– Жива я, жива! – поспешила ответить женщинам, но голос прозвучал пугающе хриплым и безжизненным.
– Чур меня, бес это! – взвизгнула Маришка, когда я показалась на кухне.
– Что, так все плохо? – снова просипела я, понимая, что опухшее лицо и всклоченный волосы выглядят явно хуже, чем я надеялась.
– А ну, освяти себя знамением! – грозно пригрозила Вася, держа в руках удачно подвернувшуюся чугунную сковороду.
Я вяло прочертила на себе крест, с запозданием понимая, что совершенно не знаю, как в этом дурацком затянувшемся сне принято «освещать себя знамением». Было бы апогеем абсурда пережить здесь аттракцион: сожжение на костре гадкой еретички.
– Не бес, нашинская девка. – вынесла свой вердикт кухарка.
Я незаметно выдохнула и села на табурет.
– Кофе у вас есть?
– Чаго?
– Ну кофе, в зернах, молотый, растворимый? Сейчас мне какой угодно сгодится.
– Маришка, чаго ею надобно-то?
– Может, енто, цикорий? Да его только господари пьют.
– Ты, Еля замашки свои господаревы бросай. Бери ведра, да иди воды принеси.
– У вас что и водопровода нет? Глухое средневековье? – спросила, пытаясь побороть свое раздражение. У меня жизнь, можно сказать рушится, а я застряла в нелепом сне.
– Ох, сильно, видно, ты вчера приложилась. Все будто сызнова видишь. Есть у нас водопровод, да только вода из колодца вкуснее. То живая вода, от самой матушки земли, а это что в трубах течет откудась берется? Да и стоячая она, а всем известно, стоячая вода – мертвая вода. Ею только посуду, да полы мыть.
– Ясно. И на том спасибо. – пробурчала себе под нос и взяла два ведра.
Я поднялась по трем каменным, отполированным до блеска за годы пользования, ступенькам и оказалась в небольшом коридоре с низким потолком, впереди меня была большая дубовая дверь, а слева еще ступени. Решив, что ступени ведут в столовую, я направилась к двери и потянула на себя. Яркий солнечный свет ослепил меня на несколько мгновений, все-таки в кухне было очень сумрачно, пару маленьких запыленных окошек из мутного стекла, почти под самым потолком, слабо помогали освещать пространство. Зато чистый двор, засыпанный утрамбованным, почти белым песком, был заполнен светом и таким удивительным чистым воздухом. Я замерла на какое-то время на пороге. Для сна все было слишком реально. И плывущие пушистые облака на таком голубом небе, и солнечные лучи, проходящие сквозь мои полуприкрытые ресницы, блеск песчинок, каменная кладка старого имения и пушистый мох, прорастающий между камней. Я даже коснулась его пальцами, чувствуя приятную мягкость.
Почти в центре хозяйственного двора располагался колодец, к которому я и направилась. Вода была студеная, наверное, и вправду вкуснее той, что стояла в трубах. Я остро ощутила жажду и на глаза тут же попался черпачок, из которого пили все обслуживающие имение люди. Я потратила на сомнение пару мгновений, но потом зачерпнула воды и медленно выпила, от холода ломило зубы, но вода была очень вкусной и какой-то живительной, что ли. Возможно все дело в том, что я провела ночь в душной каморке, а может, в еще не испорченной экологии. На кухню возвращаться не хотелось, мне было интересно побродить по двору, посмотреть имение, я уже даже сделала шаг в сторону, когда дверь распахнулась и на пороге возникла рыжеволосая девушка.
– Еля, ну, где ты ходишь! Мы так завтрак не успеем приготовить!
Мне захотелось ответить: «ну его, ваш завтрак!», но подоспевшее вовремя чувство голода удержало меня от перепалки. В надежде, что на кухне мне удастся что-нибудь перехватить для себя, я подхватила ведра и поспешила за Маришкой.
Но поесть мне удалось не скоро. Пока тетя Вася замешивала хлеб, я варила три вида каши. В большом котелке разнокрупье для «обслуживающего персонала», в среднем котелке кашу получше для «обслуги высшего звена», а в небольшой кастрюле кашу на сливках с ягодами и медом для господарей. Хлеб тоже делился на категории. Самые вкусные воздушные булочки пеклись строго для хозяйского стола, но я позволила себе взять одну и по-быстрому разломав, смазала маслом. Как же это было вкусно! Пару ложек каши со дна кастрюльки тоже отправилось ко мне в рот. Про себя я решила, что, когда проснусь, не буду лениться и стану готовить себе такую кашу по утрам. На завтрак так же подавались вареные яйца для слуг, пышные омлеты для хозяев и блинчики с набором вазочек с различным вареньем. Один блин с наскоро опущенным уголком в клубничное варенье так же улетел ко мне в рот. Поэтому, когда утренняя суматоха закончилась и кухарка позвала меня завтракать, я была уже сыта, но посидеть за компанию не отказалась, к тому же ноги уже болели.
Тетя Вася сидела, старательно очищая вареное яйцо от скорлупы, Маришка взяла очередную, еще теплую буханку серого цельно зернового хлеба, что лежали в корзинке, накрытые полотенцем. Я не удержалась от предложенного мягкого куска, намазала его маслом и сидела с удовольствием попивая горячий отвар из различных сушеных трав, когда вдруг поняла, что мне очень нужно в туалет, за всеми, неожиданно свалившимися на меня, утренними заботами я как-то совсем забыла о своих физиологических потребностях.
– А где у вас тут отхожее место? – всеми силами подавляя в себе стыд, озвучила свой вопрос.
– Во дворе, где ж еще ему быть? – удивилась Вася.
– А более точные координаты?
– То ли я глуха стала, то ли ты на басурманском заговорила, Еля.
– Как мне найти на дворе это место? – перефразировала вопрос, чувствуя, что время поджимает.
– По запаху! – прыснула Маришка.
– Не ерничай, девка, что природой продумано, то не зазорно. Иди лучше, проводи. Глупые вы у меня еще совсем, молодые… – вздохнула кухарка.
К моему счастью, Маришку дважды просить не пришлось, видно ей и самой надо было, девушка быстро впихнула в рот кусок хлеба с маслом и повела меня в столь желанное сейчас место. Выйдя на хоз двор, мы направились в дальний его конец, где стояла вытянутая постройка с пятью узкими дверцами, характерный запах конечно был, но не настолько ужасный, как я успела себе нафантазировать.
– Вот сюда, где на дверях капелька нарисована – по малой нужде, а сюда, где лопата – по большой. Оттуда потом выгребают, а здесь так все в землю уходит. Если ты туда, где лопата, то песочком за собой присыпать не забудь, ну а зачем солома там лежит, ты, наверное, догадаешься?
– Полагаю, что да, но мне пока туда, где капелька.
С опаской я открыла дверь, но увиденное мной вполне годилось для использования, обычный дачный туалет: деревянная скамья с дыркой, под которой находилась яма, видимо, с хорошей дренажной системой. С боку была маленькая полочка со свечными огарками на случай, если придешь ночью. Туалетной бумаги, конечно, не было. Именно этот факт вызвал во мне первую тревожную мысль – а сон ли все это? Я сидела, смотря в щели между досок в двери на белый песок, залитый солнцем, и на затылке у меня поднимались волосы. Как сон может быть таким реальным? Но и взаправду всего этого, ведь, быть не может? Как подобное можно объяснить? Кажется, в моей голове загудело от напряжения, когда раздался голос Маришки.
– Еля, ну ты чего там? Дверь что ли перепутала?
– Иду! – глухо отозвалась я, подальше заталкивая пугающие мысли. Это сон, просто длинный, ужасно реальный сон, но я скоро проснусь, и он сотрется из моей памяти, как и все остальные сны.
Глава 3
– Вас только за безликой посылать, – посетовала Вася, когда мы вернулись на кухню. – Вот не подадим обед вовремя, с кого будут спрашивать? Госпожа Златослава меня позовет, да скажет: «ты Вассия стара, поди стала, нерасторопна. Не место тебе боле на кухне, раз голодные господа твои сидят за пустым столом, дожидаются. Иди-ка ты лучше за скотиной смотреть. Меня вон Клавка давно за сестру просит. Ее на кухню заместо тебя и назначу…
– Теть Вась, да ладно тебе причитать-то, мы ведь только тудой сбегали и сразу обратно!
– Тудой—разтудой, до басурманов поди ж добежать успели… Еля, ты давай за суп берись, вона там я петуха положила, ощипать его надо, а пока накипать будет, овощей почисть. Маришка садись вареники лепи, я тесто уже замесила и творог отвесила. А я на сыворотке сыр стану варить.
Честно говоря, я никогда в жизни никого не ощипывала, но под давлением авторитета тети Васи я села в уголок и взяла в руки дохлого молоденького петуха. Дернула перышко – держится крепко, потянула еще раз, отошло, но мне стало ясно, что процедура будет не быстрой и мало приятной для меня, петуху-то уже все равно. И мне стало за себя как-то обидно, почему, собственно, мне сниться сон, в котором я должна работать на кухне, от чего я не хозяйка имения? Я когда-то читала, что если сон доходит до абсурда, то им можно попытаться управлять. Что будет, если я просто встану и выйду с кухни? Поднимусь в столовую и сяду как госпожа?
– Еля! Ты что ж сидишь-то, перья считаешь? Дай сюда петуха, иди овощи чисть. – раздался над ухом голос кухарки, от которого я подскочила.
Уговаривать меня не пришлось, я с радостью вручила тушку Васе и взялась за картошку. Сильно я не утруждалась, морковь и картошка отправились в суп наполовину очищенными, крупными кусками, мне требовалось доказать самой себе, что все происходящее со мной лишь сон и мой дрянной суп никто просто не заметит, он исчезнет из реальности ровно в тот момент, когда слуга вынесет его за дверь на подносе.
Я наливала похлебку для двух конюхов, пришедших на обед, когда мужчина, унесший поднос с едой для господ вернулся, неся всю еду практически не тронутой. По спине у меня пробежался холодок, неужели мой суп заметили и вернули. Что теперь будет?
– Ох, что случилось-то? Господам не понравилось? – заволновалась кухарка.
– Господин и госпожа разругались. Прямо в столовой. Господин Дарен уехал, будет ли к ужину не известно.
От прозвучавшего имени моей сердце в груди перевернулось. Неужели Дарен тоже здесь и женат на другой женщине? В душе защемило, а на глаза навернулись слезы. За что мне это испытание? Неужели это моя пострадавшая психика так изощренно издевается надо мной?
– А молодой господин отобедал? – продолжала переживать тетя Вася.
– Изволил лишь крендельками угоститься.
– Бедный мальчик, совсем исхудает, а коли жирка не будет – зимой опять болеть начнет.
До меня с некоторой задержкой дошел смысл сказанных слов: у Дарена есть ребенок. Это причинило мне даже больше боли, чем случайно уведенная сцена в кафе, которая немного поблекла в памяти из-за последних ярких впечатлений. Ребенок словно делал Дарена в разы ближе к другой женщине. Это выбивало почву из-под ног, заставляло мою душу раскалываться на кусочки.