Состояние аффекта

– Андрей Владимирович никого не принимает! Запишитесь в службе единого окна, вам назначат время. Это на первом этаже, направо от поста охраны.

– Прежде всего добрый день, – невозмутимо откликнулась я, как только она замолчала. – Я не могу ждать приемных часов, мне прямо сейчас необходимо переговорить с Андреем Владимировичем. Дело в том, что я адвокат Агата Рудь, – я достала из сумки адвокатское удостоверение вместе с ордером на ведение дела и положила на стол перед секретаршей, – и представляю интересы господина Воловика. Следствие располагает сведениями, что мой подзащитный воспитывался в детском доме, который находится на территории вашего района. Мне необходимо переговорить с директором детского дома и получить исчерпывающую характеристику на моего доверителя. Много времени у вашего шефа я не отниму – только узнаю адрес воспитательного заведения и сразу же уйду.

Вне всякого сомнения, это была вопиющая ложь, но, что уж там скрывать, в интересах дела я частенько прибегаю к подобным уловкам. Секретарша взяла в руки предъявленные документы, придирчиво осмотрела каждый из них и, возвращая бумаги обратно, слегка кивнула на высокую дверь за спиной.

– Проходите, только недолго! Андрей Владимирович на совещание торопится.

В темном прохладном кабинете за столом под портретом президента сидел маленький тщедушный человечек и, глядя в окно, грыз дужку очков.

– Здравствуйте, Андрей Владимирович, – бодро проговорила я, перешагивая порог кабинета. И, заметив недовольную гримасу на его лице, торопливо добавила: – Я к вам буквально на минутку.

Вывалив на главу управы легенду о бывшем детдомовце Воловике, я снова продемонстрировала удостоверяющие мою личность документы и, не отрываясь, воззрилась на собеседника, ожидая ответа.

– Ну что вы, госпожа адвокат, – отмахнулся глава управы, водружая на нос очки и кидая беглый взгляд на удостоверение. – От детского дома остались одни воспоминания! Детдом действительно располагался в Калитниковском проезде, но лет пятнадцать назад сгорел дотла.

– И что же, никто не выжил? – расстроенно протянула я.

– Да нет, ну что вы, – успокоил меня чиновник, снимая очки и снова отправляя дужку в рот. – Пожарные успели эвакуировать детей, а вот директор пострадал – лишился пальцев на обеих руках и стал инвалидом. Жаль Панкратова, хороший был руководитель, возглавлял детский дом с начала семидесятых, умел хорошо ладить с детьми.

– А что стало с персоналом?

– Детдом расформировали, ребят и воспитателей распределили по другим учреждениям, – пожал плечами глава управы.

– Куда направили Панкратова? – уточнила я, внутренне замирая. Я возлагала на директора детского дома большие надежды, ведь, судя по всему, именно он присутствовал при беседе полковника Рудя и одаренного мальчика Левы.

– Мы перевели его на более легкую работу. Сейчас Панкратов возглавляет Дом детского творчества, – улыбнулся глава района. – Вы можете туда подъехать, он наверняка на рабочем месте – управа выделила средства на ремонт, и Панкратов руководит строителями.

– И где находится Дом детского творчества?

– В трех автобусных остановках отсюда, – ответил собеседник и, посчитав разговор законченным, убрал очки в футляр, а футляр в свою очередь аккуратно спрятал в портфель и снова отвернулся к окну.

Дом детского творчества я нашла без особых проблем. Имелись и строители. Стена трехэтажного здания серела ободранной штукатуркой, но мастера отчего-то не торопились привести ее в надлежащий вид. Сидя на длинной, грубо сколоченной скамье в тени акаций, они тянули пиво прямо из бутылок и азартно резались в домино. Приблизившись к работягам, я сдержанно поздоровалась и спросила у самого трезвого из них:

– Не подскажете, где я могу найти Панкратова?

Шумно затянувшись сигаретой, он выпустил струю дыма в мою сторону и сосредоточенно глядя на сложившуюся доминошную комбинацию, сипло выдохнул:

– На кладбище.

– Не смешно, – откликнулась я, подозревая, что надо мной насмехаются.

– А я и не шучу, – безразлично отозвался строитель. – Михалыча позавчера сбила машина, а сегодня его хоронят. Сейчас как раз все вернутся с кладбища и будут поминать в буфете. Родные там стол накрывают. Мы вот тоже сидим, ждем, не расходимся. Помянуть – святое дело.

Необъяснимое осязание зла, которое витает над головами всех причастных к этой истории, закралось мне в душу. В первый раз ощущение неслучайности происходящего посетило меня еще в управе, когда я узнала о том, что детский дом сгорел. Но я отогнала от себя нехорошие мысли, рассудив, что в жизни случаются разные невзгоды. Теперь же я точно знала, что все происшедшее – не случайно. Это чья-то злая воля манипулирует людьми и обстоятельствами, подгоняя их под свой сценарий. Я прошла в направлении, указанном мне широкой ладонью строителя, миновала распахнутую настежь дверь центрального входа и в конце коридора увидела за стеклянными дверями буфета длинный стол, заставленный тарелками и мисочками с салатом. Сервировкой занималась пожилая женщина с усталым лицом, помогала ей молоденькая девушка в длинном сарафане. Головы женщин покрывали черные платки, что указывало на глубокий траур. Посреди стола стояла фотография пожилого мужчины с печальными глазами и славной ямочкой на подбородке. Черная лента наискосок пересекала угол фото, и, разглядывая доброе лицо покойного, я только теперь сообразила, что не знаю его имени и отчества. Бегом вернувшись к строителям, я тронула за плечо своего давешнего собеседника и торопливо зашептала:

– Как его зовут?

– Кого? – опешил строитель. Должно быть, он уже забыл не только о нашем разговоре, но и моем существовании, и теперь с недоумением рассматривал меня, точно видел в первый раз в жизни.

– Да Пакратова же, – шепотом выпалила я, опасаясь, что через открытые окна меня могут услышать в буфете.

– Михалыч, – с недоумением откликнулся он, как будто я спрашивала очевидную вещь.

– А полностью? – не отставала я.

– А я откуда знаю? – растерялся тот. – Михалыч и Михалыч…

– Панкратова звали Сергей Михайлович, – подал голос самый молодой из строителей, до этого молча куривший в стороне.

– Вот спасибо, – поблагодарила я парня и устремилась обратно к буфету.

Достигнув стеклянной двери, я снова застыла в нерешительности. У людей горе, а я возьму и вторгнусь на их скорбное мероприятие со своими праздными вопросами. Размышляя, как лучше поступить, я наблюдала за женщинами и по их энергично шевелящимся губам и хмурым лицам понимала, что они ругаются. Женщина постарше что-то раздраженно выговаривала той, что помоложе, а девушка всхлипывала и коротко огрызалась. Вдруг девушка в сердцах швырнула на стол вилки, которые до этого раскладывала рядом с тарелками, и пулей выскочила за дверь. Я еле успела отойти в сторону, иначе стеклянная створка непременно стукнула бы меня по лбу. Девушка пробежала мимо, даже не заметив, что кто-то прячется в углу. Выждав несколько секунд, я двинулась за ней.

Выйдя на улицу, родственница покойного Панкратова, утирая слезы, прошла мимо строителей и свернула за угол. Подождав немного, я отправилась следом, однако, оказавшись за углом, никого не увидела. Сначала я занервничала, потеряв ее из виду, но, обогнув раскидистую ель, заметила девушку в траурном платке на одной из лавочек тенистой липовой аллеи. Не подозревая, что за ней наблюдают, она достала из кармана мобильный и, сосредоточенно хмуря лоб, принялась просматривать журнал вызовов. Посчитав момент как нельзя более подходящим для разговора, я шагнула на дорожку, но, услышав фразу, произнесенную торопливо женским голосом: «Добрый день, следователя Никулина можно к телефону?» – замерла, боясь привлечь к себе ненужное внимание. И, что уж там скрывать, стала подслушивать телефонный разговор.

– Константин Иванович, это вас Лена Панкратова беспокоит. Я хотела узнать, есть какие-нибудь новости по папиному делу? Как нет никакого дела? Почему закрыли? Да что вы такое говорите! Как раз таки и есть состав преступления! Человека на пешеходном переходе сбил автомобиль с мигалкой. Что значит неустановленный факт? Свидетели видели, что скрывшаяся с места происшествия машина была со спецсигналом, или вам мало свидетельских показаний? Как так нет никаких свидетелей?

Лена помолчала, должно быть, выслушивая аргументы противоположной стороны, и горячо заговорила вновь:

– Я вам точно говорю: отца сбили не случайно! Папа написал книгу о воспитанниках своего детского дома, где, между прочим, нелестно отозвался об одной известной певице. Регина Крафт, может, знаете? Вот и я говорю, что она дама известная. И богатая. И нанять убийц ей ничего не стоит. В детстве эта Регина воровала что придется в магазинах, а на встрече выпускников подошла к отцу и предупредила, что если хоть один факт из ее прошлого всплывет в средствах массовой информации – отцу не поздоровится. Два дня назад мы переслали рукопись в редакцию, а теперь с папой случилась беда. Давайте я напишу заявление, что папе угрожали, и вы допросите Крафт?

После непродолжительного молчания девушка внезапно взорвалась:

– Раз в высших инстанциях принято такое решение – закрывайте дело, пожалуйста! Только имейте в виду: я этого так не оставлю! Я знала, что так и будет – у нас в стране по-другому не бывает – и разместила в Интернете пост про смерть отца. Я уверена: люди откликнутся на мое сообщение!

Она отшвырнула трубку с такой силой, что аппарат отскочил от лавочки и, разлетевшись на части, шлепнулся в кусты, но Лене было не до телефона. Спрятав лицо в ладони, дочь погибшего плакала навзрыд. Глядя на нее, я ощущала почти физически, что тень зла распространяется все дальше и дальше. Её необходимо было остановить. Сергея Михайловича, конечно, было жалко, но я не собиралась упускать прекрасную возможность заполучить драгоценную рукопись о воспитанниках детдома, очень рассчитывая на то, что бывший директор хотя бы вскользь упомянул и о моем отце. Я ни секунды не сомневалась, что гибель Панкратова связана с историей жизни Льва Рудя. Прошло не менее получаса, прежде чем девушка, справившись с рыданиями, поднялась с лавочки и стала собирать с земли детали телефонного аппарата. Только тогда я прошла по аллее и остановилась неподалеку от лавочки.

– Добрый день, не подскажете, где мне найти Елену Панкратову? – осведомилась я.

Девушка подняла голову и застыла в нелепой позе на корточках.

– Я Лена Панкратова, – блестя мокрыми глазами, с недоумением проговорила она.

– А я адвокат Агата Рудь. Ваши родственники в буфете подсказали, где вас найти, – в свою очередь представилась я. И вдохновенно начала фантазировать: – Я из интернет-сообщества «migalkam.net», мы прочитали ваш пост и решили проконтролировать ход расследования. А то знаете, как обычно бывает? Чиновники откупаются, дела закрываются. А закон должен быть един для всех.

– Следователь Никулин сказал, что в папином деле нет состава преступления, – безжизненным голосом проговорила она, присаживаясь на край скамьи. – Никто отца не сбивал – он сам неаккуратно шагнул с тротуара на проезжую часть, споткнулся, упал, ударился головой о бордюр и умер. Но я-то знаю, что это не так! Я же видела в морге тело – у отца все ноги переломаны!

– Чиновничий беспредел не знает границ, – поддакнула я. – Пора положить этому конец!

– Да не в чиновниках дело, – отмахнулась Лена. – Отец написал книгу о своих воспитанниках – он всю жизнь проработал директором детдома и решил рассказать о том, что помнит и знает. Кое-кому это не понравилось. Знаете певицу Регину Крафт?

– Конечно.

– Я больше чем уверена: к смерти отца она приложила руку. Папа написал о ней правду, но эта правда погубила бы на корню ее карьеру певицы. Думаю, Регина попросила кого-то из своих друзей в высших эшелонах власти решить вопрос со слишком принципиальным директором детдома. Вот папу и сбили!

– Могу я взглянуть на эту книгу?

– Да нет еще никакой книги, есть только рукопись, мы переслали ее в редакцию – и вот, сразу же началось. Агата, а вы на самом деле собираетесь помочь или просто так пришли, от скуки?