Трофей с шипами

Развалившийся на перилах Костян разглядывает пробегающих мимо восьмиклассниц с нездоровым вожделением. Стайка девчонок хихикает, взмахивает длинными хвостами и косами. Марисоль кривится, сводит чёрные брови к переносице, становится похожей на злую птицу, из тех, что обязательно предвещают смерть. Я толкаю её локтем в бок и киваю на двери – смотри.

На пороге стоит она. Наша новая игрушка. В разбитой обуви и с дешёвым рюкзаком за плечами, с вечно напряжённым лицом. Даже вполовину не такая красивая, как Марисоль или Ника, лишённая всякого шарма, ни на грамм не женственная, неухоженная, далёкая от всего, что считается привлекательным. От неё пахнет гелем для душа. Она никогда не была дальше пригорода. Она ничего не видела, ничего не знает и никогда не будет нам равной.

Но всякий раз, как я ловлю её взгляд, моя спина покрывается потом. Холодные капли ползут до крестца льдинками по горячей коже, заставляют меня вздрагивать. У неё серые глаза, такие же, как у меня. Но пламя, которое в них пылает, мне недоступно. Оно жжёт меня, изводит. Почти до боли. Я не могу понять его. Не могу разгадать.

Она приняла нашу дружбу легко и охотно, но все чувствуют, что вокруг неё словно барьер. Железобетонная ограда, мотки колючей проволоки и вышки со снайперами на каждом шагу. Не проскочить. Вся она – воплощённая оборона, бункер с заваренной дверью. Приоткрывается на мгновение. Бам! И тут же захлопывается, едва не оторвав тебе нос. Голова идёт кругом, я обломал все копья, пробуя привычные методы, ровно так же, как Костя с Захаром. Даже девчонки не проникли дальше, она держит их на расстоянии вытянутой руки так же упорно, как и нас. Избегает тусовок. Не зовёт в гости. Сама почти никогда не приходит, отговаривается какими-то непонятными делами. Как проникнуть за эту стену? И кто окажется за ней?

Эта загадка сжирает меня изнутри которую неделю. Я думал, что охота будет быстрой и лёгкой. Теперь я готов был проклясть себя за самоуверенность. Бастион по имени Настя Смутьянова не желает сдаваться. И палит в ответ шквальным огнём. Я бы умер, узнай хоть одна душа в мире о том, что со мной происходит. Это не просто неправильно. Это гораздо больше, чем нарушение правил.

Настя подходит к нам, и мозг машинально выхватывает детали: слишком резкие углы челюсти, слишком сильно вцепилась в лямку рюкзака, слишком серьёзно смотрит по сторонам. Всё в ней слишком, выкручено на максимум. Тень от ресниц падает на глаза, и я незаметно выдыхаю – пока она на меня не смотрит, я в безопасности. Облегчение быстро сменяется нетерпеливым жжением, зудящим под кожей. Ведь когда она не смотрит на меня, она смотрит на кого-то другого.

– А впрочем, – говорю я, – «Седьмое небо» тоже подходит.

Крошечная складка на лбу Смутьяновой исчезает так быстро, что я бы и не заметил, не наблюдай я за ней искоса.

– Собрались куда-то? – Голос у неё низкий и глубокий. Женский, не девчачий. У меня всё вибрирует внутри, когда она открывает рот.

– Мы собрались. – Я подчёркиваю это «мы», пытаюсь незаметно втянуть её, но уже понимаю по выражению лица, что снова стреляю в молоко. – Сходим, развеемся. Отдохнём.

– После твоего отдыха нужна будет ещё неделя каникул, – ворчит Костян, отбивая ладони о металлические полосы перил. – У меня весь режим к чёрту идёт.

Захар закатывает глаза, но я отмечаю это краем глаза, по привычке следить за всем, что происходит вокруг. Внимание сосредоточено только на ней. Настя бесстрастно обводит нас глазами, едва заметно дёргает плечом.

– Я пас, – говорит она и стискивает губы в нитку. Порыв ветра взмётывает её волосы, швыряет их на глаза. Усилие, которым я сдерживаюсь, чтобы не поправить их самому, способно сдвинуть гору. Она проводит рукой по лицу, убирает каштановую блестящую прядь за ухо, так запросто. Во мне разверзается пропасть, в которую с воплем летит всё, что я знал о себе раньше.

– Ну почему-у-у? – спрашивает Костян. – Почему ты с нами никогда не ходишь?

– Она нас не любит, – притворно вздыхает Захар. Он протягивает руку и берёт её ладонь в свои, слегка поглаживает длинными пальцами золотистую кожу. Мои ноздри раздуваются сами собой, но я заталкиваю злость глубоко внутрь – таковы правила. Мы не можем открыто друг другу мешать. Граф знает об этом и откровенно пользуется моментом, доводя нас с Костей до белого каления. Он улыбается, в нужной пропорции смешивая обиду и кокетство: – Почему ты нас так не любишь?

По щекам Насти ползёт румянец. Она легко вспыхивает, как тополиный пух от спички, и так же легко бледнеет. Мне нравится смотреть, как она заливается краской – единственное свидетельство того, что у неё есть какие-то чувства под непрошибаемой бронёй. Она выдёргивает руку у Захара и похлопывает его по плечу. Только при большом желании можно заподозрить в этом жесте флирт.

– Я занята, – говорит она и дерзко улыбается, готовая отбивать возражения.

Вечная история. Она всегда занята. И никогда не говорит, чем именно. «Не наркотиками же она барыжит в свободное время», – думаю я, с сомнением осматривая её невысокую фигуру. Хотя, бегает она быстро. И подраться не дура, от неё вся параллель шарахается даже без нашей поддержки. Чем чёрт не шутит…

– Давай-ка отойдём. – Я иду первым, пружинящим шагом пересекаю двор. Ей не остаётся ничего другого, кроме как следовать за мной. Ведь я не спрашивал. Мы останавливаемся у забора, с безлюдной стороны. Я подпираю его спиной и смотрю Насте прямо в глаза, хотя паника моментально подступила к горлу. – Что-то не так? Тебя напрягает кто-то из них? Или я?

Она в недоумении поднимает брови и отводит взгляд в сторону. Я перевожу дух, но тут же ищу её глаза снова, продлевая муку. Прохладный осенний воздух начинает душить, я оттягиваю ворот пальцами.

– Нет, – наконец говорит она, опуская голову. Что-то разглядывает под ногами, будто клочок газона и дорожка гораздо интереснее, чем я. – Не в этом дело.

– А в чём? – Я, наоборот, смотрю вверх. В куполе неба свистит ветер, тянутся пёрышки облаков. Умиротворение кажется таким близким, но я не могу до него достать. – Заведение не нравится, предложи своё, получше.

Настя смотрит на меня с такой злостью, что я едва не закашлялся. Она скрещивает руки на груди, словно защищается. Выпускает воздух сквозь сжатые зубы и говорит, старательно выговаривая каждый слог:

– Я не хожу с вами не потому, что не хочется. И уж точно не потому, что считаю ваши предложения низкосортными. – Её пальцы сжимаются на рукаве. – У меня нет на это денег, если тебе уж так охота знать причину.

От неожиданности я смеюсь, отпуская напряжение.

– Всего-то!

– Всего-то? – Настино лицо каменеет. Прищур становится угрожающим.

– Это же ерунда, – говорю я совершенно искренне. Тоже мне, нашла проблему. – Копейки. Мы за тебя заплатим, не бери в голову.

Она смотрит на меня так, будто видит впервые, и под этим испытующим взглядом я съёживаюсь внутри, как пластиковый пакет, брошенный в костёр. Мимолётная радость улетучивается без остатка. Настя с силой проводит рукой по лбу, прежде чем уйти.

– Ты не поймёшь, – бросает она через плечо. – Никто из вас не поймёт.

И я действительно не понимаю.

Позже, когда я рассказываю об этом стае, они переглядываются с таким же недоумением, которое испытываю я. Ника задирает точёный нос, фыркает:

– Бедняцкая гордость.

На меня снисходит запоздалое озарение, но я отгоняю его обеими руками. Что за чушь.

– Отказаться от халявы? – Костян невольно повторяет мою мысль. – Это не гордость, это идиотизм какой-то.

Они посмеиваются между собой, расположившись на удобных креслах в «Седьмом небе», пока нам несут заказ. В огромном панорамном окне виден весь город, лежит кучкой игрушечных кубиков, рассыпанных великаном. Я смотрю туда, где по моим прикидкам сейчас должна быть Смутьянова. Что она делает сейчас? Что происходит в её странной голове? В надежде приблизиться к ней я откатываюсь всё дальше, шаг вперёд – два назад.

– Ну что скажете? Не выходит каменный цветок, мальчики? – тонко улыбается Марисоль поверх стакана. – Может, сдадитесь, пока не поздно? Эта Золушка вас в бараний рог согнёт.

– Ни за что, – отвечаю я, опережая остальных. – Победа или поражение.

Я сам верю в эти слова, что удивительно. Игра перестала быть развлечением. Я хочу доказать всем, что в этой девчонке нет ничего такого. Самому себе – что просто одурачен её странностями, как ребёнок, готовый хлебнуть из бутылки с отбеливателем. Она такая же, как все. Ничего особенного. И я не успокоюсь, пока не вскрою её броню и не схвачу своими пальцами сердце – такое же вялое и блёклое, как у других. Чтобы вырвать его и бросить под ноги, растоптав в пыль.

И тогда в моей груди перестанет пылать огонь, от которого некуда скрыться.

***

Хэллоуин никогда мне не нравился, сплошное шутовство и дешёвые фокусы. Атмосфера тайны и мрака разбивается о стрёмные декорации, натужное веселье и градус алкоголя. Для страха нужно молчание. Не орущая на весь дом музыка. Я прихожу на вечеринки, потому что так положено, но чувствую себя старым кряхтящим дедом, которому всё не так.

В этот раз всё было иначе.

Сегодня я собираюсь продвинуться вперёд, потому что Костян перешёл в открытое наступление. Ничего у него не вышло, разумеется. Смутьянова не такая дура, чтобы повестись на его неприкрытую лесть. Я едва не расхохотался, когда он начал отгружать ей комплименты вагонами – и даже сейчас по моему лицу расползлась паскудная улыбочка, стоило лишь вспомнить, с каким лицом она это слушала. Нет, Костю ждёт очевидный провал. Это тебе не по мячу ракеткой лупить, тут думать надо.

С удовольствием потирая руки, я вычеркнул его из списка конкурентов. Он ещё будет барахтаться, пыжиться, но всем очевидно – Костян свой шанс упустил. Если он вообще был.

Остаётся Захар. Граф – ловелас известный, девчонки ведутся на его псевдоаристократические приёмы охотно и следуют за ним, как детишки за гаммельнским крысоловом. Наигрывая на невидимой дудочке, он заставляет их поверить в то, чего нет. Я бы позавидовал, но на моём счету больше побед, пусть и не таких изящных.

Нетерпеливо постукивая ногой по полу, я ждал. Вино у Ники было терпкое, кислое, горчило на языке – сущая дрянь, – но я пил глоток за глотком, лихорадочно, как воду после пробежки. Почему-то потели ладони, бокал скользил в них, рискуя разбиться вдребезги. Взгляд сам собой обращался к двери, я боялся пропустить момент, потерять нужное выражение. Но стоило мне всего на секунду отвернуться, чтобы ответить Марисоль, как все заохали и заахали, встречая Настю.

Я повернул голову и замер, пригвождённый к полу невидимой молнией. «Беги отсюда, – заорал внутренний голос. – Беги, пока не поздно!»

Мышцы обратились в камень. Я даже не дёрнулся, просто не мог оторвать глаз от неё. Такая смешная и нелепая в своём наряде, совершенно ей неподходящем. Видно, как скованно она себя в нём чувствует, как осторожно ступает на огромных каблуках, то и дело поправляет лезущие в лицо волосы, одёргивает подол. Но в то же время… Ещё одна сторона, которая была от нас скрыта. Меня охватывает странный трепет, так в горах отзывается дрожь от близкого обвала. Повинуясь импульсу, я хватаю её за руку и дёргаю к себе. Совсем рядом. Наши плечи задевают друг друга. Она осторожно снимает куртку, и я помимо воли смотрю на её обнажённые руки, на обтянутую грудь, которая высоко вздымается. На подчёркнутые помадой тёмные губы. Прядь падает ей на лицо и я отвожу её в сторону раньше, чем понимаю, что делаю. Отдёргиваю руку, как от огня.

Сердце отбивает дробный ритм, отплясывает безумную чечётку – и злость заполняет меня изнутри, сплавляет воедино разрозненные части и желания. Я должен положить этому конец. «У тебя нет власти надо мной, – думаю я, пока идёт эта дурацкая игра. – Ты просто пешка, трофей. Ничто. Вылези из моей головы».