Когда умру, я стану снегом

Все за секунду встало на свои места. И сговорчивость председателя, и выбор машины. Ни микроавтобус, ни легковушка, а именно грузовик, на два места. До такой степени разозлилась, что начало бить крупной дрожью. Ну кто вот просит лезть в ее жизнь? Разве не дала она ясно понять, что не интересуется ни Петром, ни вообще мужчинами?

Машина резко затормозила. Сердце ухнуло куда-то вниз. Рыжий, бросив руль, наклонился почти вплотную к ней. Настолько близко, что она ощутила этот его запах. Мужской, настоящий. Приправленный дубленой кожей тулупа и можжевеловым настоем.

Петр протянул руку куда-то за спинку сиденья и, словно фокусник, вытянул огромную, плотно сложенную шерстяную кошму. Развернул, накрыл ей ноги, и руки, и плечи, подоткнул полотно со всех боков, как для маленького ребенка. Насмешливо взглянул в испуганные вытаращенные глаза, а потом, как ни в чем не бывало, поехал дальше.

Еще долго не могла прийти в себя. Голова закружилась даже. От заботы. От испуга. От этого его молчания. И запаха. Неужели она еще живая. Зачем это все? Зачем бередить то, что она давным-давно схоронила? Не женщина она уже. И даже не человек.

Так, пыль…

Тень самой себя…

Осколок прошлого, так скоро канувшего в Лету…

17

С Игорем жилось неплохо.

Она его практически и не видела. Муж постоянно на практике, она – на учебе и подработке. Вечером Игорь ничего не ел, заходил по пути из цеха к родителям. Ужинал у них, экономил. А Люда по привычке заваривала геркулес. Утром пили чай с бутербродами – обжаренный на маргарине батон, присыпанный сахаром. Иногда муж приносил подарки – банку варенья от тетки, маленькое яблоко, сорванное у кого-то в огороде, или горсть недоспелой смородины.

Комнату им выделили в новом семейном общежитии. Только там, в отличие от студенческого, совсем не было мебели. Игорь притащил откуда-то старый матрас,на нем и спали. Ели на подоконнике. Зато в самой комнате имелась электрическая плитка. И санузел на четыре квартиры был, а не общий на весь этаж. Душ открывали по четвергам и субботам, и нужно было успеть – и помыться, и постирать. Тазиками они пока не обзавелись.

Собственно, там, в душе и случился их первый раз. Игорь не трогал молодую жену практически месяц. Возможно, видел, как она боится. А Людмила и не переживала. Что ей? Только восемнадцать. Не дай бог понесет, что потом делать. Сначала нужно отучиться, а уж потом…

Ее рассуждения подруга Наташка слушала со смешком. Потом старательно объясняла, как надо вести себя с мужчинами в уединенной обстановке. Куда смотреть, что гладить. Советовала не зажиматься и, если страшно, просто закрывать глаза.

В тот день они опоздали к назначенному по расписанию времени в душ. Людка виновата, задержалась на работе.

Обычно она шла первой, мылась, стирала. Потом Игорь забирал мокрые вещи и остаток времени, минут десять, мылся сам. В этот раз все пошло наперекосяк. Стирки много, а времени осталось чуть больше получаса. Потная, пропахшая луком – отказаться от помывки никак. И Игоря жалко, он тоже весь пропитался машинным маслом. И брюки его, чистые, были последние. Что уж говорить про ее вещи. Она так и настирывала по очереди свои два платья…

Растерянная, поникшая, стояла с охапкой одежды у двери и, как преданная собачонка, смотрела на мужа. Он вздохнул, и уверено улыбнувшись, подтолкнул ее в сторону выхода. Едва не растеряв по дороге тапки, она бегом бросилась в душевую и только на пороге поняла, что Игорь следует за ней. Застыла в дверном проеме, а он, крепко сжав ее за плечи, провел до раздевалки, затем забрал грязную одежду из рук и всучил ей чистые полотенца.

"Раздевайся, нечего стесняться. Люда, мы все-таки муж и жена".

18

Красная как рак, Люда никак не могла решиться раздеться перед мужем, проклиная свою неуклюжесть и опрокинутое помойное ведро, которое пришлось собирать, а затем заново мыть пол в столовой.

Отвернулась к стенке, чтобы не видеть голого мужчину. Дрожащими руками, чуть не плача, стала стягивать с себя безобразно пошитый застиранный лиф и рейтузы, доставшиеся от Наташки.

Игорь пожалел девичьи чувства, пошел мыться в семейниках. Дура она, могла ведь тоже белье не снимать. Купаются ведь на пляже в исподнем.

Помылись быстро. За стирку принялись вместе. Люда намыливала огромным куском хозяйственного мыла одежду, а Игорь полоскал то, что уже постирано под проточной водой.

Дошли до брюк. Муж предложил их надеть на себя, а она должна была хорошенько прямо на нем намылить ткань – брючины слишком сильно пропитались мазутом. Их бы в стиральную машину, но это только в выходной Игорь сможет забрать на стирку к матери. У той была хорошая стиральная машинка.

Руки тряслись, мыло постоянно выпадало из рук. Сначала она, ползая на коленях, намылила самый низ…

Обтрепались края, их бы аккуратно подшить. А вот тут, на голенище, видимо попала кислота и немного разъело краску. Ткань закрасить бы чем-то… у кого бы спросить, чем можно?

С каждым сантиметром, двигаясь вверх, она чувствовала, как напрягаются мышцы его ног. В какой-то момент увидела сжатые кулаки. Испуганная, замерла, подняла глаза. Ахнула. Лицо мужа перекосило, словно от боли. Он тут же дернул ее за руку вверх, поднял с колен. Мыло улетело вновь, теперь куда-то в угол комнаты. Она не успела заметить – муж впился в нее болезненным поцелуем, прикусил губу. Ее вскрик дал волю для его языка, грубо вторгнувшегося в рот практически до самого горла.

Затошнило, забило дрожью. Наташка ничего такого не рассказывала…

Вдруг голова ее дернулась назад. Игорь крепко схватил жену за волосы и немного приподнял, заставив вытянуть шею. Слизал капли воды с плечика, второй рукой больно сжал грудь, а потом и вовсе развернул ее к себе спиной. Людка, отмерев, забилась, засучила ногами, попыталась царапаться. За это получила увесистый шлепок по заднице, а в следующую секунду была скручена и прижата к стене. Муж, то ли пытаясь ее успокоить, то ли возбудить, что-то шептал ей на ушко, но она ничего не могла разобрать. Кровь кипела и била в виски. Притянув ее к себе за живот, он вошел в нее грубо и без прелюдий. От боли, неожиданной и острой, прикусила язык. Настолько сильно, что потом несколько дней не могла нормально разговаривать.

Закончилось все так быстро, что она ничего не успела понять. Так всегда? Наташка сказала, что больно лишь в первый раз. И если все будет происходить все так скоро, как и сейчас, то, наверное, ничего в этом страшного нет… Можно и потерпеть. Все-таки они муж и жена, а мужчинам это требуется… Для здоровья…

19

Со следующей получки муж купил ей новые ботиночки, к весне. Где-то выторговал у военных. Кожаные, добротные, на каблучке, очень похожи на парадные туфли. Только на пряжках.

Зря она надеялась, что с приходом новых отношений они станут общаться лучше. Нет, жили так же, будто соседи. Ели вместе, обсуждали, на что тратить деньги в первую очередь. Спали вместе, под тонким одеялом прижавшись друг к другу спасались от холода. Но секс, изредка нарушавший их ночной сон, был безвкусным, неинтересным ни ей, ни мужу.

Неизвестно, куда бы завела ее судьба, не начнись в те года политические изменения в стране. Вдруг зачастили с проверками учреждений, многие засуетились и начали продавать имущество. Практически за бесценок они с Игорем прикупили добротную мебель, обустроили комнату. Он мечтал о покупке телевизора, но Люда считала, что он им совсем ни к чему. Дома-то не живут.

А в конце второго курса вдруг объявили, что училище готовят к закрытию. Руководство обвинили в воровстве и присвоении государственных денег. Жизнь и судьба трех тысяч студентов теперь висела на волоске. Игорь переживал за то, получит ли он диплом, а Люда не понимала, если вдруг… то куда им податься? На съемное жилье не хватит денег, это точно. Свекры не жаждут даже знакомиться и точно не пустят их даже на порог. Бабка Игоря стара, но на её маленький дом уже слетелась стая родственников, дабы ухаживать за старушкой в надежде на лакомый кусочек наследства. А о родне Люды и говорить нечего. Для своей матери она как будто умерла.

Прошел тревожный май, наступил июнь. Закончились основные занятия, началась практика – у каждого курса своя. А Люда занемогла. То ли от нервов, то ли от наступившей жары. Но обмороки были практически каждый день. И питалась ведь она теперь намного лучше, и время подработки сократилось – первокурсники уже разъехались по домам, и в столовой стало на порядок меньше работы. Все стало ясно в один прекрасный день, когда пришла на работу. Учуяв запах вареной говядины, как ошалелая рванула за дверь. До туалета добежала, но порядком успела перепачкаться. Рвало завтраком, желчью, слюной. Она пыталась пить воду из-под крана, чтобы успокоить спазмы желудка, но все начиналось заново…

Лишь через полчаса, кое-как приведя себя в порядок, вернулась на кухню, где встретила понимающий взгляд поварихи тетки Зои. Она уже поджидала ее в раздевалке. Обняла. А Людка разрыдалась. Потому что еще там, в туалете, поняла, что ничему не быть. Что не вытянут, не справятся. Татарочка Зоя шептала какую-то молитву, успокаивала. Потом попросила минутку. Накарябала на салфетке адрес и сунула Людке в руку.

" Сходи. Там укол поставят. Все быстро случится. Не тяни, а то не поможет. Потом еще хуже. Сегодня я отпрошу тебя, скажу, что заболела. Иди, кызым, не тяни…"

20

Из здания столовой вышла сама не своя. Гул в ушах не давал сосредоточиться. Все плыло перед глазами. Села на скамейку. Закусила палец до крови, чтобы не закричать от отчаяния. Ведь это ее первый… Как же так…

Копила денег на подарок мужу к дню рождения в августе. Наверное, это тоже подарок? Не обременять…

Накарябанный на листочке адрес нашла сразу. Частный дом на отшибе Заречной. Еще недавно она ходила на эту улицу подрабатывать в теплицах. А сейчас идет…

Господа молила дать сил. И терпения. Но все оказалось совсем не страшно. Военный медик в отставке принял ее сразу, вежливо обо всем расспросил, смерил давление, осмотрел на кушетке. Дал свое согласие на проведение процедуры.

Из специального металлического бокса достал простерилизованный стеклянный шприц и иглу, аккуратно ввел лекарство в вену. Через полчаса, убедившись, что с пациенткой все в порядке, отпустил ее домой.

Скрутило к вечеру. Как-будто с несварением. Час просидела в туалете, рыдая. Потом подложила тряпок вместо нижнего белья, прилегла на кровать и уснула.

Что-то душило. Или слезы, или руки дяденьки Николая. Сестренки жалобно смотрели на нее и плакали, таща за подол. Мать валялась пьяная, в разорванном платье с ножом в животе… Хотелось очнуться, но не получалось. Было страшно, и тогда она стала звать Игоря. И тут же почувствовала его прохладную руку у себя на лбу.

" Потерпи, Люда, скорую я уже вызвал…"

Чистили. Вытравливали воспаление антибиотиками. Неделю держалась температура. Грозились сделать операцию повторно, если не станет легче. Молилась, просила прощения, просила помочь выздороветь, и она больше никогда, ни-ни…

Потом стало легче. Телу, не душе.

Домой вернулась побитой собакой. Муж, даже если что-то и понял, ничего не сказал. Наступили привычные серые будни.

Диплом Игорь получил, а остальных стали распределять по другим учебным заведениям. Люде повезло, она со своими хорошими оценками смогла перевестись в педучилище. Наверное, Бог ее простил и дал шанс.