Печать Каульмэ

Магистр пожал плечами, затем опустился на бревно рядом с девушкой, уперев локти в колени, собрал пальцы рук в замок.

– Варгесс Тельштейн – один из самых древних лордов-вампиров, Мария Александровна, некогда весьма и весьма могущественных вампиров. Отчасти именно по этой причине он все еще жив. Магистры, как и печатники, в свою очередь, не преследуют цель убить все и всех, кто им неугоден или кажется таковым. Гораздо ценнее сохранить им жизнь, пускай они очень часто этого не заслуживают.

– Но как же…

– Я не собирался убивать Варгесса и его слуг тоже. Хотя оказалось не лишним сбить с него спесь.

– Вы не боитесь, что он захочет отомстить вам?

– Сейчас – нет! Варгесс допустил ошибку и, увы, вероятнее всего, понимает это. Зачем, по-вашему, он прислал за нами своих телохранителей?

– Не знаю, – честно призналась Мария.

– Полагаю, когда ему о нас сообщили, а мы не могли не привлечь внимания его шпионов, Варгесс насторожился. Он решил узнать, для чего мы здесь и что нам известно. Единственное, чего он не учел…

– Вас?

– Да, – с ощутимой толикой скромности подтвердил Гурявин. – Я не единственный, кто является носителем и вместе с тем хранителем сразу двух демонов, – он показал свои ладони, на одной из которых пульсировала теперь темно-синяя точка, а на другой завихрялась черная струйка. – Но вместе, в совокупности, Геката и Самиджу не позволяют воздействовать на мой разум, создавая вокруг меня прочный ментальный щит. Кроме того, в паре они являются грозным и весьма действенным оружием…

– Да, – задумчиво произнесла Мария, выглядывая в окно. В помещении для курения было еще двое молодых печатников, но они ей не мешали. А их оценивающие взгляды – ну и пусть себе смотрят на здоровье. Она допила кафе в одноразовом стаканчике, затем затушила сигарету в стеклянной пепельнице.

Когда она с магистром покинула Тень, должно было быть уже далеко за полночь, но на ее часах популярной марки «Жемчуг» время словно замерло. Гурявин пояснил тогда, что время в Мун-су течет совершенно иначе, а внезапная усталость и легкое головокружение – естественное состояние после посещения любой Тени. Хотя Мария и попыталась сопротивляться, магистр все же отвез ее домой на Брусиловскую. А сам, сунув руки в карманы суртюка, побрел по залитому желтоватым светом фонарей тротуару, дымя своей сигаретой. Почему-то тогда Марии подумалось, что они больше никогда не встретятся.

Оказавшись в своей квартире после посвящения Тени, Мария первым делом приняла ванну. Ей хотелось поскорее сбросить с себя напряжение и усталость, что преследовали ее после встречи с древним вампиром. Потом, спустя две четверти часа, она уже сидела за своим рабочим столом в маленьком кабинете. Бокал с белым вином, дальше бутерброды с сыром на прозрачной тарелке. На скорую руку Мария делала пометки в блокноте, стараясь вспомнить все, о чем говорил магистр седьмого класса или что вскользь упоминал. Особое внимание она уделила якобы не существующей Печати Каульмэ. Однако ценной информации нашлось немного. Везде, где ей встречались упоминания о ней, фигурировала фамилия Сыргина Константина Игнатьевича.

Когда Мария закончила, большая стрелка на циферблате «Жемчуга» стремительно приближалась к двенадцати, бокал и тарелка опустели, а в карманном блокноте на проволоке добавилось целых пять листов, замаранных беглыми записями, подчеркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками.

Целый день, проведенный в офисе за рутинной работой, не умалил ее желания во всем разобраться. После работы, сегодня она освободилась поздновато, Мария направила свой шессер тридцать третьей модели к зданию архива, расположившееся на Земской площади. Охранник сквозь кованую решетку на дверях посоветовал ей прийти завтра, мол, все уже разошлись. Мария поблагодарила его и, быстро сбежав по ступенькам, плюхнулась на водительское сиденье и направила шессер в сторону Старогуева. В ее голове гулким эхом звучали слова магистра: «…но мы все время наступаем на проклятые грабли и будем наступать на них снова и снова, пока не научимся вновь видеть, а не просто смотреть».

Оставив шессер на обочине под единственным газовым фонарем, Мария перебежала через улицу, поднялась по ступенькам на крыльцо и вошла в здание. Надо сказать, что там ничего не изменилось за последние дни. Все тот же сор, хлам и витавший в воздухе затхлый запах миазм. Печатница быстро, насколько это возможно, поднялась на лестничную площадку третьего этажа, проникла в опечатанную квартиру. Гурявин говорил, что печатникам снова надо научиться видеть, и Мария, поддавшись его влиянию, решила доказать себе и другим, что ничто не утрачено, ничто не забыто.

Признаться, оказавшись в помещении, Мария и сама не знала, что ей нужно было искать. Комнаты кругом одинаковые, притом с совершено одинаковой или похожей друг на друга мебелью. Все весьма недорогое, если прямо не сказать – дешевое, с какой-нибудь барахолки, вероятно, а может быть, и со свалки богатых районов.

Конечно, первым делом Мария прошла в ту самую комнату, где на чердаке она нашла девочку. Но тут ничего не оказалось. Она питала надежду, что ее взгляду что-нибудь откроется, но нет. Печатники третьего отдела и ее собственного, как же без них, уничтожили все возможные доказательства. Затем она отправилась в комнату, где произошло ее знакомство, не самое приятное, с Адамом Келли, бывшим учеником Кощина. Мария провела здесь около получаса, обследуя стены, мебель, потолок и даже пол, укрытый значительным слоем пыли и мусора.

– Это все бессмысленно! – в сердцах выпалила печатница, не найдя ничего что хоть мало-мальски могло ей помочь. Все ее потуги свелись к бессмысленному брожению по комнатам и ничему больше. Присев на край старого колчанного стула со сломанной спинкой, Мария вновь зажгла сигарету. Возможно, магистр действительно прав, от печатников прошлого в них самих мало что осталось, и только они сами в этом всем виновны.

Мария почти докурила сигарету, когда перед ее взглядом проявилось алое свечение. Оно пронизывало дощатый пол, а ее всю вдруг охватил ни с чем несравнимый ужас. Поддавшись внезапно охватившему ее страху она бросилась к шкафу и попыталась укрыться, спрятаться в нем.

– Я вас чувствую, чувствую как трепещет ваша душа!

Услышав эти слова, Мария подобрала коленки к груди, обхватила их руками. Ей было очень страшно. Страшно до дрожи. В тот самый момент она вспомнила о Виктории, забравшейся каким-то чудом на чердак и прятавшаяся там среди коробок.

Дверь в комнату отворилась. Переступив через порожек, в комнату вошел мужчина, настолько высокий, что ему пришлось согнуться почти пополам, чтобы не ударится о притолоку. Но даже когда он выпрямился, его обритая голова была немного наклонена, чтобы не удариться о потолок.

– Вы не умеете выбирать друзей, Мария Александровна, – проговорил Варгесс Тельштейн, когтистой рукой открывая дверцу шкафа.

Глава шестая

Академическая, 23:12

Гостиница на Академической была одна из лучших в западной столице. Высокое многоэтажное строение позапрошлого века, облицованное красным кирпичом, с большими арочными окнами, украшенными лепниной, и барельефами в античном стиле. Узловатые лианы глициний и клематисов оплетали стены, тянулись вверх по садовым решеткам, а с балконов каскадами струились разноцветные пеларгонии, радуя глаз обилием красок. Обычные люди не могли позволить себе заехать в эту гостиницу даже на пару-тройку дней.

Лавра Гурявина несколько часов назад приняли тут, и не сказать, что с распростертыми объятьями. Никто не забыл и, наверное, никогда уже не забудет, как около года назад в этой самой гостинице он изловил демона, и как этот же демон разнес в клочья несколько номеров, предназначенных для особ королевской крови.

Когда он только появился в холле гостиницы, у управляющего возникли весьма неоднозначные, смешанные чувства. Магистр седьмого класса выглядел не как подобает джентльмену его уровня, а как уличный задира или грабитель, причем редкого сорта. Но отказать магистру управляющий гостиницы не мог. На имя Гурявина уже было забронировано два соседних номера.

– Лаврентий Эдмундович? – Элли, молодая девушка двадцати четырех лет, сопровождавшая Гурявина, вошла в гостиничный номер буквально на цыпочках, тронула молодого магистра за плечо. Он так и не разделся, не притронулся к ужину или к минеральной воде в графине. В пепельнице лежали три не полностью докуренные, но тщательно затушенные сигареты. На его лице все еще виднелся обширный синяк, вокруг которого блуждали голубоватые волны. Это – Самиджу, древний демон, что мог как исцелить, так и погубить любое живое существо.

– Лаврентий Эдмундович?

– Да, я все помню, – устало протянул Лавр. Через секунду он уже поднялся из кресла, прошел в ванную комнату, на ходу стянув с себя сюртук и закатав рукава рубашки. Следовало срочно умыться и привести себя в божеский вид.

Гурявин не собирался задерживаться в западной столице больше чем на пару дней, но из-за происшествия на дороге его планы резко поменялись. Он как сейчас помнил старенький шессер шестой модели на обочине и нечто, что состояло словно из тумана или какого-то морока, его всего на миг осветили фары, и оно тут же исчезло.

– Элли, остановите, – попросил тогда Лавр, и когда шессер, съехав с дороги на обочину, остановился, он выскочил из салона. Если бы Гурявин знал, к чему приведет его поспешность, он, конечно, проявил бы осторожность. Не обращая внимания на разреженность воздуха, Лавр бросился к шессеру, и вот тут прогремел взрыв. Магистра откинуло на добрую дюжину метров, а демон, замкнутый в свинцовом блоке, с чудовищным визгом сначала взвился над покореженным транспортом, подобно сказочному джинну, а затем испарился в пространстве с оглушительным хлопком.

Спустя час к месту происшествия прибыло два дилижанса местного управления жандармерии и печатники из третьего и четвертого отделения. С ними был и Бурьйин Николай Степанович. Он около полуминуты разглядывал покореженный шессер, прежде чем заметил магистра.

– Вы целы, Лаврентий Эдмундович? – спросил тогда капитан. На его хмуром, казалось, каменном лице проявилась озабоченность.

– Вполне, – ответил ему Лавр. На правой скуле разливался синяк, а на шее и за ухом виднелись глубокие царапины с кровоподтеками. За долю секунды до взрыва магистр успел выбросить перед собой щит, образованный Самиджу, что, вероятно, и спасло его от гибели.

– Не можете вы без приключений.

– И это говорит мне матерый бультерьер, что каждый день рискует поймать шальную пулю?

– Это не самое страшное, что может случиться, дорогой Лаврентий Эдмундович. Кстати, где ваш ботинок?

– Где-то в лесу, – ответил магистр, скрестив ноги, – мне недосуг было его искать.

За то время, что магистр оставался один, – Элли он успел отправить в ближайший отдел печатников – он старательно изучал место происшествия. Первое, что бросилось ему в глаза – это золотые линии, которые пронизывали пространство и материи. Подобного ему еще никогда не приходилось видеть. Второе, на что он обратил внимание – это замыкающий блок, в котором прежде был заперт демон. Печати не были повреждены, но их точно кто-то пытался «расковать», и хотя у него это не получилось, демон все же вырвался на свободу. Третье по счету, на что обратил внимание магистр – что вокруг не было ни единого намека на чье-нибудь присутствие. Складывалось впечатление, что некий условный печатник, скорее всего, из числа искаженных, на расстоянии установил на дороге печать как некую ловушку, а последствия этого теперь видны воочию.

– Необходимо найти владельца шессера!

– Что, простите? – спросил Бурьйин.

– Шессер не мог сам тут оказаться, его владельца нужно найти, а мне, с вашего разрешения, необходим отдых. И да, Николай Степанович, держите меня в курсе расследования. Я задержусь в городе на несколько дней, а потому можете рассчитывать на мою помощь.

Бурьйин кивнул, улыбнувшись. Однако никакая улыбка не могла скрыть его тревоги.

В гостинице Лавру так и не удалось уснуть. Он то смотрел через открытое настежь окно на ночное небо, затянутое тучами, то мерил комнату широкими шагами, думая о том, что на самом деле случилось на дороге, и каким образом демон все-таки смог вырваться из блока. Дважды он закуривал «столичные» и оба раза тушил, не докуривая до середины. Курение не приносило ему хоть какого-нибудь удовольствия, но отвлекало от резких головных болей – последствие аварии, произошедшей с ним два года тому назад. В третий раз Лавр закурил, когда на чайном столике уже лежало три салфетки, на каждой из которых разместилось не больше двух строчек. Только после того как напольные часы пробили одиннадцать раз, магистр погрузился в полудрему, но ненадолго. Он пробудился сразу, как только услышал знакомые шаги в коридоре, но дал себе еще одну минуту покоя, чтобы потом подняться и отправиться в ванную комнату приводить себя в порядок.

Магистр почти не брал с собой багажа в коротких поездках. Все, что ему было необходимо, умещалось в небольшом портфеле. И там, конечно, не нашлось места для носового платка или, скажем, свежей рубашки, что так пришлась бы кстати. Так что, умывшись, он принялся старательно отчищать воротник от капель крови, но, поняв все бессмысленность этой затеи, бросил ее.

Вернувшись в комнату, Лавр не обнаружил там Элли и салфеток с короткими сообщениями, но увидел на кресле новый костюм и новую пару лакированных туфель. За те полгода, что Элли являлась его неофициальной помощницей, она отлично выучила своего спутника и, наверное, узнала обо всех его достоинствах и недостатках.

Переодевшись, в своем отражении магистр седьмого класса смог найти всего лишь один недостаток – легкую небритость. В его портфеле, как и для носового платка, не нашлось место для бритвы. А в остальном все было великолепно; разлившийся синяк на скуле не в счет.