Красный лёд

Бережно поднимаю рыдающую девочку. Кажется, ткань короткой юбки за что-то зацепилась. Оглядываюсь.

Не ткань, рука. В запястье врезался ремешок от поводка собаки.

– Милая, можешь сесть? Я сниму ремешок, – усаживаю на край бордюра, освобождаю руку.

Ремень. Варяг здесь? Рядом?

Зову собаку. Нет ответа. Только хриплый стон любимой.

Иду за поводком. Два, три метра. Пять метров. Около того. Светлый мешок посреди дороги. В темноте не разгляжу.

– Что за…? – отшатываюсь.

Объемистая туша мертвого животного растянулась через широкую тропу. В ней не осталось ничего от Варяга. Морда раскрошена на фрагменты. Не было одного глаза и носа. Грудина раздроблена, хребет перебил в двух местах. Корпус неестественно выгнулся через спину и скорее напоминал меховой набитый щепами вьюк, неаккуратно сброшенный с телеги, чем живое существо. Очень странно: крови почти не было. Шкура не порвалась. Но пес… Боюсь даже представить, что здесь произошло. Жуткое зрелище.

Возвращаюсь к дрожащей невесте.

– Машина, – выговаривает она. – Машина его… Он не успел… Я не видела машину! Его… так страшно… – она вдруг крепко вцепляется в меня. – Я пыталась встать, но он меня не отпускал.

Чувствую, как кровь отходит от лица.

Ремень! От испуга ей померещилось, что мертвый пес держит ее. Все это время она думала, что он ее держит!

Я сильно зажмуриваюсь, чтобы прогнать тошноту.

Автомобиль сбивает собаку. Вокруг запястья обмотан поводок.

Ее протащило метра два. Сильный испуг. Рюкзак недалеко, но аллея пуста. Темнота ночи ее вконец напугала. И вот она плачет уже второй час… совсем одна… не может сдвинуться с места… потому что собака ее не отпускает.

Ватные ноги приносят нас в дом.

Я быстро опрыскиваю ее водой из душа, вымываю землю и пыль из спутавшихся длинных волос. Промачиваю вату перекисью водорода, вынимаю частички гравия. Обрабатываю края ссадин йодом, тщательно перевязываю. Она не дергается, не кричит. Или сил не осталось, или полстакана заначенной водки притупили острую боль.

Укладываю ее, присмиревшую, в чистую постель, под одеяло. Сейчас ей обязательно нужно поспать. Завтра я поговорю с ней, мы во всем разберемся. Пусть только отдохнет.

– Эй, ты чего?

Она схватила меня за рукав.

– Ты куда?

– Я ненадолго.

Пожалуй, не стоит ей говорить, что я собираюсь вернуться в парк. Варяг так и остался лежать посреди дороги. Утром на него наткнется какой-нибудь дворник, и тело собаки попросту выбросят, как заплесневелую банановую кожуру. Я собираюсь его похоронить. Там, на полянке, на которой мы вместе так славно резвились. В прошлую пятницу… Три дня назад…

Болезненно сжимается сердце.

Варяг был верным другом и смышленым псом. Его когда-то подарил мне отец. Когда был еще жив. Нашел его в переходе метро, пожалел. Он сказал тогда, что щенок напомнил ему меня. Да! Он был прав! После трагедии на Джомолунгме я расклеился, потерялся. Жизнь утратила былые краски. Я носил в себе камень ужаснейшего греха. Я проклял себя. Отец говорил, что я хороню себя заживо. Так и было. Но в мою жизнь вошел неунывающий Варяг. Этот пес день за днем врачевал мою душу. Теперь пришло время мне позаботиться о его песьей душе.

– Милая, тебе стоит поспать! Я отлучусь всего на час. Ты проснешься, и я буду рядом! – обещаю ей.

– Не уходи! Побудь со мной! – она тянет меня за футболку.

Шумно выдыхаю. До рассвета часа четыре. Подожду, пока не уснет. Она столько пережила в этот вечер! Конечно, ей хочется, чтобы с ней кто-то был. Успокоил, обнял, утешил. Она еще совсем юная… всего двадцать. И меньше, чем через месяц пойдет под венец. Имею ли я право брать с нее клятву? Вечно любить, почитать, быть опорой в горе и в радости, здравии и болезни… Молодая, почти ребенок! Ей пока рано сталкиваться с болезнями. А смерть? Она даже не знает, что это! Наполнена множеством ярких желаний. Неисчерпаемая энергия бурлит в янтарных глазах. Все впереди. Ей кажется, что любая вершина по плечу. Но не догадывается, что в жизни, бывает, случаются ужасные вещи.

«Наверное, за это и полюбил…», – думается мне, – «…если вообще любят за что-то!»

Какая слабая она сейчас! Чувственная… почти хрустальная! Глядит пронзительно, умоляет не покидать ее.

Поэтому я хочу сделать ее свой женой. Для нее свадебная церемония – это праздник, красивый бал, где она будет в центре внимания. Для меня все иначе… Я беру за нее ответственность. Она нуждается во мне, и я дам слово защищать ее. Порой и от нее самой.

«Несдержанная. Кипит азартом… За это тоже люблю!».

– Милая, что ты делаешь?

Снимает с меня футболку.

– Зачем тебе футболка? – я слегка удивлен.

Она еще напугана. От страха люди всякое могут выкинуть. Мне ли не знать?

Берет меня за руку и притягивает к себе. Не понимаю, чего она хочет, но поддаюсь. Ее руки сплетаются вокруг моей шеи.

«Хочет объятий?»

Вдруг чувствую лихорадочно горячие уста, сперва на горле, затем выше, к лицу. Она яростно целует меня в губы. Болезненно. Страстно. Практически кусает. Вырвавшись из пучины одеяла, ногами обхватывает мои бедра и пригвождает к своему нагретому телу. Я сквозь ткань плотных домашних брюк ощущаю телесный жар. Начинаю беспокоиться. У нее высокая температура?

Норовлю дотянуться до лба, скрытого влажными ее волосами. Не получается. В тонких пальчиках, разбитых в кровь, проснулась неженская сила. Она крепче вжимается в меня, дыша сбивчиво и глубоко.

– С тобой все в порядке?

«Не в себе», – понимаю я.

Она выгибается всем телом. Под ночной сорочкой чувствую напряженную женскую грудь. Белье исчезло вместе с застенчивостью. Скольжу глазами по обнаженным плечам. Блестящая от испарины кожа. Живая, мягкая, соблазнительная. Жадно втягиваю пьяный воздух. Ничего не могу с собой поделать.

– Это не… это не… Тебе следует отдыхать! – сметаю с себя ее руки.

Продолжает смотреть на меня из-под полуприкрытых век.

– Прошу тебя! – ее голос сильно дрожит.

– Нет, я не могу!

Варяг там, в ночи… Я должен похоронить его! А ей нужен отдых, а не…

Раскаленные губы касаются меня, потом еще и еще…

– Не… не могу… – выдыхаю и растворяюсь в наслаждении.