Аугенблик

На улице накрапывал дождик, и выходить не хотелось. Но сыщицкое возбуждение пересилило. На заводской территории всегда есть какое-нибудь освещение, хотя и скудное. Я направился прямо по железной дороге, в полутьме рассматривая наш цех снаружи. Пустобрех Мишка как всегда сопровождал меня. В одном месте он кинулся в сторону к цеховым стенам. Мелькнула мысль, что так же пес сопровождал и нашего Диму, а потому привычно побежал в нужном мне направлении. И я нашел…

Я нашел, в разных местах, запутавшуюся в траве алюминиевую стружку, совсем ничего не значащую, для непосвященного, и так много значащую для меня… и не только для меня! Я нашел небольшую металлическую дверцу, старую, совсем ржавую. С улицы на эту дверцу трудно было обратить внимание. Я смотрел по окнам – они выше, дверь у самой земли, да еще и за кустами.

Но почему в цеху ничего не заметно, мне не было понятно.

Я вернулся в цех и внимательно осмотрел заветное место изнутри.

У стены стоял старый, неимоверных размеров электрический шкаф. Ни я, ни кто-то другой на него внимания никогда не обращал, а зря! Делать ему было нечего в этом месте. И понял я это только потому, что занимался этим расследованием. Шкаф огромный, тяжелый. Рядом тележка на узкоколейных рельсах. Недалеко ручное подъемное устройство.

У меня возник соблазн поднять этот шкаф и посмотреть, что за ним. Но, зная Димину осторожность и подозрительность, зная, что он бывший мент, я вовремя одумался. Он мог запросто сделать какие-нибудь «контрольки» или просто хорошо запомнить положение этого шкафа.

Ай да, Дима! Ай да, сукин сын!

Я поспешил в Мониторку.

Все сходилось. Дима в сговоре с тепловозниками. Больше ничего я знать и не хотел. Я хотел покоя! Вся эта история порядочно выбила меня из колеи. Хорошо, что начался будний день и Михалыч должен быть. Хотя, что это я, позвоню ему с утра прямо домой. Обрадую. Надо с ним как-то обговорить, как правильно преподнести информацию Исаеву, как мне вести себя при возможных встречах с Димой-Фантомасом.

* * *

Зная от Лешки, что Постнов просыпается довольно рано, я позвонил ему за два часа до его прихода. Нужно было слышать его, сильно изменившийся голос – волнение не скрывали телефонные искажения.

Почти сразу мне позвонил Михаил, который заговорил недоуменным голосом пытаясь узнать, почему Исаев сам позвонил и попросил его прийти только к обеду.

Я удивился такому лавинообразному развитию событий, но совершенно очевидно, что в нашу с Постновым тайну был посвящен третий человек – сам Исаев и четвертый – Лешка!

– Скачи, враже, як пан каже! – изобразил я незнание. Михаилу этого оказалось вполне достаточно.

Лешка привез Постнова и Исаева за час до прихода всех сотрудников второго этажа, и вся троица собралась у меня в мониторке.

Михалыч подготовил Исаева. Я подготовил себя.

Моя мониторка на время превратилась в штаб. Я рассказал все, немного усилив реальность своими догадками и додумками, выдав их за ту же реальность. Предложил следующее: не ходить сейчас в таком странном собрании в цех. Дима хитер, зачем ему обозначаться раньше времени.

Исаев с Лешкой уехали, Михалыч остался. Мы еще немного «потерли» эту тему.

– Что-то мне подсказывает, – обмахивался своей шляпой Михалыч, – что тебя не стоит светить.

– Еще бы! – понимающе согласился я. – У меня защиты никакой, а менты мстительны. Я считаю, что вы с начальником вообще зря приперлись в такую рань.

– Нетерпение, – резонно заметил Михалыч. – Лешка, когда за ним приехал… в общем, он весь бледный сделался. Лешка испугался, говорит, что его никогда таким не видел.

Позвонил Исаев, попросил к трубке Михалыча. Какое-то время они говорили о чем-то мне непонятном, хотя наверняка, по теме Димы и, наверняка касались меня. Михалыч передал трубку мне.

– Жень, доброе утро! – взволнованно и усиленно картавя, проговорила трубка Исаевским голосом.

– Недоброе, Александр Николаевич, – показал я, что полноправно участвую в заговоре против самого Фантомаса.

– Ну, да, ну да… – задумчивым голосом, медленно проговаривал он. – Дело серьезное. Я про Диму много нехорошего знаю. Хочешь, я тебя в отпуск отправлю? А далее, видно будет…

– В отпуск? – наигранно переспросил я. – Вы имеете в виду на Канары? – не вовремя пошутил я.

Я представил огромное открытое пространство, заполненное золотым песком, солнцем и счастьем, голубую лагуну, две пальмы, гамак, натянутый между ними, два шезлонга, пляжный столик между ними. Я представил себя в гамаке. В одном шезлонге покачивается Тонечка Воробьева. На столе стоит пузатая бутылка черного стекла с надписью «CAMUS» (хотя по сюжету должна была бы стоять бутылка шампанского). На большой тарелке фрукты экзотические и не очень. Рядом с бутылкой завсегдатай моих последних видений философ Ницше топорщит огромные усы с книжного переплета. Тонечка, загорелая до шоколадной густоты, в символическом купальнике, в огромной соломенной шляпе, влюблено смотрит на меня. Я сам (вид со стороны), в коротких шортах, сандалиях на босу ногу внимательно вглядываюсь в горизонт. В руках у нас по бокалу. Бокалы наполовину заполнены благородной коричневой жидкостью.

Я поворачиваюсь к моей Тонечке Воробьевой, любуюсь ее идеальной фигуркой и, уже знакомым (мне самому), низким завораживающим голосом произношу:

– Ты, радость моя, обворожительна! Хочу тебя прямо в море! Прямо сейчас!

– Ты что, – внезапно пугается очаровательными глазами Тонечка Воробьева, – вдруг кто придет! Вон там, за пальмой, кто-то прячется!

Я выбираюсь из гамака, подсаживаюсь к Тонечке на второй шезлонг (который мгновенно сам по себе делается вдвое шире).

– Ты с ума сошла, – по родительски успокаиваю я мою подругу, – никого здесь нет!

Но тут из-за пальмы выскакивает официант Дима «бледная поганка», с подносом и шампанским в двух бокалах для нас с Тонечкой. Официант Дима угодливо склоняется и ставит бокалы на стол, загадочно улыбается, и, пятясь задом, вновь прячется за пальму.

Я беру бокал, смотрю через него на Тонечку, затем медленно переворачиваю. Шипящая жидкость быстро впитывается в песок. Я небрежно бросаю слова:

– Вино отравлено, любимая! Но наша любовь сильнее смерти!

Тонечка с удивлением и восторгом смотрит на меня и, отшвырнув в сторону свой бокал, радостно хлопает в ладоши. Из-за пальмы слышится злой мат…

Мы с Тонечкой улыбаемся, не обращая внимания на пальмовое злословие.

Дима-официант снова появляется из-за пальмы. На этот раз он несет допотопный телефонный аппарат из черного вонючего карболита, со снятой уже трубкой. Телефонный провод от самого аппарата с распущенными оголенными жилами, тащится по песку, оставляя на нем извилистый змеиный след.

– Извиняюсь, – лилейным голосом произносит официант-Дима, – Вас к телефону. Шеф!

Я удивляюсь, беру трубку. Трубка вещает далеким голосом Исаева:

– Ага! Канары! Секретаршу мою еще попроси!

Море, пляж, Тонечка… все это замирает киношным статичным кадром и быстро растворяется в пространстве. Дима с высунутым языком держится дольше всех.

Очнувшись от раздраженного голоса Исаева, я быстро произношу:

– Извините, Александр Николаевич, понимаете, какую работу пришлось произвести! Сильное напряжение. Вот и шучу не по делу. Извините.

Мы некоторое время молчим, потом я небрежно говорю в трубку:

– Я думаю, Александр Николаевич, ничего делать не нужно. Вот подумайте сами, Дима, конечно, может понять, что без меня не обошлось… конечно поймет. Но и что с того? Про меня ему никто не скажет. Пусть скрипит зубами. Я пошлю его на три буквы, если сделает предъяву.

– Смотри сам! – вздохнул Исаев. – Ладно. Я уже кое-что предпринял и кое-кого подключил. Ну, падла такая, покрутится он у меня!

Михаил пришел сразу после обеда. А меня в мониторке уже не было. Исаев отпустил сразу по окончанию нашего разговора. После случившегося стало понятно: наша охранная деятельность суть декоративна. Почти.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Диму-Фантомаса и всю его гоп-компанию взяли с поличным, взяли красиво – прямо по киношному. Видно, у Исаева действительно было кого подключить. Менты банально устроили засаду и повязали тепловозников, когда те грузили металл в кабину своего тепловоза. Дима наивно попытался закрыться в цеху, никого не пускал, визжал, что стрелять будет. Исаева не было, Постнов присутствовал. Диму увезли, Михаила вызвали.