Аугенблик

Я это понимал. Просто разговор надо было сразу повести в нужном направлении.

– Ты мне вот что расскажи, если знаешь, а кто и как набирал штат охраны? Сам Исаев? Почему одни бывшие менты? Это же банально неправильно.

– Ну, в общем да, Исаев. У него друг в органах, вот он и надоумил «своих» принять.

– Я – исключение! – похвалил я себя!

– Ты – исключение! – похвалила меня Тонечка.

Тонечка Воробьева сидела на диване. Я – на стуле напротив нее, спиной к мониторам.

– Они что с Мишкой, друзья? – спросил я совершенно нейтральным голосом, обхватив своими руками Тонечкины коленки и слегка раздвигая их и снова сдвигая.

– Не знаю, – нет, наверное, – внешне никак не реагируя на мои действия, выразила свое мнение Тонечка. – Слишком они разные.

– Да, я тоже так думаю, – согласился я, заметив, что Тонечкины коленки не очень сильно, но сопротивляются раздвиганию и помогают сдвиганию.

За полминуты я приучил Тонечкины коленки к определенному ритму и внезапно этот ритм сбил. Получилось забавно: коленки раздвинулись легко и широко. Я мгновенно воспользовался этой неразберихой и завладел таким привлекательным пространством.

Тонечка Воробьева, не предполагая, что я зайду так далеко ойкнула и коленки сжала. Но было уже поздно. Я бесцеремонно овладевал не только внешним, но уже и внутреннем пространством.

Тонечка расслабила коленки, вошла в мою душу своими удивительно красивыми глазами так, что у меня захватило дыхание.

– Женька, – ты с ума сошел, – затараторила она срывающимся голосом, – дурачок, дверь даже не закрыта.

– Так лучше слышно, если идет кто, – объяснил я, плотно придвигая свой стул к моей осторожной прелестнице.

– Я… я не могу так, – уже с трудом лепетала Тонечка, – вдруг Кикимора наша придет.

– Я тоже не могу так, – подыграл я, увеличивая энергетику, с которой проделывал свои революции, – поэтому давай по-другому.

– Я потянул Тонечку на себя, и она сразу поняла мой призыв.

– Ну и черт с ней, – проговорила Тонечка хриплым, почти мужским голосом. – Черт с ними со всеми!

Тонечка Воробьева ритмично двигалась мне навстречу, сидя на моих коленках. Голова ее откинулась, ротик раскрылся, пружинки кудряшек повторяли единый ритм нашего движения. Мы торопились, понимая, насколько опасно в непредсказуемости своей наше занятие. Тонечка молчала. Только шумное дыхание с легкими, почти неслышными стонами ее, да поскрипывание немолодого уже стула, выдавало то, что не предназначалось для чужих ушей.

«А коморка Лили как раз над нами» – возникла в голове идиотская мысль, на миг помешавшая приближающемуся верху наслаждения.

– Ой, Женька, – довольно громко пробормотала Тонечка, – я… я кончу сейчас, дурачок, что, что…ай! А-я-яй-я-яй!..

При этом Тонечка так прижала меня, что я испугался за свои ребра.

Опасаясь, что моя возбужденная партнерша сейчас закричит, я заткнул ей рот поцелуем и вдохнул ее горячее дыхание. Мы оба так мощно «улетели», что пришли в себя далеко не сразу. Мы замерли, и, какое-то время, просто сидели обнявшись. Тонечка приходила в себя, тяжело дышала. Я еще находился в ней и очень не хотел освобождаться из сладкого плена, да и Тонечка не хотела расставаться со своей добычей.

– Что мы делаем? Что делаем? – со слезами восторга в голосе вопрошала она.

– Это молодость! – оправдывал я нас обоих, осторожно обходя слово Любовь. – У тебя огромная энергетика. Я не могу ей противостоять!

На самом деле в этот миг я вспомнил свою, внезапно пришедшую мысль о мадемуазель Лили.

«Как странно, – продолжал я эту мысль, – вот прямо сейчас эта Лили и прямо над нами сидит, вон там, в паре метров над головой»

Я ярко представил себе маленькую комнатку кадровички. В представлении моем хозяйка этой комнаты, на манер молящейся, стояла на коленках, высоко задрав необъятных размеров зад. Ухом своим она припадала к полу, чтобы расслышать то, что проделывается нами с Тонечкой внизу, в двух метрах от нее. Качественно расслышать не удавалось. Лили поворачивала голову, прижимая к полу, то одно ухо, то другое. Тугой узел ее волос ложился в пыль то одной своей стороной, то другой…

Мы с Тонечкой почему-то синхронно посмотрели на потолок. В глазах наших наверняка был некоторый оттенок страха, который резко усилился, когда мы совершенно отчетливо услышали наверху, звук отодвигаемого стула. Потом что-то тяжелое в пол стукнулось.

Тонечка оправилась, привела себя в относительный порядок и упорхнула наверх, унося в себе частичку меня.

Тишина, ровное гудение аппаратуры и приятное расслабление во всем теле. И только мысль о Диме, с одной стороны больная, с другой – вселяющая надежду об избавлении от него, медленно и верно замораживало это мое такое теплое спокойное расслабление.

Жизнь в нашем коллективе становилась все интереснее и интереснее.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Уже все начали замечать, что Дима-Фантомас все чаще и чаще посещает кабинет мадемуазель Лили. И времени там проводит все больше и больше. Да что там говорить, чаще или больше… в отсутствии учащегося начальника он с Лили проводил чуть ли не больше дневного времени, чем с мониторами. Мне было пока спокойно на душе от понимания, что он к ней ходит, а не наоборот, чего не скажешь, например, про нас с Тонечкой Воробьевой. Но у них в распоряжении была конура с табличкой «Отдел по персоналу». Я же не мог похвастаться этакой роскошью и не мог постоянно делить кабинет «Самого» вместе с Тонечкой Воробьевой… Тем более, меня пугал философ Ницше, умеющий внезапно и беспричинно падать с подоконника.

Дима привык (вероятно, с детства) к некоторому лидерству и вел себя соответствующе. Ограничивало это поведение только одно – трусливый характер, выработанная осторожность. Но в его случае это срабатывало не всегда: Дима, что называется, иногда «срывался» и делал ошибки. Излюбленным делом его было самовосхваление. Он без конца рассказывал, как «опустил» одного и как обманул другого. Наверное, в детстве ему недоставало внимания, и срабатывал механизм гиперкомпенсации. Именно эта расслабленность и приводила к его оставлению своего боевого поста и уединение с кадровичкой на временные промежутки, все увеличивающиеся и увеличивающиеся. И именно на эту его особенность расслабляться и ошибаться я рассчитывал после разговора с Постновым.

Между прочем, стало заметно и изменение самой мадемуазель Лили, причем, в лучшую сторону. Она ненавязчиво (и неумело) искала контакты с людьми. Но виделось по всему, что она не привыкла быть в коллективе со всеми на равных, и сближение с людьми у нее не очень получалось. Важно задирать подбородок, показывая свое превосходство, доминировало на уровне инстинкта.

Пару раз Дима приходил (якобы по делам) вообще не в свою смену. Мне это показалось вопиющей наглостью. Я тешил себя лишь тем, что скоро должен окончить свои курсы начальник. Он также не любил Диму, и вряд ли смирился бы с таким его поведением.

Однако надо было разрабатывать тему Димы и пропажи металла. Пока эта тайна так и оставалась нашей с Постновым. Михалыч сообщил мне, что по его прикидкам металл уходил тоннами; уходил давно. Механизм был непонятен – цех закрыт, входы и выходы под наблюдением. Да и не унести же такое количество металла просто в охапке. Тут транспорт нужен. А незаметно никакая машина подъехать не могла.

Вот это меня и сбивало с толку.

Я не по многу раз просматривал имеющиеся у нас записи. Ночные периоды (а с них я естественно начал) Диму, как это ни странно, не обозначили. Я просматривал архив с камер на фасадах, на пример света фар в темноте. Ничего. В цехах тоже ничего компрометирующего. Некая закономерность в его осмотрах территории по ночам выявлялась, но Дима всегда делал ночные обходы. Мои вечерние променады теперь имели не просто романтический смысл – я искал изъяны в стенах, окнах. Ничего не давало результата. Эта «игра» захватила меня. Конечно, устраивать ночные засады я не собирался – воровство металла могло быть редким событием и время его неизвестно. Я искал закономерности и все смотрел и смотрел архив. Я никогда не жаловался на свою интуицию, а тут она мне подсказывала, что я чего-то не замечаю; чего-то простого, лежащего на поверхности.

Я изучил все материалы, купил кассету и копировал на нее отдельные моменты. Но по большому счету все равно ничего не вытанцовывалось. Без конца одинаковые события: ночные обходы в одно и то же время и никакого света от автомобильных фар, лишь маневровый тепловоз (тот самый, что освещал наше с Тонечкой таинство в кабинете Исаева), так же, всегда одинаково, приезжал ровно три раза за ночь, грохотал сцепками.

Я предполагал подмену кассет (или материалов на них) и, немало потратил времени, чтобы проверить на совпадение несколько мелких деталей. Кассеты не менялись, записи подлинные – все чин-чинарем. Я начинал злиться.

«Черт возьми! – негодовал я. – Ну это же не иголка в стоге сена!»

Иногда я сдавался и, махнув рукой, шел спать. Прошло несколько дежурств, а я так и не понимал механизма Дименого чуда. Ну что же, Фантомас – он Фантомас и есть. Всегда уходил от погони.

Дима начал сниться мне по ночам. Всегда, с издевательским видом, он высовывался то из одного угла, то из другого. Высовывался и показывал язык. Когда мне приснилось, что Дима-Фантомас просунулся с улицы через окно в мониторку, я проснулся с чувством детского ужаса. Я с осторожностью и нерешительностью глянул на окно. Димы не было. Шторы задернуты. За окном грохочут буферами вагоны.

Вновь я уснул с трудом. Наверное, тепловоз звуками своими извне, въехал в мой сон, и, когда я увидел высунувшееся из окна его кабины Димину рожу в фуражке машиниста, когда эта рожа выдвинула неимоверной величины язык, что-то ударило в мой мозг с такой силой, что я мгновенно проснулся и сел на диване.

Сердце мое мощными ударами билось в груди. Но это был вовсе не страх. Это было предчувствие, пока еще еле уловимое, что я что-то понял, но не понял что именно!

Я понял одну очень простую вещь, которую должен был понять сразу, а не сосредотачиваться на деталях. Мне все подсказывало, а я не понимал!

Наше с Тонечкой романтическое путешествие в кабинете начальника – маневровый тепловоз. Сон с Димой – машинистом – тоже маневровый тепловоз, мои просмотры видеоархива – маневровый тепловоз в одно и то же время три раза каждую ночь. Единственный транспорт ночью – маневровый тепловоз. Больше вариантов нет! Ну, в самом деле, не подкоп же вырыл Дима-Фантомас!

У меня в голове связалась логическая картинка: даже на видеозаписях отлично видно, что Дима всегда в одно и то же время делает обход и уходит в «мертвую» зону. Потом в окнах свет маневрового тепловоза. Через некоторое время Дима возвращается. И так очень часто. Почти каждый раз. Причем вот что имело одну особенность: если что-то делалось, и я не ошибался, то металл мог загружаться тогда, когда тепловоз, закончив маневр, уезжал. По дальнейшим исследованиям видеоархива я даже заметил, что тепловоз, хоть и не виден был ниоткуда, но отсвет его непогашенных фар довольно долго был заметен в самом краешке только лишь одного цехового окна.