Целомудрие миролюбия. Книга третья. Миротворец

Недавнее темное видение встревожило его душу, отчего достав из кармана пиджака небольшую икону Спасителя, он опустился на колени, дабы скрыться от всех в тени портера. В том послушном положении он начал вопрошать, взывая Господа разрешить бремя его, указать верное разрешение надвигающихся бедствий. Он погружался в молитву и успокаивался, находил утешение в покаянии и в благодарении. Жестокосердие охлаждалось, отчего он более не роптал, не прекословил совести, а просветленный, он вспомнил о своем друге, которого в скором времени увидит. Михаил обрадовался и даже заимел некоторые силы продолжать свое служение. Впрочем, шум, нарастая с каждой секундой приближающихся шагов, стал ближе, и Михаилу ничего не оставалось, кроме как убрать иконку обратно в карман и, вставши, не отряхиваясь, двинуться в сторону улицы, где для него уже был приготовлен казенный автомобиль.

“Смогу ли я прославлять миролюбие, смогу ли противостоять всему миру, погрязшему в войне и распрях? Они дали мне право голоса, чтобы вскоре задушить мой голос. Они слушают меня, но не слышат, что пророчат уста мои. Как поступить, когда больных много, а лекарей почти нет? На одно моё слово приходится тысяча злоречивых словес. Вот я возвращаюсь, но не приемлют они своих пророков. Меня осудят за заповедь Христову, но так тому и быть. Я готов принять любое унижение, какое пошлет на меня власть мира сего. Таков крест мой, нести людям мир и добродетель, и быть проклятым ими” – столь горько и трезво рассуждал Михаил в мыслях своих, спускаясь по лестнице, словно не замечая теснившего его народа.

Затем последовали многокилометровые переезды, то Михаила везли в машине, то он пересаживался на поезд, ибо он наотрез отказался от самолета как способа передвижения, заявив, что сие чистое самоубийство доверить свою жизнь жестянке, механизмам и тому подобному. К тому же спастись при крушении практически невозможно. Впрочем, и в автомобилях гибнут люди, однако здесь хотя бы больше вариантов ситуаций спасения, к тому же передвигаться по земле куда привычней для человека, чем летать по воздуху. Не то чтобы он особенным образом переживал за сохранность своей земной жизни, скорей он умышленно выбрал дальний долгий путь, чтобы поразмыслить и написать одно небольшое сочинение. Всюду его особу сопровождала Дарья Правдина, ныне рассекреченная наблюдательница. Вела она себя по обыкновению просто, не церемонилась в обращениях, часто задавала различного провокационного рода вопросы, выведывая нужную ей информацию для доклада о деятельности одного широко известного философа, по крайней мере, так она называла Михаила, что он учтиво не отрицал.

Монотонно гудел поезд. Сидя в купе, они изредка переглядывались, словно не замечая шум жестяной махины, они молчали, словно готовясь к затяжной беседе. Двое охранников стояли за дверью, уставившись в планшеты, по всему виду они нисколько не скучали. Тут Дарья спросила:

– Над чем работаете? Надеюсь, вы не скроете от меня ваши записи.

И Михаил зачитал вслух написанное им произведение:

Декларация жизни совершенного человечества

Бог даровал человеку жизнь и только Ему одному позволено распоряжаться жизнью человеческой. Посему всякое убийство должно быть прекращено и должно получить статус беззакония, таким образом, отменяются смертные казни и войны.

Все народы мира должны немедленно не только сложить оружие, но и уничтожить оные орудия зла. Орудие убийства распознается по цели создания и применению оного. Так уничтожению подвергнутся все огнестрельные и холодные орудия, ракетные установки, защитные строения, транспорт военного производства, а также амуниция, и всякое военное предприятие должно быть расформировано во всех странах, по всему миру.

Ученым и медикам запрещается использовать в своих опытах людей, либо останки человека. Должен вступить в силу закон о неприкосновенности человеческого тела. Только с согласия пациента возможны операции и иные манипуляции с его телом.

Чтобы в будущем после глобального разоружения обезопасить себя от диких животных, и если то понадобится, инженерам придется затратить свои умственные силы для создания приемов и предметов безболезненного сдерживания агрессивных животных, такие приспособления как сети, либо отпугивающие химические, но экологически чистые испарения, либо заградительные сооружения нового поколения.

Мирное урегулирование конфликтов станет неотъемлемой частью всемирного политического диалога, всемирное разоружение должно быть одобрено всеми, тем паче странами востока и юго-востока, Северной Америкой, Россией и иными агрессивными странами.

В действие входит цензура, направленная на погашение в культуре и искусстве всякого упоминания о насилии, упразднятся такие разновидности как война, убийства и причинение боли. Либо к каждому произведению будет представлено предупреждение о наличии сцен насилия, самые жестокие из которых в первую очередь будут изолированы в архивы, иные ликвидированы из библиотек и кинотеатров, музеев. В силу должна вступить повсеместная проповедь миролюбивых ценностей.

Будущее поколение должно расти в мире, где забыты все войны и злодеи, тираны, деспоты и убийцы, в мире, где насилие считается злом и мерзостью пред Богом, в мире, где правит гармония красоты и порядок добродетели. Тот мир мы должны создать, обустроить, сохранить, приложив к тому все свои интеллектуальные усилия и духовные силы….

Всё это незаконченное сочинение он зачитал Дарье, и та в свою очередь несколько смутившись наивностью сочинителя, заявила:

– Неужели вы полагаете, будто все эти пункты, возможно, претворить в жизнь?

– Вполне возможно, если уповать на милость Божью. – ответил Михаил. – Эта декларация есть черновой вариант моей дальней цели по изменению мироустройства. Я представлю министрам эти строки исполненные воплем борьбы за жизнь каждого человека. Мне думается это правильно и благородно.

– Сейчас я слушаю вас и понимаю, что вас ждет великое будущее, либо полное забвение. – поделилась Дарья своею мыслью, а затем добавила. – Но, не смотря на всё это, вы позавчера на пресс-конференции не ответили, ни на один вопрос. Вы словно что-то увидели. Вы, правда, сумасшедший, или прикидываетесь безумцем?

Уловив некоторую дерзость в её вопросе, он не стал говорить о своем видении, вместо этого, Михаил начал глаголать о другом:

– Я часто вижу всадника войны среди людей, его подчиненных военных людей у которых руки в крови, даже у тех, кто не убивал, и у тех, кто брал оружие в руки. Вижу их ложный патриотизм и лживый героизм. Люди смотрят фильмы, в общей массе которые наполнены сценами насилия, они смотрят фильмы, забывая собственные жизни. Их такое огромное количество, что можно просто сидеть перед экраном и переживать сотни разных жизней, но при этом не жить своею жизнью. – тут он слегка выдохнул и продолжил. – Замечали ли вы сколь трудно передвигаться в темной комнате, но стоит только засиять лампочке в дальнем конце коридора, так сразу легко становится на тот свет идти.

В ответ Дарья лишь простодушно пожала плечиками, заведомо пропустив мимо души все его философские высказывания.

– Мне искренно жаль вас, ведь вы лишены естественности и человечности. – саркастично улыбаясь молвила она. – Вам приходится изображать из себя эдакую чистую мраморную колонну, на которой высечены письмена схожие по изложению и смыслу. Вы столь же каменно крепки, неповоротливы, грузны, черствы и до одурения скучны. Не говорите ни о себе, ни о своих родных, только о пацифизме, хотя вы и избегаете этого слова, придумали некое “миролюбие”. Но по вашим высказываниям следует, что достойными людьми являются только те, кто не брал оружие в руки, но поверьте, таких людей единицы. Всё наше нынешнее мирное благополучие держится на убиенных солдатах, отдавших свои жизни за воцарение мира на земле, пускай и временного, именно на их костях и крови стало возможным наше спокойное будущее. А теперь представьте, почувствуйте, насколько вы одиноки и несчастны. У вас нет семьи, нет родных, нет любимой девушки, от вас все отвернулись. А всё почему? Да потому что вы обезумели от своей бредовой идеи уничтожить институт воинства на земле. Вы посягаете на инстинкт самосохранения. – упрямо говорила Дарья. – Ну же поделитесь, наконец, своими измышлениями на этот счет. Будьте человеком, Михаил, и скажите мне нечто не философское, но человеческое.

– Убийцы не могут быть героями – так я отвечу на ваше оправдание воинства. Впрочем, вы желаете услышать от меня нечто суетное, так называемое личное, что ж, извольте слушать, удовлетворю вашу жажду познания. Если вами была поднята тема семьи, то я отвечу таким образом: в нынешних девицах засел моральный паразит под названием – циничный расчет, в большинстве они стереотипны, и их предубеждения складываются не в силу культурного слоя, а под воздействием моды, которая переменчива внешне, но внутренним содержанием неизменна. Потому женщины считают меня слабым и бесперспективным, только потому, что я отвергаю всякое насилие и армию как орудие зла. Либо они чересчур пекутся о своей состоятельности и жизнедеятельности, зная, скольким рискам я подвергаю свою жизнь, а значит и всех кто меня окружает. Быть женой великого человека – бремя неудобоносимое. Но несмотря на всё это, у меня есть любимая девушка, которая не от мира сего, которой я сделал предложение быть моей женой, и повторное предложение безусловно обесценит первое и оттого единственное, я обещал быть верным ей, решил тем самым доказать ей свою любовь. Ее имя вам неизвестно, ибо она есть Царствие Небесное.

– Так вот почему вам так не терпится умереть, чтобы встретиться со своей возлюбленной. – вспрыснула Дарья, подтрунивая над своим соседом по купе, нисколько не веря его словам.

– Вы сами сравнили меня с холодным камнем, так для чего, задаете вопросы. Пытаетесь высмеять меня или поставить в неловкое положение? Я со всей честностью говорю вам о своих чувствах, а вы только раздражаетесь.

Но собеседница, казалось, вовсе не обиделась, а даже несколько встрепенулась.

– А вы оказывается патриархального склада ума, вы ярый женоненавистник, что отнюдь, расстраивает меня более, нежели ваши слова. Тогда позвольте узнать, чем вы гордитесь?

– Я горжусь своей слабостью, физической телесной и душевной, это означает, что я не способен причинить кому-либо боль, кого-то ударить, эта немощь помогает мне не искать грехопадения, а призывает направить все свои оставшиеся силы в верное мирное русло порядка. Больше у меня ничего нет, окромя скромной квартиры в небольшом российском городке, да несколько собственных книг на книжной полке. Моя жизнь скромна, поэтому я и не говорю о ней. Если для вас кажутся мои речи чрезмерно утомительными, то прекратите допытываться о тайнах моей жизни, коих нет и в помине. – тут он воззрился на неё и со всем возможным прямодушием проговорил. – Мое значение ничтожно, поэтому не стоит уделять мне, столько внимания.

– Всё таки вы глубоко несчастный человек. – заявила Дарья. – Вам бы смириться с действительностью, признать государственные порядки и жить своей незаметной одинокой жизнью, но вместо этого протестуете, играете роль бунтаря и сумасброда, словно в одиночку сможете изменить мир. Вы не герой, вами не будут гордиться, с вас не будут брать пример, но о вас, Михаил, не позабудут, уж слишком вы нестандартная личность. Так я думаю, несмотря на всю вашу скромность.

На том они условились, оставшись при непримиримых мнениях и взглядах, успокоились и в молчании продолжили путешествие. Впрочем, уже наступил вечер, и Дарья вышла из купе, так как Михаил отказался спать рядом с женщиной в одном помещении, ибо только законной жене он позволит быть рядом с собою ночью. Таковы его нравственные законы, которые он не привык нарушать. Девушка, в свою очередь, улыбнувшись ямочками на щечках, не сопротивлялась волеизволению Михаила, а даже с нетерпением оставила его в одиночестве, дабы поскорее доложить начальству о своих наблюдениях. Охранники тем временем сменились, незаметно для него самого, ибо охраняемый ими человек, ничего не страшился и никуда не хотел сбегать. Потому чрезмерная бдительность властей была явно излишней.

Он жалел Дарью, ибо она женщина, которая должна быть по сути своей миролюбивой и сострадательной, начинает поддерживать военных и войну в целом, и сие зрелище постыдно и омерзительно. Словно такие женщины берут пример с мужчин, желая быть равными с ними, но такое положение невозможно. Однако он уже достаточно открылся ей, чтобы вразумить её, большее зависит от провидения и от неё самой.

Монотонное движение поезда успокаивало, навевало дремоту, погружало в сон, и Михаил покорился тому влиянию ночи, он вскоре уснул, положив главу на стол, не различая ни картин, ни звуков, но слыша извечный вышний глас Господний.

Притча о благоразумном юноше

Вот люди всех рангов и сословий выстроились в единую очередь за благами земными. И среди них находился благоразумный юноша. Вот толпа двинулась. Мужчины и женщины всех возрастов и поколений дерзновенно нагло начали отпихивать юношу, отталкивая его назад, в конец очереди, все занимали некогда занятое им место. Здесь раздают кров, дома, квартиры, участки земли, но юношу всё далее отдаляют от всего этого. Тут раздают всевозможную пищу, удовольствия, там даруют супругу, здесь детей. Но яростные громкие мужланы встают впереди благоразумного юноши, отчего ему ничего не достается и никто не достается. Вот он остался в конце очереди, и вот ни стало никого, он остался один. Ему ничего земного не досталось, так как всё разобрали. Он состарился за время своего стояния, и ныне ему ничего не нужно, впрочем, и в молодости своей он ни на что не претендовал. Он попросту стоял в очереди к Богу, в которой он всегда был первым.

Глава третья. Таинство целомудрия

В пору своей юности Арсений поступил в семинарию, дабы после её окончания начать служить священником. Он прилежно учился всему, чему его обучали, он веровал во всё то, что ему было поведано. Вероисповедание, которое он изучал, было вымерено до определенной точной системы, отчего ему оставалось, только разумом слиться с этим общим церковным преданием, позабывши о своем личном мнении насчет устройства веры христианской. Вначале его испугало это системное восприятие веры, но вокруг него все безоговорочно приняли ее, ибо их будущее служение завесило от этой общей веры. Арсений влился в православную веру, ощутил на себе все её ограничения и выгоды. Потом оная вера породила в нем чувство патриотизма и чувство величания. Ему всё начало казаться великим: православная вера, государство в котором он живет, церковная иерархия и сам русский народ. Но затем это иллюзорное чувство величания угасло, когда Арсений увидел в интернете кадры разрушения Донецка. Арсений видел фотографии убиенных людей, всех тех мирных женщин и детей, убитых, оставшихся без крова, скитающихся. Тогда он не увидел в войне ничего великого, а вместо великих православных воинов увидел безжалостных убийц. С души Арсения тогда, словно спала пелена идеологии, тот гипноз патриотизма развеялся, но ведь ранее всё это он изучал и гордился тем учением. Затем он увидел в воображении своём, как священники освещали эти самые разрушительные ужасные орудия убийства, как священники кропили их святой водой, молились при этом Богу и благословляли православных воинов на защиту родины, и оказалось, что на защиту от женщин, стариков и детей, кои оказались неугодны правящей власти. И неужели он когда-то пожелал стать таким священником? И Арсений отверг такое священство, но пожелал стать другим священником. В душе своей он стал христианином-пацифистом и стал также изучать пацифизм. Оказалось что и среди православных христиан, как и среди православного духовенства пускай немного, но были и есть пацифисты, такие как архимандрит Спиридон (Кисляков) и Яков Кротов. Арсений пожелал изменить церковь, сделать её миролюбивой изнутри, потому он не ушел из семинарии, но доучился и впоследствии стал служить священником, который не освящает оружие, и не благословляет воинство и не потворствует властям земным. За то свободолюбие его много раз ругали и даже грозили лишить сана. Но прихожане любили этого миролюбивого батюшку, который каждую неделю читал им нагорную проповедь Господа нашего Иисуса Христа, потому и поддерживали все его начинания во благо мира. А после знакомства с Миролюбовым, тот вовсе окреп в своих пацифистских убеждениях. Ныне его имя широко известно, ибо он много делает для проповеди миролюбия среди всех слоев общества.

Сегодня Отец Арсений служит литургию в Архангельской церкви – по народному её прозванию. А настоящее название таково – храм Архангела Михаила. Именно здесь происходит богослужение, то праздничное торжество, то миротворие. Пение хоров как бы, не звучит, но доносится, словно не внешне, но глубинно в сердце поются молитвословия, псалмы, чтение Евангелия. Именно в храмах молитва всеобъемлющая, она объединяет народ христианский, так и таинства причастия святых тайн и исповедь примеряют людей. Но если человек одинок, это не означает, что Бог ограничивается, лишь им одним, Господь благоволит всем страждущим просветления, исцеления и прощения. Безусловно, и в доме Божьем много искушений. Однако окружение довлеет над суетящимися чувствами человека, зрение созерцает иконы – прообразы образа, слух внимает пению голосов людских славящих Господа Иисуса Христа, обоняние насыщено воскурениями ладана, ноги неподвижны, а руки творят крестное знамение, ибо в молитве участвует не только душа, но и тело, так весь человек обращен к Богу.

Заблуждаются многие насчет церковного богослужения, ибо быть в храме, значит быть со всеми, значит быть одним из творений Божьих. И в то же время это значит быть одному, потому что человек отвечает только за свои грехи. Перед судом совести человеку уже не оправдаться словами, дескать, я как они. Посему богослужение сотворено для всех, тех, кто ожидает всеобщего ликования по Богу, для тех, кто ищет уединения в Боге.

Горят радостно свечи пред иконами, отчего расступается тьма раннего утра. В храме чуть прохладно, но, то чувствуют лишь новоприбывшие прихожане, остальные немедленно согреваются неподвижно стоя молитвенной душой пред Господом. Вовлеченные в сакральность литургии, они безмолвны и одновременно многоречивы, внутренним голосом они молят и просят прощения, молят об исцелении болящих, о мире во всем мире, о спасении путешествующих и страждущих. И в том заключается великая сила молитвы, ибо некогда тайное становится явным, являются чудеса веры, столь понятные и осмысленные верующими людьми. Двумя словами, в церкви царит единство каждого, эти два слова различны по значению, вместе же образуют некую метафору, издали способную описать виденное Михаилом. И он средь прихожан стоит, также молится, крестится, кланяется, кается, подходит под благословление священника, ему не чужды некоторые из канонических песнопений и молитвословий, ему нравится иконография, но при этом он внеконфессиональный христианин, который может с той, же легкостью посетить и богослужения других христианских церквей. Ему по душе идея экуменизма, он ожидает то время, когда прекратится эта раздробленность церквей, и они объединятся в одну христианскую церковь. Эта разобщенность происходит по той причине, что самого Христа представляют по-разному, и когда все поверят во Христа Миролюбца, тогда-то и прекратится всякая идеологическая риторическая вражда.

С кротостью кающегося грешника Михаил подошел к отцу Арсению, но не ради исповедания своих грехов, а ради исповедания своей души, своей жизни, ибо они были и остаются, по сей день верными друзьями. Можно даже предположить что священник Архангельского храма единственный друг и соратник Михаила. Они познакомились еще в стародавние младые лета, когда их духовный прорыв произошел одновременно. Только вот, дороги их разошлись, один окончил семинарию и приткнулся к духовенству, а другой так и остался духовным странником. Впрочем, не во всем отец Арсений поддерживает деятельность миротворца, оный вывод сложится из последующего диалога между ними.

Отец Арсений невысок, но и не тучен телосложением, у него настоящая славянская наружность, волосы и борода его светлы, но не столь длинны как у Михаила. Облачение его лазурно-зеленное, праздничное. Во взгляде его читаются задатки мудрости и терпения, снисхождения, в нем ощущается неподкупность и прямолинейность нрава.

Михаил в этот раз приоделся попроще, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, посему его длинные волосы убраны в хвост, а глаза полны усталости и тревоги.

– Здравствуй Арсений. – произнес Михаил радостным тоном. – Как поживает твоя семья, матушка, дети? Небось, уже в школу собираются.

– Всё идет своим чередом, только в твоей жизни одно лишь блуждание. – не замедлил ответить священник. – Ты всё радуешься моему благополучию, нисколько не заботясь о своем здравии. Наслышан я о твоем “миролюбии”, но помни о том, что не этот мир нам должно возлюбить, но мир горний, о мире Христовом тебе должно говорить людям. – вздохнув, он продолжил. – Михаил, ты меня разочаровываешь. Я видел твоё недавнее выступление. Слушал, как ты снова осуждаешь людей. И неважно как они называются, военные, ученые, министры. Помни, они, прежде всего люди, которых не должно нам осуждать. Вразумлять их нужно, но не так, как делаешь это ты.

– Не ты ли учил меня жизни посредством священного писания? И я научился видеть неправду и научился различать правду, потому мои уста глаголют об истине заповедей Божьих.

Отец Арсений положил свою ладонь на плечо Михаила, но тот даже не вздрогнул.

– Не горячись понапрасну, ты в доме Божьем, здесь тебя никто не осудит. Помни, что я всегда на твоей стороне, я всегда оправдываю твои поступки, говорю всему священству о правоте твоей, но в одном ты не прав.

– И в чем же? Если хочешь, я могу подтвердить правоту своих слов Евангелием, ты помнишь те строфы: Мф. 5:38-39, Мф. 5:44, Иак 2:13, Иоанн 12:48-48, 1 Пет 2:1823, 1 Пет. 3:9-11, 2 Кор. 10:4-6, Рим. 12:17-21, Отк. 12:11.

– Не перечисляй, мне они известны наизусть. Только ты не исполняешь при этом одной из двух главных заповедей Христовых: возлюби ближнего своего. А что делаешь ты, чудак, осуждаешь военных прошлого, хочешь уничтожить всякую память о них. Их поколение и так малочисленно. Не о них тебе следует заботиться, не о том ты думаешь. Не осуждай прошлое, а просвещай будущее. – сказал Михаилу отец Арсений.

– И вправду слишком я разрознен в своем мышлении. Меня раздирают на части, пытаются вовлечь в смуту неясностей. Мне часто говорят о прахе, в котором мне не хочется копаться. Мне говорят о земном, я же хочу говорить о небесном. Но скажи, Арсений, приблизит ли уничтожение всякого оружия нас к Богу? – вопросил Михаил.