Адвокат олигарха

Прочитав проспект, я рассматривала картины преподобного Бажена, богато иллюстрировавшие рекламное издание, когда у меня в голове мелькнула безумная идея. А что мне мешает вступить в духовное общество «Истина Соло»? Вот прямо сейчас пойду и вступлю, тем более что через час начинается очередное собрание. Покручусь среди адептов, послушаю их разговоры, может, узнаю что-то интересное о Феликсе Беляковиче.

* * *

Уточнив у продавщицы книг, где принимают вступительные взносы, я направилась по длинному коридору, увешанному полотнами с горными хребтами, к стеклянной двери, распахнув которую нос к носу столкнулась с Лидией Сергеевной. При виде меня с холеного лица директрисы Культурного центра сползла улыбка, и женщина строго спросила:

– Адвокат Рудь, а вы что здесь делаете?

Я сунула в карман заранее приготовленную сотку, которая мне так и не понадобилась, и деловито поинтересовалась, как будто за этим и шла:

– Лидия Сергеевна, вот вы где, а я вас повсюду ищу! Не возражаете, если я посещу сегодняшнее собрание?

– Позвольте спросить – в качестве кого? – недовольно осведомилась оппонентка.

– В качестве стороннего наблюдателя, – не растерялась я.

– Даже не думайте, – отрезала собеседница. – У нас не проходной двор, а сообщество единомышленников, настроенных на единую волну духовного развития, и ваша неподготовленная энергетика станет помехой для личностного роста остальных адептов.

– Ну, нет, так нет, – покладисто согласилась я. – А не подскажете, где найти начальника вашей охраны?

– Зачем вам Белякович? – недовольно дернула плечом Лидия Сергеевна. – Вы продолжаете подозревать Феликса в краже реликвии?

– Давайте смотреть фактам в лицо, – решительно предложила я, поглядывая в глубь кабинета и тем самым намекая, что беседовать в дверях по меньшей мере невежливо. – Возможно, Белякович и не украл артефакт, но чтобы прояснить ситуацию с пропажей Уха Энки, начальник службы безопасности наверняка сможет ответить на несколько моих вопросов.

– Что там у вас за вопросы? Я сама на них отвечу, – продолжала держать меня в дверях глава духовной общины, делая вид, что не понимает моих намеков.

Взглянув на решительное лицо Лидии Сергеевны, я сделала однозначный вывод, что войти мне так и не удастся. Поэтому я прямо в дверях достала из сумки коммуникатор и включила запись разговора с клиентом, которую сделала в ресторане. Госпожа Иванова внимательно выслушала трусливые откровения своего мужа и удивленно вскинула на меня тщательно накрашенные глаза.

– И вы верите Аркадию? По-моему, он сошел с ума! Действительно, за неделю до кражи в кабинете был пожар, вспыхнувший из-за неисправной проводки, но Аркадий все врет, он не мог перед этим залезть ко мне в сейф, иначе сохранилась бы видеозапись.

– Насчет камер слежения я и хочу поговорить с Беляковичем. Мой клиент считает, что Белякович поменял местами фрагменты записи камеры видеонаблюдения. Ведь на изъятом следователем диске Аркадий со своей подружкой шуруют у вас в сейфе в ночь ограбления, хотя на самом деле они забирались в него перед пожаром. Кстати, пожар, по мнению моего подзащитного, тоже устроил ваш юный друг Феликс.

– Какая чушь, – усмехнулась Лидия. – Муженек вам что угодно наговорит, лишь бы Беляковича оклеветать. Да будет вам известно: Феликс Романович – ветеран чеченской войны, участник боевых действий в Осетии и Дагестане, он имеет правительственные награды, а вы говорите о нем гадости. Я расскажу вам, почему случился пожар. Аркадий пытался обесточить сигнализацию, загорелась проводка, мой кабинет был обшит пластиком, только поэтому он и выгорел дотла. Сейф не стал исключением, и это большое счастье, что Ухо Энки находилось в бронированной витрине в большом зале, потому что у нас проходил международный слет последователей преподобного Бажена, о котором Аркадий не имел представления. О специально спланированном поджоге и речи не идет! А вы, Агата Львовна, чем отираться у нас, лучше бы съездили в «Баженову мудрость» и выяснили у Санты Патрика, не появилось ли у них чудесным образом Ухо Энки.

Во время разговора женщина разволновалась, ее лицо и шея пошли пятнами, и стало заметно, что она далеко не так молода, как хочет казаться. Мне даже стало ее немного жаль, и я мягко произнесла:

– Не волнуйтесь, пожалуйста, госпожа Иванова. Я обязательно побеседую с Сантой Патриком. И все-таки я предпочла бы услышать рассказ о камерах слежения от вашего начальника службы безопасности лично.

Директриса Культурного центра посмотрела на меня отсутствующим взглядом и холодно произнесла:

– Ничем не могу помочь, Феликса нет в Москве.

– И где же он? – не отставала я.

– Уехал в командировку, – с усмешкой проговорила собеседница, наблюдая за моей реакцией. – На Алтай. Такой ответ вас устраивает?

– Нет, не устраивает, но что же делать? – вздохнула я, твердо решив во что бы то ни стало встретиться с загадочным Феликсом и поговорить с ним по душам, пусть даже для этого мне придется вскарабкаться на Алтайские горы.

* * *

Покинув помпезное строение на Ярославском шоссе, я успокаивала себя тем, что Культурный центр – не единственное место, где я могу навести справки о Беляковиче. Можно узнать адрес сердечного друга госпожи Ивановой у следователя Оболенского, тем более что сегодня вечером я иду с Олегом в театр. Воспоминание о предстоящем свидании немного улучшило мерзкое настроение, не покидавшее меня с момента вчерашнего разговора с дедом. Владлен Генрихович сегодня уже звонил два раза, сообщая, что изменений в состоянии бабушки пока не наблюдается. Ситуация усугублялась тем, что попытавшись связаться с Борисом, я напоролась на вездесущую Кэт, с которой Устинович-младший, похоже, не расставался ни днем ни ночью. Девица бесцеремонно сняла трубку и заявила своим низким красивым голосом, что Джуниор занят, подойти не может, но она готова передать ему любую информацию, даже интимного характера. Расстроенная до невозможности, я хотела было отменить поход в театр, но дед категорически запретил это делать.

– Агата, тебе необходимо развеяться, – в очередной раз связавшись со мной, чтобы рассказать о неизменности бабушкиного состояния, проговорил дед таким тоном, словно обвинял меня во всех смертных грехах.

– Дед, давай я подъеду в больницу, – взмолилась я.

– И что ты там будешь делать? – сердито буркнул родственник. – К Иде все равно пока не пускают. Сходи уж лучше в театр.

Я поехала домой переодеваться. Я не считаю себя завзятой театралкой, но выбираюсь в «Современник» довольно-таки часто. Помню, в детстве мы с бабушкой пересмотрели весь репертуар ТЮЗа и ЦДТ, и она каждый раз говорила, чтобы я внимательно наблюдала за воссозданными на сцене характерами, ведь у хороших актеров есть чему поучиться. И до сих пор я в основном я хожу в театр с бабушкой, хотя пару раз пыталась приобщить к этому виду искусства Джуниора. Закончилось это тем, что Борька в середине первого акта стягивал башмаки, откидывался на спинку кресла и принимался храпеть так, что артисты смущенно замолкали в самом начале реплик. Бабушка же являла собой другую крайность театрального зрителя. Поход в театр становился для нее событием сродни собственному бракосочетанию. Ида Глебовна долго и тщательно готовилась к торжеству – одевалась, красилась и завивала волосы, после чего распекала меня всю дорогу за повседневную одежду, в которой я посмела отправиться в священное место.

Устроившись на сиденье, бабуля придирчиво следила, чтобы никто из соседей не шуршал обертками конфет и, упаси господи, не оставил включенным мобильный телефон, способный громким звонком причинить неудобство актерам. В антракте бабушка вела меня в буфет, где поила потрясающим кофе с вкуснейшими пирожными. Борька же, дождавшись антракта, уселся на пуфик в фойе, достал из рюкзака два мятых банана и угостил меня тем, что поприличнее. Сам же, нимало не смущаясь фланирующих мимо зрителей, заглотил второй банан, больше похожий на пюре. И это вовсе не потому, что Джуниор – скупердяй, а Ида Глебовна – расточительная транжира. Просто у бабули и кудрявого друга диаметрально противоположный подход к театру – соответственно романтичный и прагматичный. Бабушка шла в театр как на свидание с высоким искусством. Борька же руководствовался ревнивой мыслью, что лучше уж потащится на спектакль он, чем кто-то другой составит мне компанию. Я же всегда считала, что стою где-то посередине между этими крайностями, отправляясь в театр с одной-единственной целью – получить удовольствие от великолепного зрелища. Вот и теперь я надеялась, что постановка хоть немного отвлечет меня от грустных мыслей, поэтому откинулась в плюшевом кресле, улыбнулась Оболенскому и приготовилась наслаждаться действом.

Сказать, что спектакль меня потряс, ничего не сказать. Полет режиссерской мысли был настолько затейлив, что не всегда удавалось постичь ее тайный смысл. Как только потух свет, над сценой промелькнули кадры кинохроники тридцатых годов, показывающие сытую жизнь буржуазных немцев в предвоенной Германии. Затем подняли занавес, и долгих два с половиной часа прекрасные актеры ходили из угла в угол, разыгрывая скучнейшее представление о предполагаемом убийстве, которое вот-вот совершит бывший любовник жены главного героя. Половина актеров была отчего-то загримирована в стиле театра кабуки, хотя другая половина имела лица чистые, не оскверненные вызывающим гримом. Где-то в середине второго акта одну из актрис демонстративно вырвало в сторону зала, и я уже тогда захотела уйти, подумав, что ко всем неприятностям не хватает мне таких вот сомнительных развлечений. Но я проявила малодушие, всего лишь нагнувшись к кавалеру и прошептав ему в ухо:

– Олег, мы ничего не пропустили? Ты уверен, что перед началом спектакля зрителям не полагается доза кокаина?

Оболенский довольно хмыкнул, и я дала слабину, оставшись на месте и продолжив следить за вертлявой режиссерской мыслью. Окончательно добил меня финал, а именно кадры хроники, на этот раз с садистским натурализмом запечатлевшие иссохшие детские трупики, заморенные во времена фашистского террора. Осталось добавить, что пьеса Набокова к фашизму отношения не имела, а рассказывала о скучной жизни русских эмигрантов, которые так и не дождались предполагаемого убийцу.

Заплакала я только на улице, не в силах сдержать переполнявший меня негатив.

– Вот это и называется катарсис, – удовлетворенно констатировал Олег, протягивая мне свежевыглаженный носовой платок и по-отечески обнимая за плечи. – Очищение через искусство. Сейчас где-нибудь поужинаем и поедем ко мне пить кофе. На следующие выходные я думаю взять билеты в «Ленком».

Я отрицательно замотала головой, собираясь сказать, что в ближайшие пару лет, пожалуй, воздержусь от походов в театр, но из сумки прозвучал призывный рингтон коммуникатора, и мысль моя так и осталась невысказанной. Взглянув на дисплей, я увидела номер клиента. Но голос, прозвучавший в трубке, принадлежал вовсе не господину Иванову.

– Простите, – пролепетала испуганная женщина на том конце провода. – Вы знаете владельца телефонного номера, с которого я звоню?

– Знаю. С ним что-то случилось? – спросила я враз онемевшими губами, как будто мне в небо вкололи лидокаин.

– Приезжайте скорее в ресторан «Тургенев» на Чистых прудах, ему нехорошо, – прошептала девушка и дала отбой.

– Надо срочно ехать в «Тургенев», что-то случилось с Аркадием Всеволодовичем, – сообщила я, подхватывая следователя под руку и увлекая его к авто.

– Ну что же, там и поужинаем, – улыбнулся Оболенский, помогая мне забраться в салон машины.

* * *

В «Тургеневе» играла негромкая музыка, около эстрады танцевали несколько приличных немолодых пар, между которыми неприкаянно слонялся мой клиент. Его белая рубашка выбилась из брюк и была наполовину расстегнута, пиджак висел на одном плече, усы азартно топорщились, а глаза сверкали безумным огнем. Дальний столик, за которым я вчера оставила своего подзащитного, теперь украшал пустой графин из-под водки, одинокая рюмка и нетронутая тарелка овощного салата, которую он заказал еще при мне. Оценив ситуацию, я тут же бросилась к Аркадию Всеволодовичу, но меня на полпути перехватила насмерть перепуганная официантка.

– Вы пришли за мужчиной? – глазами указала она на Иванова. – Это вам я звонила насчет его?

– Мне, – призналась я, наблюдая, как клиент сосредоточенно танцует под музыку с самим собой. – И давно он так отплясывает?

– Не знаю, я недавно заступила, а моя сменщица говорит, что он уже был, когда она приступала к работе, – пожала плечами официантка. – И все это время ваш приятель мешает людям. Клиенты просят куда-нибудь его убрать, а мне жалко сдавать его в милицию – вроде бы приличный господин, только пьяный до безобразия.

– Большое спасибо, что вы проявили понимание, – поблагодарила я девушку. – Я вижу, ресторан у вас круглосуточный, что же вы не закрываетесь на санитарный час? Прекрасная возможность выставить засидевшихся клиентов.

– Распоряжение начальства, – фыркнула собеседница. – Полы протирают прямо при посетителях, чтобы не упускать клиентов. Вы не поверите, но один фрукт проторчал в зале четыре дня, пока жена за ним из Иркутска не прилетела. Вот он действительно замучил обслуживающий персонал – требовал, чтобы ему поставили песню «Мой номер двести сорок пять, на телогреечке печать», а у нас такой записи отродясь не водилось, у нас в основном джазовые композиции. А ваш приятель ничего, не скандалил. Интеллигентный мужчина, перебрал немного, с кем не бывает… – сочувственно улыбнулась официантка. – На столике лежит телефон, я и позвонила по последнему набранному им номеру. Это оказались вы, так что забирайте своего друга.

– Спасибо за понимание, – кивнул официантке следователь Оболенский.