. – Ну так, клянусь Богом, он мне поплатится за это!

Когда оба всадника собирались выехать за ворота харчевни, дверь внезапно открылась и на двор высыпала орава парней разбойничьего вида, которые громко требовали хозяина. Брай дал шпоры коню и успел вовремя выехать за ворота, так как дугласовцы узнали его и кинулись припирать ворота, зарычав:

– Это он! Рубите его!

– Ну, мы с вами еще увидимся! – с ироническим смехом ответил стрелок и в несколько секунд скрылся от преследователей.

Доехав с Робертом до рыночной площади, стрелок натянул поводья, пустил лошадь более тихим ходом и сказал Сэррею:

– Вот здесь находится харчевня, которую граф Арран назначил нам для ночевки. Будьте добры, обождите меня там. Если же до утра я не вернусь, то постарайтесь сами найти дорогу в Инч-Магом и дайте графу знать, что Дугласы убили меня.

С этими словами он хотел повернуть лошадь в сторону, но Роберт поскакал за ним и воскликнул:

– Что вы обо мне думаете! Неужели же вы предполагаете, что я способен оставить в минуту опасности своего товарища по путешествию одного? Что вы сделали бы для меня, если бы я был на вашем месте, то я сделаю и для вас!

Стрелок, нетерпеливо покачав головой, сказал:

– Благодарю вас! Но вам не следует помогать мне в том, что я задумал. Ступайте с Богом, мне некогда терять время!

С этими словами он дал лошади шпоры и поехал прочь.

Но Сэррей поскакал за ним следом. Такое приключение было ему по сердцу; ведь дело шло о том, чтобы освободить женщину и наказать дерзких оскорбителей, и, по его понятиям, было бы бесчестно не принять в этом участия.

II

Вдали от города было озеро, поверхность которого заросла камышом. Там находился так называемый «папистский столб», представлявший собой прочный, вбитый в дно железный шест. Он был устроен там мудрой городской полицией Эдинбурга, так как в то время очищающее омовение было в порядке дня и считалось крайне необходимым для ведьм, чародеев, сварливых женщин и упрямых папистов. Кроме того, везде в Европе излюбленным наказанием за преступление против общественной нравственности считалось погружение в воду, и ничто не доставляло достопочтенным гражданам и их женам такого удовольствия, как зрелище погружения какой-нибудь злосчастной ведьмы или бедного католика в глубокую и смрадную лужу. А так как в большинстве случаев подобного рода наказания постигали католиков, то столб и прозвали «папистским столбом». В это озеро сваливали все отбросы и нечистоты города, так что погружение было столь же опасным, сколь и отвратительным.

Несчастных осужденных привязывали к столбу, пока коршуны не расклевывали их тела, если только какая-нибудь сердобольная рука не освобождала их. Но последнее случалось в самых редких случаях, потому что тот, кто однажды стоял у этого столба, считался навеки обесчещенным и прикосновение к нему могло быть только позорным. Смерть была самым счастливым уделом для такого несчастного, потому что ни под одной честной кровлей он не мог бы уже найти себе приют; ему оставалось только скрываться в лесу или же спрятаться у женщины, считавшейся колдуньей. Но и там ему пришлось бы каждую минуту дрожать, чтобы не стать опять жертвой народной ярости.

Всего этого даже и не подозревал Сэррей, когда следовал за стрелком в темноте наступающего вечера.

С холодным и бледным отсветом солнце скрылось за вершиной Корсторфина, и густой туман окутывал пустынное болото. Таинственная тишина нарушалась только неприятным журчанием воды да карканьем воронья, кружившегося над камышами.

Стрелок Брай спрыгнул с коня, привязал поводья к терновому кусту и, вынув из ножен меч, зашагал по обрывистому берегу к тому месту, где стоял папистский столб.

– Кликните меня, если я вам понадоблюсь! – крикнул ему Сэррей. – А пока я побуду здесь и постерегу. Если кто-нибудь появится в виду, я свистну вам. Только смотрите, не осуждайте ее, не выслушав, так как вспомните, что она пострадала от ваших врагов.

Роберт сказал последнюю фразу с легкой дрожью; невольная жуть, которую навеяла на него эта покрытая зловонными испарениями местность, заставила его почувствовать злейшую досаду, что в данном случае дело идет не о спасении Кэт, а об акте мести.

Его слова попали в цель. Брай даже не подумал о том, что Кэт могла быть невиновной; только жажда мести переполняла его сердце.

Он кивнул Сэррею и зашагал вниз по пустынной дороге, по которой обыкновенно ходили только палачи, тогда как народ с обрыва любовался на приведение казни в исполнение.

Сэррей не мог преодолеть любопытства; он подошел к самому краю обрыва и заглянул вниз. Там он увидал колоссальный столб, окруженный стаями коршунов и воронов; что-то копошилось у столба, испуская жалобные стоны. Ужас пробежал по его телу; ведь там была прикована железными цепями слабая женщина, обреченная мучительной смерти, женщина, которая в худшем случае была виновата только в том, что вняла обольстительным словам мужчины.

Какая-то темная тень приблизилась к столбу; послышались шепот и громкий стон радости. Очевидно, женщина, потрясенная боязнью страшной смерти, уверилась в своем спасении и с радостью внимала голосу любимого человека.

Сэррей облегченно вздохнул, но продолжал смотреть, дрожа всем телом от ожидания. Этот возглас доказывал, что прикованная женщина была еще жива и в силах спастись бегством.

Но острый слух Роберта расслышал также и другой шум, словно по земле стучали копыта… Может быть, это ехали дугласовские всадники, чтобы вырвать из рук стрелка его жертву? Ведь Брай говорил: «Если я не вернусь до утра, значит, Дугласы убили меня». Уж не отгадали ли они, куда направился стрелок? Или это только слух обманывал его?

Нет, слух не обманывал Сэррея – от городских ворот двигались какие-то темные тени.

Роберт свистнул, сначала тихо, потом громче и взглянул вниз: столб был пуст – стрелок давно уже развязал веревки и взвалил возлюбленную на свои плечи. Но ему надо было еще минут пять, чтобы взобраться на обрыв, а удары копыт раздавались все громче и громче, и каждая секунда промедления несла с собою вечную гибель.

Сэррей отвязал лошадь стрелка, вскочил на своего коня, которого держал за поводья, и, подъехав к самому краю обрыва, крикнул:

– Дугласовцы! Торопитесь, они приближаются!

Стрелок кряхтел под своей ношей и уже достиг края обрыва. Но вдруг до него донесся радостный рев: всадники заметили и узнали Сэррея и теперь изо всех сил погнали коней, и уже ясно виднелись их султаны. Но и стрелок тоже уже был у своей лошади.

– На коня! На коня! – крикнул Сэррей, обнажая меч.

Но не хватало ли стрелку силы, чтобы взвалить спасенную на лошадь, или он подумал, что спасение невозможно, только на один момент он нерешительно оглянулся вокруг.

– Слезайте! – крикнул он вдруг Роберту, подтягивая свою лошадь к отвесному краю. – Следуйте за мной, и если произойдет обвал, так тем лучше.

Сэррей повиновался, но нечаянно споткнулся и упал; по счастью, он успел выпустить поводья, так что лошадь не увлекла его за собой. Секундой позже ему показалось, словно над ним с треском пронеслись, обрушиваясь, целые скалы; облако пыли закрыло все от его глаз, раздались крики и стоны, что-то падало, словно камни, с обрыва и с плеском хлопалось в воду.

Роберт взглянул и увидал, что стрелок стоял на коленях шагах в двадцати от него на краю обрыва, натягивая тетиву лука, а когда он встал, то заметил на краю пропасти остолбеневших от испуга троих всадников. В этот же момент стрела Брая скользнула с тетивы и впилась одному из всадников в лицо. С криком боли всадник свергнулся с лошади, а двое остальных обратились в ужасе в самое позорное бегство.

Страшный план, придуманный стрелком для их спасения, удался на славу. Всадники, полупьяные от выпитого эля, на полном ходу попали в пропасть, близости которой не ожидали, так как лошади врагов стояли на самом ее краю, да и туман скрывал собой глубину. Большая часть их свалилась вниз; только троим удалось в самый последний момент удержать лошадей на поводу, но и из этих троих одного убила стрела Брая. Вместе с тем стрела, пущенная невидимой рукой – потому что из-за тумана они не могли видеть стрелка, – довела их ужас до бесконечных пределов, и они пустились в бегство, объятые паническим страхом. Лошадь Сэррея тоже свалилась в пропасть. Но Браю удалось схватить за поводья лошадь убитого им всадника. Он протянул эти поводья Сэррею, затем снова ввел свою лошадь на самый верх и только потом уже принес на руках лежавшую без чувств девушку, которая во время всей этой передряги замертво упала к его ногам.

Глубоко внизу журчала вода и каркали вороны; слабые стоны и громкие крики о помощи доносились снизу, но стрелок даже и не думал помочь им. Да и Сэррей тоже стал глухим к этим стонам и крикам, когда увидал спасенную.

Девушка была совершенно обнажена и тихо вскрикнула, когда Брай закутал ее в свою мантию. Кровавые полосы от ударов бича палача были расклеваны воронами, и все тело девушки представляло собою сплошную окровавленную массу. Когда Брай взваливал ее на лошадь, то девушка при малейшем прикосновении или толчке издавала стоны, от которых Сэррея до мозга костей охватывало бешенство на истязателей этого нежного создания.

Брай направил коня не в город, а пустил его далее по краю обрыва. Ни он, ни Сэррей не говорили ни слова; ужасная сцена, которую им только что пришлось пережить, и их чудесное спасение достаточно занимали все их мысли. Проскакав несколько сотен шагов, они выехали на свободную равнину, разделенную на отдельные поля валами, между которыми проходили рвы. Вода последних светилась отблесками лунного света, и казалось, словно обширное болото было покрыто серебряными полосками. Среди камышей и терновника танцевали блуждающие огоньки; не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, только лошадиный топот да тихие стоны несчастной нарушали таинственную тишину.

Проскакав около часа по границе болота, Брай и Сэррей со спасенной девушкой доехали до развалин старого монастыря. Стена обвалилась, и камни заросли высокой травой. Хотя казалось, будто здесь уже несколько столетий как замерла всякая жизнь, но стрелок все-таки соскочил с лошади, вошел во двор развалин, прошел через разрушенные ворота и три раза постучал рукояткой меча во вмазанную у стены дужку.

Прошло около пяти минут, а затем Сэррей услыхал голос, словно выходивший из могилы:

– Кто тут?

Вместо ответа Брай еще раз ударил по железу.

– Откройте, мамаша Джил! – нетерпеливо крикнул он. – Это я, Уолтер Брай из Дэнсфорда.