Художник. Изображая иллюзию

Внутри помещения витает мягкосердечное летнее настроение. Но немного угрюмый джентльмен, словно впитавший самой бледной своей кожей крики затухания красок природы, заключив в свои очи тождественный сумрак осени. С каждым очередным вдохом, он жадно поглощает плеяды ароматов цветов, постепенно смягчаясь душой и открываясь сердцем. Или столь близкое причастие к ранее неведомому ему созданию парализовало его незлобивые коренные отчуждения.

Незаметно озираясь по четырем сторонам света, заведомо глухо кашлянув, он вкрадчиво вопросил.

– Подскажите, милостиво будьте добры; какие цветы самые прелестные на ваш ценный взгляд? Простите мою бесцеремонность и мою неосведомленность в подобных эфемерных вещах.

И девушка, нисколько не смущаясь, скоро ответила.

– Те выбирайте цветы, которые вам нравятся. Те, которые ближе к вашей душе. Те цветы, которые точно обрадуют вашу возлюбленную избранницу или просто дорогого вам человека.

– Безусловно, это так. – удовлетворенно согласился он. – Но скажите мне по секрету, лично вам приятны цветы? Предположу, что их некогда пряный аромат, вдыхаемый вами ежедневно, категорически приелся вам, и розы более не счастливят вас своим райским духом. Должно быть, ваш венценосный избранник лишился весомого предмета, способствующего ухаживанию за столь прелестной девушкой.

– Что вы такое говорите, это определенно неверное наблюдение, даже всеобщее заблуждение. – нежно открещивалась девушка. – Разве нам надоедает видеть, слушать или осязать, то, что столь любимо нами; нисколько; но вы, кажется, пришли не для беспредметного восхищения, а ради вполне естественного приобретения.

– Приобретения… – конфузясь, пробормотал джентльмен, вспомнив угасшую в ослепительном обаянии леди цель нынешнего своего визита, отчего у него на душе стало вдруг нестерпимо горестно и несколько угрюмо меланхолично. Леди тем временем вопросительно смотрела на застывшего человека, столь нерешительного и непревзойденно скрытного.

Подняв величественный взор бесславного гения, он огласил.

– Я явился сюда, для того, чтобы заполучить вас. – сказал он, и за мимолетную долю секунды округлые глаза его приобрели трогательную отзывчивость бездомного животного.

– Меня? – то ли испуганно спросила, то ли ответила девушка.

– Я искал вас: как падший грешник ищет очищения покаяния, как преступник взывает к совести в страшные минуты выбора, как безответный страдалец, ожидающий избавления от страданий смертью, как страдающий мотылек жаждущий сгореть в огне любви раз и навсегда. И вот, наконец-то я отыскал, среди благоуханных цветов, более прекрасное творение, нежели чем само мироздание.

Джентльмен внезапно вздрогнул трепещущим сердцем, излив пылкость поэтики непогрешимости словес безответной лирикой.

– Вы говорите приятными загадками, пугая меня всё сильнее и беспощаднее. – Эмма вела себя кротко, но осторожничала своею речью, дабы вернее выведать истинные мотивы странного посетителя.

– Простите. Сравнения – моя невольная слабость, потому пространны порою бывают мои изречения. Однако цель моего визита к вам проста и легковесна. Я страстно желаю приобрести ваше драгоценное внимание на несколько недолгих часов. Но не вздумайте помышлять о дурном, потому что поручение, завещанное мне, обстоит необычным образом. Мне необходимо любыми угодными совести путями уговорить вас последовать вслед за мною к одному не слишком известному и не особо талантливому художнику. Понимаю. У вас сразу возник логический вопрос – для чего? – тут джентльмен приметил любопытствующее недоумение в светлых радужках глаз девушки, продолжая изъяснять пространную суть. – Художник, он же мой поручитель, сердечно настаивает на платоническом созерцании вашей красоты. Мечтая о вашем понимающем обхождении, мечтая о прекрасной молодой особе, он сносно изобразит вас на полотне в средневековом прерафаэлитском антураже. Вам нужно будет лишь застыть в определенной изящной позе, вспоминая в процессе написания что-нибудь хорошее ради неизменной благовидности вашего лика. Обещаю, после написания картины вы получите щедрое вознаграждение, полностью зависящее от вашего нескромного желания. – затем незнакомец смекнул. – Вижу, что вы намереваетесь спросить – почему именно вы подходите на роль натурщицы? Позвольте кратко вам ответить – однажды, я увидел вас, и с того блаженного мгновения я не в силах более оторваться душой и телом от вашей неземной красоты.

Выслушав речь незнакомца, Эмма, удерживая театральную паузу, усерднее пригляделась к лицу странного посетителя.

– Кажется, я припоминаю уникальные черты вашего лица, мы несколько раз виделись в отделе художественных принадлежностей. Не так ли?

– Вы совершенно правы, я часто закупаю там тюбики масляной краски и щетинные, либо синтетические кисти. Но ответьте на мой главный вопрос, пожалуйста, напрасно не сгущайте сумерки, не томите меня. Даруйте мне обнадеживающее согласие, либо безнадежный отказ.

– Вы предлагаете работу или это дружеская просьба? – учтиво спросила девушка.

– Любовная милость. – мелодично огласил джентльмен, в дальнейшем вкрадчиво отнекиваясь. – Вы не обязаны уделять мне более внимания, чем я того заслуживаю.

– Тогда я не совсем хорошо понимаю ваши истинные намерения. – ласково ответила Эмма.

Дворецкий-перевертыш засомневался в выбранной методической системе своей речи, ведь он пытался изложить помыслы не в затяжных морфологических деталях, а преподать их фабулы как можно быстрее в общих косноязычных чертах, не вдаваясь в рассудительные лишние по надобности подробности. Но на практической стороне жизни, предвидя непоправимую неудачу в столь неудобной просьбе, он поник неспокойным духом, изрядно побледнев ланитами, изрек надменно следующую прямую речь.

– Вышеописанный мною художник мечтает запечатлеть ваш несравненный образ не только в своей убогой памяти, но и на великосветской картине, дабы потомки кусали завистливо ногти правосудия, коря вероломную судьбу за то, что она не позволила им родиться в благодатные времена, в коих вы добродетельно жили и благостно творили. Любым настоящим или будущим творцом овладеет зависть, я уверен в этом, ведь они не напишут ваш точный портрет, а мой господин желает быть покорнейшим слугой великой чести сохранить вашу неувядающую красоту, почитая себя недостойным сего созерцания, но одаренным уникальным видением с сохранной детской непосредственностью. У него нет художественного образования, ибо он не академический раб, и не безвольная марионетка искусства, он воистину свободен, и та свобода бесценна, она неподкупна. Взрослые ограничивают стереотипными рамками душу, ссужают свое точечное воображение, а вот дети, наоборот, расширяют границы дозволенного мира, обогащают себя всё новыми и новыми невозможными для разума безумствами. Позвольте привести пример гениальной личности Леонардо. Сейчас его рисунки-чертежи кажутся пресловутой обыденностью, но в те просветительские времена возрождения, он определенно претерпевал балаганные нападки и смешки в свою сторону, он чувствовал спиной завистливые тычки пальцем или даже познал нетерпимые гонения. – джентльмен выдвинулся вперед, отчего туманность в его очах стала куда гуще и непроглядней. – Встаньте обожествленной музой на пьедестале почета. И продемонстрировав себя перед художником, вы, по истечении несколько кратких часов обретете почитание достопамятных веков, всех величественных творцов, возвышенных поэтов и виртуозных музыкантов. С этой самой картины будут делать многочисленные списки, сотни вздыхающих подражателей будут искать подобную женщину по всему свету, но не найдут ее, потому что нет и не будет подобной вам, Эмма.

Девушка слушала дифирамбы незнакомца, поспешно призадумываясь: он откуда-то знает мое имя, но эта новость нисколько меня не пугает, ведь меня часто кличут по имени коллеги, страшит вовсе иное, собственно говоря, пугает томная холодная пылкость его юности, которая прямо-таки кричит подавленной экспрессией, принуждает к расточению столь докучливой окружающей обыденности интригующим экспериментом. Но врожденный защитный механизм женской чести, и чувство девственной неприкосновенности, вторили иные соображения на этот счет, ибо идти куда-то с незнакомым мужчиной безнравственно, непомерно столь дикое поведение, опрометчивое надругательство над девичьим благородством. Однако много косвенной поддержки замыслу незнакомца имелось со стороны предпринимательского окружения. Во-первых, на улице стоит ясный день, поэтому многие воочию увидят их временный союз, к тому же знакомые продавцы из соседних лавок сразу заподозрят нечто неладное, если на то будут веские основания. Во-вторых, сам джентльмен внешне не смахивает на закоренелого преступника, ну, если только самую малость. Вдобавок ко всему прочему он был замечен в покупке красок, значит и вправду он знает толк в искусстве. Но кто этот тайный художник вознамерившийся изобразить меня, застенчивый ценитель женской красоты отретушированной мечтами, не соизволивший самолично сделать мне предложение? – мысленно спрашивала Эмма. – Кто он? – ей стало крайне любопытно.

И тут, странный человек, словно телепатически прочел ее пытливые раздумья.

– Не поймите меня превратно, но я понимаю, что ваша внешность видится вам вполне обыкновенной. Потому вы охотно смотритесь в зеркало каждый прожитый день, привыкши и смирившись с этой данностью. Однако другие видят иначе чем вы. – он томно понизил голос. – Я вижу вас такой, какой не видит никто другой.

В осиянных очах Эммы блеснула завуалированная интрига. Неужели она собралась совершить необдуманный поступок, поначалу отвергнутый курьезный шаг?

– К сожалению, это будет весьма затруднительно исполнить. – в итоге мыслительных дебатов девушка не проявила слабость характера, а нашла моральные силы сопротивляться соблазну. – Насколько хорошо видно, я работаю и мне не положено отлучаться с положенного поприща без уважительной веской причины, только лишь по физиологическим потребностям, либо важным звонкам. Меня уволят, если я своевольно уйду, или если меня не застанут на рабочем месте.

– Не извольте беспокоиться. – с успокоительной грустью в голосе продолжил джентльмен свои уговоры. – У вас, мне по случайности это стало известно, скоро намечается обеденный перерыв. И за это недолгое время мы благополучно доберемся прогулочным шагом до квартиры художника. Здесь неподалеку, совсем близко от станции метрополитена, располагается его тайная мастерская. Он в считанные минуты сделает несколько легких карандашных набросков. А я тем временем приготовлю вам что-нибудь поесть. Затем вы вернетесь обратно в свою цветочную оранжерею в безусловной целости и сохранности. В дальнейшем, постепенно, примерно за месяц творения, напишется полноценное бесценное полотно, произведение лучшее, из всех когда-либо созданных дланью человека. И всё это сбудется, если вы согласитесь принять мое предложение.

Жужжащие сомнения по-прежнему обуревали юную леди. На первый неточный взгляд всё кажется покладисто гладким, второсортные углы и второстепенные изъяны отсутствуют, нет видимых и невидимых преград, осталось только пуститься в доселе неизведанное странствие по закоулкам творческой безгранной вселенной. Однако вскоре джентльмен произнес довольно замысловатую непредсказуемую речь с точки зрения построения диалога, заспорил, с отчуждением отвращая неверный взгляд, словно совестливое внутреннее напряжение сдавливало карающими тисками его распевные побуждения.

– Вижу прозорливой душой, что вы сейчас же готовы согласиться уйти вместе со мною, но прошу, даже умоляю, повремените с окончательным ответом. Ведь идти с незнакомцем неведомо куда, это крайне наивный поступок, несносно будет с моей стороны, не предупредить вас об этом. – тут он несколько смутился, и ту юношескую робость наглядно продемонстрировали покрасневшие щеки. – Я странно повествую против своих же воззрений, доверяясь сердечно одной важной причине. Вы благоразумно симпатичны мне, и я бы не хотел лукаво показаться вам тем, кем не являюсь. Порою правдивые возражения против самого себя помогают в поиске единоутробной истины, воздвигнутый суд над своим поведением укоряет в малодушной безответственности. Я многое желаю поведать вам, но выскажу лишь одно. Слушайте свое кроткое сердце, тяготеет ли оно к запредельному волшебству или приемлет лишь явственно досягаемое мерило суеты, столь зрелищное жизненное шоу, в котором вам предстоит осознать и прочувствовать таинство творения и воплощения всех совершенных совершенств в идеале на сугубо плоской поверхности. Однако вашу неподвластную восхищенью и расхищенью красоту преувеличить нельзя, можно лишь составить некоторую недосказанность. И не обольщайтесь моею сладкой речью. Вам должно быть известно, как авторы рассказов активно хитроумно пользуются неведением читателя, дабы что-то отворить, нечто утаить в сюжете повествования, кукловодами играют, иллюзорно создавая ощущения, эмоции, даже слезы ими начертаны на бумаге, рожденные фрагментами из вымышленной или реальной жизни, вестниками судьбы освященные. Я ненавязчиво клоню к тому, что нужно не поддаваться обману, авторы не всесильны, они не в силах создать в человеке романтические настроения и чувства, если те счастливые побуждения не знакомы читателю, если они чужды внимающему. Или все-таки возможно? – странный человек печально улыбнулся. – Сирены не поют, они призывают. Песня способна литься без причины, но зов всегда несет в себе некую корыстную подоплеку.

– Значит, вы остерегаете меня. – посветлела недоумением девушка. Великодушно с вашей стороны не ограничивать мои решения. Теперь я еще сильнее уверилась в правдивости сказанных вами слов. – она повела хрупкими плечиками. – Разве коварный злодей стал бы отговаривать глупенькую жертву поступить иначе, наперекор его злоумышленной жажде?

Джентльмен, согласившись, кивнул головой, поправив левой рукой высвободившиеся длинные пряди волос.

– Помните всегда, что я необычный человек. И необыкновенность моя красуется ветхозаветным бенефисом каждый день, отчего многие льстиво полагают, будто меня не вовсе существует. Однако, однажды, я вспыхну подобно кратеру на солнце, и весь мир ослепнет в тот карающий миг. – шептал незнакомец, а после вовсе беззвучно прошелестел одними своими сухими губами. – Но никто не увидит меня, и никто более не пожелает видеть меня.

Эмма оказалась пленительно заинтригованной особой. В последние деньки, кичась неистовым молодцеватым темпераментом, за нею бурно напористо ухаживал молодой человек с именем Эрнест, с жаром побуждая ее к взаимности сердечных чувств. Однако тот эмоциональный поклонник контрастирует с этим меланхоличным человеком неопределенного возраста и сана. Они подобны солнцу и луне, огненное светило дарует тепло земле, но пустынная луна ближе земле. Незнакомец видимо, молод, но познавши некоторые запретные тайны мироздания, склонился пред их неукоснительным величием, отчего его волосы на висках поседели, кончики его век опухли, и кажется, что глаза его всегда несказанно грустны, вне зависимости от душевного настроения. В то время как речь Эрнеста проста, временами даже резка, а у сего джентльмена речь тягучая и временами вовсе малопонятная, словно он призрак безвременной осени, заплутавший в серых дебрях городских построек. Одним словом, ее несказанно привлек сей незнакомец, неизвестно чем именно и какими хитрыми способами смог он вызвать в ней столь положительный интерес, неизвестно, то сталось загадкой для всех, особенно для самой доверчивой девушки.

– Я вполне обыкновенна, и если моя простота вызывает у вас такие возвышенные умозрения, то ваши комплименты лишь гладят по мягкой шерстке мое самолюбие. – тут Эмма сверкнула округлившимися глазками, пытаясь поразить незащищенное сердце джентльмена. – И я согласна пойти с вами к художнику. Но при одном условии.

Сердце незнакомца покрыла непробиваемая корка льда, и чары девушки метались бессильно, либо она уже давным-давно завладела его израненной душой.

– Всё что угодно. – незамедлительно выпалил он.

И Эмма не растерялась на полуслове.

– Картину, которую замыслил написать ваш знакомый неименитый художник, после создания, пусть подарит ее мне в знак искреннего почтения.

– Планета Земля прибывает в кромешном космосе в среде мертвой и безликой, однако там же и сияет центровое Солнце, согревая и разгоняя кромешный мрак. – он чуть отвлеченно огласил. – Безусловно, написанная картина принадлежит вам по праву, ее осталось лишь сотворить. – пообещал податливый джентльмен.

Изначально догадавшись, кем доподлинно является тот великий художник, какой ныне неказистой ипостасью он прикидывается, Эмма внутренне потешалась над горе романтиком, ведь незнакомец и есть тот любострастный ценитель красоты, или просто неудачливый ухажер, изголодавшийся по женскому вниманию. Только вот почему-то приниженно называет себя дворецким. “Видимо, самооценка у него крайне занижена, потому-то и боится открыто признаться в нежной расположенности к моей незаурядной персоне, потому неуклюже примеряет чужие личины”. – думала она, включив чуткое женское понимание мужской неуверенности в любовных подвигах. “Неумело пафосную роль играет, и в речах своих жутко непоследователен”. – продолжила считывать невнятный субъект Эмма – “Он надменно думает, что знает больше других, уверяя себя в моей девической недальновидности, будто молодая девушка, необремененная и нестяжательная, живет только сребролюбивыми желаниями приобрести что-нибудь послаще да что-либо покрасивей. О как он заблуждается, не высказать словами! Или он хочет сделать мне сюрприз, вдруг, словно в сказке нищий оборванец обернется рыцарствующим принцем или….” – Как бы ни были прагматично трезвы ее рассуждения, Эмма не заметила проникновенного наплыва кремовых грез и, кажется, воображаемо преуспела в познании незнакомца. Лишь один вопрос ее крайне смущал.

– Каково ваше имя, скажите, пожалуйста? Мы столь продолжительно беседуем, а я даже не знаю вашего имени. Это недоразумение, я считаю, необходимо исправить.

Минуту колеблясь, он все-таки кротко, но ответил.

– Адриан. Такими буквенными звуками меня аплодисментами величают или же потешно оскорбляют. Однако мое имя не числится в именах нарицательных. Как правило, в одиночестве самообладания, закулисье теряет всякую представительную магию.

– Приятно познакомиться, мистер Адриан. А вы, разве, настолько одиноки, чтобы роптать на мачеху-судьбу?

– Если соизволите составить мне дружескую компанию, то это будет уже не столь важно. – заключил расторопный Адриан и повернулся чтобы уйти. – В обеденный перерыв выходите на улицу. Если я не увижу вас там, то посчитаю ваше отсутствие за отказ. Но будьте уверены, я с покорной надеждой буду ожидать ваше скорое появление на горизонте моей младенческой мечты.

Забрезжило извилистым чудаковатым ручьем новое восприятие действительности схожее с ясновидением. Истощив душевные запасы волевых сил, Адриан привычно облокотился на обледенелый фонарь, выкрашенный в глубокий черный цвет. Бившись в немилостивых конвульсиях его сердце, жаждав вырваться наружу, с каждым ударом, с каждой каплей проистекающей из слезников, разгоняло свернувшиеся сгустки крови.

Многие народы мира обожествляли падших людей, нарекая их своими создателями и проводниками, почитая тиранов за богов, они поклонялись и приносили им на мерзостных алтарях чудовищные жертвы. А может быть, эллинских божеств выдумал философ-поэт, не посмевший в своей греховной низости увидеть в людях подобных себе созданий, посему он в мраморе Горгоной обожествил их, восторгаясь их нетленной красоте и уму. Вот именно таким же образом Адриан совсем недавно побывал в лучезарном храме, где сотни цветов всех мастей и красот возлежали перед неземным существом в облике невинной девы. “Неужели законы Вселенной писаны золотыми чернилами и для нее, неужели и ей предстоит уйти из этого мира, ей предстоит умереть? Прошу, Творец, пусть я умру, а она живет”. – часто душою твердил Адриан. – “Я создам для нее то, что сохранит ее великий образ, навеки прославит ее и обоготворит”. Мысли о неудержимых чувствах пугали его, любовь виделась неукротимой, нестерпимой мощью, и та неуправляемая стихия нежданно поглотила его трехсоставное естество, лишая его разумного разумения и обезоруживая его руки гения. Потому противился он всеми последними силами тому любовному натиску, переполняясь окрыленным вдохновением, он мечтал в тот миг о скором высвобождении тех вышних сравнений и идиллических метафор своей разрозненной души. Его мучило ожидание и обнадеживало предвкушенье предстоящей встречи.

Вдохновение – это вдох новейшего прочувственного переживания, ибо вдох, поддерживая жизнь, насыщает тело питательным кислородом. Вдох божественной любви возвеличивает душу. Всякий узревший прекрасное творенье Божье, испытывает трепетное возбуждение, ведь желает художник воспеть непостижимый замысел Творца.