Александр и Роксана

– Сам ты кто?

– Я происхожу из среднего рода торговцев. В старом Тире я держу три лавки. Моя имя – Хаким Керу.

– Хаким Керу! Сейчас я отправлю с тобой своего человека. Пусть Совет даст окончательный ответ. После чего моя совесть будет чиста. Раз они забыли, что тысячелетний Тир является священным местом, то я не забыл. Я не хотел двигать ни единого кирпичика этой крепости. Но выхода нет… Если не покоритесь, войду, разрушив ее. Передай слово в слово. А те двадцать три богача в семи поколениях лишатся своих голов!

Совет не против сына Зевса, потомка Геракла царя Александра. Они не зависят и от царя Дария. Тир лишь хочет сохранить свой нейтралитет.

– Ты, Хаким Керу, передал слова Совета. Ты выполнил свой долг. Остальное решу я!

В главной ставке начался военный совет. Предчувствуя, что дело принимает плохой оборот, Александр отправил в старый Тир денежных людей, использовал своих знатоков, которые за день собрали нужные сведения. Сейчас его полководцы пристально изучали эти данные, сверили их, но все еще не сказали ни единого слова. Все понимали, что Тир – непростая добыча. Но все начали привыкать к тому, что Александр найдет верный способ. Поэтому несмотря на обсуждения у присутствующих тридцати человек не было ни одной идеи.

– Уважаемые диадохи! Совет Тира не внял моим словам. Когда мы собираемся воздвигнуть небывалую ранее в мире великую империю, разве может Тир оставаться гнойником посреди нее?

Никто не издал ни звука.

– Не может. Тир хочет сохранит свой нейтралитет. Но кто даст гарантии, что он не превратится в защитное укрепление Дария? Так Тир станет неизлечимой язвой и очагом постоянной угрозы, тем самым доставляя нам беспокойство. Поэтому во что бы то ни стало Тир будет взят. Эвмен! Огласи сведения. Эвмен развернул пергамент.

– Ваше величество! Сведения разведки таковы: самая глубокая часть пролива между крепостью островного Тира и материком 4 оргии[11 - 4 оргии – 6 метров]. Ширина пролива 4 стадии[12 - 4 стадии – 800 метров]. Дно пролива не каменистое, черная тина с водорослями.

– Неарх! Что в мыслях у тирцев? Какие действия планируют. На кого и на что они надеются?

– Они полагаются на Карфаген. Они являются дружественными странами с давних времен. Да и крепость Тира надежна, орудия на ней размещены удобно. Из-за того, что вокруг одна вода, добраться быстро до крепости трудно, невозможно подойти незамеченным. Нет даже клочка земли, чтобы разместить стенобитные орудия. У них есть флот, а у нас нет даже лодок. Если бы я мог придумать что-нибудь, я бы сказал. А сейчас мне не под силы найти способ или дать совет. Мне нужно около недели времени. Пока полностью не изучу крепость, дело не кончится. Нет крепости, которую нельзя было бы взять. Надо лишь найти уязвимое место.

– Кто еще скажет?!

– Я… – Парменион заговорил басом. – Царь… Мы можем надолго задержаться в Тире. Да и затрат будет много. Одни боги знают, что до этого придумает Дарий. Пока мы будем колотить Тир и тратить свои силы, Дарий может именно в это время окружить нас свежими силами. Что будет делать в таком случае?

– Ближе к сути… Великий полководец.

– Суть такова… Тут надо оставить крепкий гарнизон, который отрежет Тир от остального мира. Мы потратим не так много времени на то, чтобы ни со стороны Карфагена, ни с материка на остров не пролезла мышь и не проскользнула даже рыба. После чего двинемся прямо на Персеполь. А после того, как мы захватим столицу Персидской империи Ахеменидов, может Тир сам придет к нам в руки?

Военный совет зашевелился, готовый уже принять совет, считая его удачным. Только вот строгий голос Александра заставил всех умолкнуть.

– Не пойдет! Я не могу оставить за собой незавершенное до конца дело и вражеский рой за спиной. Напротив, если Тир падет перед нами, завтра Вавилон выйдет к нам навстречу, а в Персеполь войдем через золотые ворота, не сдерживая поводьев. Даже если уйдем с Тира без потерь, в Вавилоне они могут быть существенны. А разделим войско, то точно ослабнем.

Все поняли, что Александр не пойдет на попятную. Царь ходил по шатру, словно ожидая, кто что скажет. Но никто из присутствующих не проронил ни слова.

– Другое предложение, если вам больше нечего сказать, слушайте приказ, который будет объявлен завтра… Антипатр, пиши! – Глава канцелярии встал со своего места и кивнул головой в знак готовности.

– Пиши, Антипатр. Будем делать насыпь до крепости островного Тира.

Парменион словно пес, собирающийся укусить, прорычал.

– А где мы найдем камень, песок, кирпичи, дерево в этой пустыне?

Александр ухмыльнулся.

– Разве островной Тир не передал нам старый, материковый Тир? То есть из развалин крепости старого Тира мы сделаем дорогу. Дно пролива сплошь липучая тина. Что бы ни бросить в воду, оно с того места на дне никуда не сдвинется. Кедр мы привезем с Ливанских гор. С завтрашнего дня приступим к изготовлению стенобитных орудий. Кузницы будут работать дни и ночи напролет.

Работа по строительству насыпной дороги началась спешно, греко-македонские воины провели много дней в таскании камней и комков глины с крепости и бросании их в воду. Защитники Тира высмеивали их безрезультатные, пустые хлопоты и хохотали, подплывая на своих лодках. Но в один из дней дорога длиной в двести шагов, начинавшаяся с берега, словно спина исполинской рыбины, выступила на поверхности воды. Смех со стороны Тира прекратился. По мере приближения дороги к крепости, с нее стали прилетать стрелы, которые причиняли немалые человеческие потери. Уже и прибыла древесина с Ливанских гор. Были уже изготовлены различные виды стенобитных орудий. Но в один из ненастных дней одна штормовая волна размыла ту самую дорогу. Однако бревна и камни на расстоянии пяди от поверхности воды лежали непоколебимо. Тир снова стал высмеивать. Македонцы, не обращая на них внимания, снова приступили к строительству дороги. После того, как насыпь поднялась на две пяди над поверхностью воды, одну сторону бревен, прибывших из Ливанских гор, обтесали, чтобы получилась ровная деревянная дорога. Насыпная дорога прекращалась в том месте, куда свободно долетали стрелы до крепости. Теперь здесь появились две башни. Македонцы стали с вершин башен посылать огненные стрелы, которые преодолевали стены крепости и проникали в город, устраивая в нем пожары. На эти действия Совет Тира не отреагировал. И на то были основания. Крепость Тира основательно подготовилась к обороне. Пусть Александр действительно был божественного происхождения, пусть у него будут способности, раскачивающие море или поворачивающие реки вспять, силой в крепость островного Тира войти было невозможно. Неприступность укрепления, его надежность, удобное расположение защитников крепости, вода вокруг – все это было против Александра. Македонцы, долго мучаясь, с большим трудом построили снова дорогу, постелили на нее деревянные бревна. Только при воздвижении двух башен погибло столько людей, пораженных стрелами приближавшихся со стороны воды тирских моряков и отправившихся в пучину морских вод. И будто этого было мало, после того, как башни несколько дней пускали в стороны крепости стрелы, защитники Тира наполнили одно старое судно горючей смесью, покрыли само судно снаружи тем же веществом и пустили его в сторону тех башен. Когда судно столкнулось с башней, с крепости посыпались огненные стрелы, от которых полное горючей смечи судно взорвалось. Пожар охватил половину всей построенной македонцами дороги. Наблюдавший за всем этим Александр долго стоял как вкопанный. «Поражение!..» – робкая мысль звенела в голове. Чтобы убрать ее из головы у Александра в этот момент времени не было ни решения, ни мотива, ни сил. Предлагавший на военном совете иное решение Парменион будто сверлил глазами его затылок, словно говоря «ну, герой, что теперь скажешь». Двигаться, поворачиваться не было сил. Но внутренняя сила, исступленная злость, обжигающее честолюбие быстро рассеяли это слабовольное настроение.

– Ваше величество! – «Аристофан. Что он скажет?» Царь не мог ни повернуться, ни что-либо сказать. Он так стиснул свои челюсти, что их свело. Он поднял руку в знак того, что можно продолжать.

– Царь, в горах Ливана наше войско оказалось в окружении. Его сжали в тиски племена арабов.

– Приведи коня, Аристофан! – грозно зарычал Александр.

Поручив все Кратеру и Пердикке, царь с небольшими силами поскакал в сторону Ливанских гор. После равнинной части дороги и возвышенностей вдоль горных склонов идти на лошадях стало невозможным. Коней оставили в одном из ущелий. Следить за ними остались пятнадцать воинов. Дальше пошла каменистая поверхность, переходящая на лесистые горы. Македонцы, не выдержав давления со стороны арабских племен, забрались довольно высоко. Теперь, чтобы добраться до них, оставалась одна единственная дорога, ведущая на высокую выпуклую вершину. Дорога была в руках врага. Они оставили пост, который подал бы знак основным силам в случае прибытия поздней помощи. Наступила темная ночь. В горах ночи были холодными. Отряд дрожал от холода. Что самое трудное – сюда за Александром последовал его учитель, особо уважаемый царем человек Лисимах. Это Александр понял после того, как прошел так много пути. Царь полагал, что сопровождающий его престарелый наставник – к добру, но он не думал, что они окажутся в такой ситуации, когда будут дрожать от холода. Что делать? Нависла угроза замерзнуть до наступления утра под этой скалой, стоявшей с обратной стороны от горы, на которой закрепились окруженные арабами македонцы. Ища тут и там дорогу, прислушиваясь, Александр заметил мелькающий огонь охранявших дорогу арабов. Тотчас взяв с собой семь людей, нырнул в темноту. Мало было страданий от холода, теперь всем еще мучительнее стало ожидать самого Александра. Через некоторое время группа Александра подошла, причем у каждого члена группы было по факелу. Разожгли огонь, согрелись. Сохранив себе таким образом жизнь, отряд Александра с рассветом двинулся вперед. Теперь сами арабы, осаждавшие македонян, оказались в окружении. И впереди, и позади – македонцы. Понявшие, что подошла помощь, воины стали кидать с высоты камни. Отряд Александра начали стрелять из луков. Арабы обратились в бегство. В течение нескольких часов вооруженные силы арабских племен бесследно исчезли. Когда два отряда объединились, выяснилось, что тридцать три воина из тех македонцев, кто отправились на заготовку древесины, погибли. Со стороны врага были такие же потери.

Отряд, возглавляемый царем, убил на рассвете двадцать одного арабского воина. После таких потерь арабы теперь старались избегать македонцев. Теперь они не казали носа не только, когда вырубали деревья, но даже если бы всю гору растащили македонцы, арабы не нашли бы другого выхода, чем спасать свои головы.

Вернувшийся с победой с Ливанских гор Александр сразу же перешел к следующему шагу, о котором думал всю дорогу. Тир надо брать. Но для его взятия сил у него недостаточно. Без кораблей дело не сдвинется. Поручив Кратеру повторное строительство дороги, сам Александр отправился в Сидон. Ключ к победе лежал в этом месте. Победоносный поход Александра, подчинивший всю Малую Азию, ее мощные города, заставил властителей тех земель, на которые еще не ступала нога греко-македонского воина, признать власть Александра. Сидон предоставил Александру все свои корабли, царь Арвада Герострат и царь Библа Энил сами явились к Александру и довели число кораблей до восьмидесяти. Родос, Сол, Ликия предоставили корабли для разрушения крепостей. Трясущиеся от страха впасть в немилость Александру за якшание с Персидским царством цари Кипра – финикийцы и греки выставили сто двадцать кораблей. Услышав зов Александра, Киандр с Пелопоннеса привел на помощь четырехтысячное отборное войско. Когда Александр взял направление на Тир, за ним шел 241 корабль.

Битва за Тир продолжалась девять дней. Прижав корабли вплотную к стенам крепости, таранные орудия стали колотить по укреплению. Какими бы толстыми не были стены крепости, какая бы надежная она не была, удары орудий пробили ее стены. Узнав об этом, царь Тира собрал всех людей и начал возводить внутри крепости еще одну крепость. Но на девятый день часть крепости между двумя башнями с грохотом упала, и македонское войско бросилось в город. Первым устремился Александр. Всполошившихся защитников Тира он своей рукой отправлял на тот свет. Разгоряченный, с налившимися кровью глазами Александр проявил образец жестокости. Воины старались не отставать о своего царя. После битвы Александр распял на крестах шесть тысяч защитников островного Тира и две тысячи воинов Тира материкового, предав из мучительной смерти. Тридцать тысяч жителей были проданы в рабство.

В этой суматохе главный виновник произошедшей резни – правитель Тира Аземлук со своими знатными приближенными, сопровождаемый карфагенскими учеными послами, добравшись до кораблей, проявлявших к нему симпатию сидонцев, тайно спасся бегством. На затишье после битвы эта новость дошла до ушей Александра. Но Александр много слышал о надежно спрятанных сокровищах Аземлука и других знатных людей Тира. Зная, что отправься он сейчас в погоню, то поймать их не составит много времени, не имевший большой казны Александр якобы решил проявить великодушие по отношению к крайне богатому царю и его не менее богатой свите. Сказав про себя: «Куда, вы убежите без своих сокровищ в Тире?» – он усмехнулся.

– В будущем они будут нужны мне, чтобы служить ключниками своих сокровищ. Они нужны мне живыми. Как я найду их сокровища, если они умрут? – смеясь, сказал он принесшему ту весть Эвмену.

В то время как сам царь Аземлук, говоривший, что ноги Александра в Тире не будет, и его друзья, выкачивавшие сокровища с богатого города, являвшегося крупнейшим в мире центром торговли и коммуникаций, улизнули в сторону Сифона, в самой крепости простой народ отчаянно сражался за каждую улицу.

Только когда греческие наемники, для которых война была профессией, и все силы македонцев навалились всей массой сопротивление постепенно стало угасать. И снова изворотливые богачи, купавшиеся в золоте и имевшие большие возможности, спасли свои богатства. А настоящие потерям подвергся горемычный, многострадальный простой народ. И снова народ обманулся лживым словам, бесчисленное множество раз повторяющимся тысячи лет с тех пор как боги дали человечеству сознание и ум, девяносто девять чувств и ощущений.

В залитом кровью Тире Александр первым делом осуществил свое намерение, а именно принес обильное жертвоприношение в храме Геракла-Мелькарта. Провел различные развлекательные мероприятия, состязания. Видя и слыша, как финикийцы, набросившись на город, стали размещаться в бесхозных домах, не стал этому препятствовать. После окончания битвы он приказал, чтобы ни одно здание не было разрушено или подвергнуто огню. В скором времени исполинский город под новой властью постепенно вернулся к своей прежней жизни. Идейный вдохновитель всего сопротивления, первосвященник иудейской религии Йадде расценил падение Тира как покорение всей Палестины. Даже когда крепость Тира была в осаде, а удары по ее стенам становились все мощнее и мощнее, Йадде говорил: «Мы не изменим своему обещанию перед Дарием и признаем другую власть только после смерти персидского царя». Когда Александр совершал жертвоприношение в храме Геракла-Мелькарта, Йадде пришел к Александру. Конечно, он пришел от страха. Но он пришел не как испугавшийся человек, он с весьма сдержанным высокомерием выразил обиду молодому царю за то, что тот не явился сам в иудейский храм и на коленях не выразил свое почтение перед богом. Александр чуть было не предстал на колени на том же месте, однако его порывистый характер спас его от этой ошибки. За очной встречей Александра, столкнувшегося с новым измерением человеческого ума, и влиятельного главы иудейской религии внимательно следило все войско и весь народ. Все замерли от удивления надменностью Йадде. Большинство было уверено, что Александр возьмет свой меч и отсечет голову Йадде. Но события развивались иначе. Александр после первых слов Йадде пытался сохранить спокойствие. После чего оба долго говорили немного обособленно от других. Что они друг другу сказали, осталось загадкой. Александр сказал людям, ведущим записи, держаться подальше от разговора. Хоть о самом разговоре было неизвестно, последние царские указы после этой встречи раскрыли много вещей.

Царь навсегда освободил иудейские храмы от всех видов налогов. От народа, исповедующего эту религию, в войско Александра были отправлено восемь тысяч воинов. В их числе восемьдесят богомольцев отправились, чтобы вдохновлять этих воинов, хранить их от бед и напастей. Члены военного совета не одобрили этот шаг Александра. Но и открыто никто не возразил.

– Разделите восемь тысяч воинов по тысяче и распределите между своими подразделениями! – после этих слов Александра полководцы оскорбились:

– Мы и без них неплохо жили. «Мне они не нужны», – сказали они, развернулись и ушли. Александр понял, что к чему и реализовал сказанное посредством вынесения приказа. Полководцы же поняли друг друга без слов, и про себя решили задействовать эти тысячи в особо трудных боевых задачах, из которых они точно не вернутся живыми, тем самым быстро сведя их присутствие в войске на нет. В принципе, так оно и случилось, но лишь наполовину. К тому же за такое короткое время те самые отправленные иудейским первосвященником воины, хоть половина их и была истреблена, в скором времени стали выделяться над всем многочисленным войском…

В сражении за Тир Александр заболел, еле спасся от гибели, получил несколько ранений, был сильно изнурен. К тому же каждый воин знал его как надежного друга и бесстрашного товарища по оружию. В горах Ливана, под Тиром, в бойне внутри крепости Александр сражался на смерть в самой гуще боя с рядовыми воинами. После все этого у царя не было интереса к возвеличиванию и поучению. Все тяготы и невзгоды, которые он проходил вместе со своими простыми сородичами, у всех на виду. Поэтому незначительные погрешности, происходящие в походе, в других великих делах, не могли запятнать обаяние Александра. Войско, не задумываясь, выполняло любые поручения главнокомандующего. В этом приподнятом духе македонская армия взяло направление на Египет. По дороге был город Газа. Город, как город. Не было никаких признаков того, что со стороны его может что-то угрожать. Войско, двигаясь стремительно, осилило свой путь. Уже не сказать было, что еще вчера оно едва вышло невредимым с жестокой сечи в Тире. Сам царь после побоища в Тире был уверен, что все поняли, что на сегодняшний день нет силы, способной остановить македонскую армию. Но не тут-то было. Втиснутая на пути в Египет Газа подготовилась к долгой войне, набрала достаточно продовольствия, возвела вокруг себя мощные укрепления и взъерошилась подобно ежу. Александр направил послов. Послы открыто сказали правителю Газы, что они ничем не лучше Тира.

– Война покажет. Передайте Александру. Каким бы могущественным он ни был, он не пройдет Газу. Ему не суждено увидеть Египет.

Александр приступил к делу… Газа упорно сражалась на протяжении пяти месяцев. Стены города были разрушены в нескольких местах. Город был утоплен в крови. То, что правитель Газы Батис был храбрым царем, вышедшим из народа, Александр узнал, когда тот болтался на виселице. Было то преступлением, или же скрытым коварством, как бы то ни было, он долго смотрел на бесстрашного словно лев Батиса, будто оправдываясь за свой неприятный поступок.

Только после Газы Александр успокоился. Египет, приняв его за спасителя от персидского ига, избрал своим царем. Со стороны секретной службы приходили убедительные донесения о том, что и Вавилон, и Персеполь не окажут сопротивления. Но… Это – военный поход. Все может…

VI

Спитамен был царем, собравшим массагетов и распределившим зимовья и летние пастбища, весенние и осенние стойбища присоединившихся к нему семи племен. С тех пор и они вошли в число могущественных народов, их царь был признан другими царями, продолжая укреплять свою значительность. Но по количеству дворов массагеты едва доходили до половины соседнего царства Кангюй. Всего лишь триста тысяч семей. За кангюями на берегах семи рек располагались усуни, число семей которых превышало восемьсот тысяч. Это было действительно так.

Спитамен любил слушать рассказы мудрых людей, изливавших из своих уст упоительные речи об истории своего народа и его родословной, начиная аж с Всевышнего Тенгри и Матери Умай. Так как он думал о том, с кем его народ должен дружить, а от кого держаться подальше. По словам тех устных историков и кангюи, и усуни, и массагеты переросли их предшественников гуннов и достигли такого состояния, когда они сами стали самостоятельными царствами. Союз племен массагетов, кангюев, уйсуней был дружен до прихода к власти царя усуней Кунбеги. Несмотря на то, что исседоны, сарматы, парадарайя, саки-хаомоварги, воинственные, обидчивые, мнительные гунны стремились к сближению с этими тремя царствами, взаимные визиты, дружеские отношения случались только во время крупных событий. После чего с прохладцей обменивались подарками, и в степи продолжала идти своим чередом вялотекущая жизнь, дремлющая в могильной тишине. До Кунбеги усунями правил младший брат его отца, сильный как самец архара, деятельный, искусный на словах и на деле Сактанмерген. Сактанмерген происходил из среднего рода горных усуней. Сперва он накрепко объединил людей своего рода. Затем после гибели царя Рая, чьи предки на протяжении семи поколений правили страной, главы всех усуньских племен собрались в Чигу и без лишних слов передали бразды власти Сактанмергену. Сактанмерген царствовал беспристрастно, справедливо, не зная ни сна, ни отдыха, близких людей держал наравне с чужими, проявлял заботу о людях. У Сактанбергена были собственные дети. Но сопровождавший царя с тринадцати лет, видевший и знавший всю деятельность внутри страны, а повзрослев, ставший советником своему дяде, высказывавший свое мнение на важных заседаниях, делавший правильные выводы и находивший решение любому вопросу Кунбеги был давно известен народу. Никто не был удивлен его пришествию на трон после своего дяди. При избрании царя Кунбеги был единственно возможной кандидатурой, словно единственно верным решением. Так трон обрел нового хозяина.

Кунбеги не стал рушить внутреннее единство и согласие, которого в свое время добился Сактанмерген. Если прежний царь был простым, деятельным, открытым человеком с благородной душой, который мог найти язык и с чернью, и с правителями, Кунбеги проявил иную сущность. Кунбеги подавил своим превосходством полководцев, надеявшихся на царство и выделявшихся среди его окружения. Поэтому все приходили к Кунбеги с неохотой и крепко подумав. Даже находясь в своем дворце, он, мысленно обозревая все вокруг, знал где что происходит, и кто что говорит. Резвость ума – большая сила. Если ее не обуздать, она подобна тулпару, который может увлечь, как и в низину, так и на вершину. Это преимущество Кунбеги дало свои плоды. Сейчас он привел к покорности живших на южных склонах Алатау, в Каргаше[13 - Каргаш – первая столица саков-тиграхаудов. Сейчас он лежит под озером Иссык-Куль.] сородичей в остроконечных шапках – тиграхаудов, царя гуннов. А царя кангюев благородного Байтака, взошедшего на трон в одно время с Сактанмергеном, с которым они долгие годы шли рука об руку и были настоящими друзьями, пусть и ненамного, но отдалил. У благородного Байтака не было причин для того, чтобы чувствовать себя одиноким. Действительно, когда он вспоминал о Сактанмергене, внутри него вспыхивал пожар, чувствовал его отсутствие. Они с Сактанмергеном никогда не скрывали ничего друг от друга. Кунбеги же долго портил их отношения, и намереваясь осуществить очередную пакость, будто бы нечаянно стал ежегодно кочевать, вклиниваясь в земли кангюев.

Кунбеги был родным племянником Сактанмергена. Сактанмерген хорошо относился к Кунбеги, как к продолжателю его надежд. Но в нужном месте крутой по нраву Сактанмерген пресекал недостойное поведение Кунбеги. Сактанмерген как-то в шутку сказал благородному Байтаку: «Кунбеги умен. Иногда даже слишком. Лишь бы его ум не сослужил ему дурную службу». Благородный Байтак списывал все на молодость Кунбеги и смягчал беседу.