Легенды о русских писателях

А тогда крестьяне помещичьи были. Пушкин и думает: «Дай я за крестьян свое слово замолвлю царю?» Ну, и сказал. А сказал с подковыркою, с усмешечкой. Ну, конечно, эти Пушкина слова царю не сладки были. Эти слова спичка ему в нос: дескать, вот ты царь, а защиты народу от тебя нет… За живое крючком зацепили его эти пушкинские слова. Вот он и закричал:

– Молчать! Это не твоего ума дело!

А Пушкин… Он ничуть не испугался.

– Ежели, говорит, не моего ума дело, так зачем же посылаешь за мной дела твои разбирать? У тебя, говорит, больше ума, вот ты и рассматривай их, а за Пушкиным нечего присылать.

Вот он какой Пушкин был! Другой бы согнулся перед царем и не пикнул бы, а Пушкин напрямик отрезал ему. Тут царь и взбеленился:

– Чтобы твоего духу здесь не было! – кричит.

Ну, Пушкин и пошел. И как ушел, взял и описал эту самую историю, как царь посылал за ним дела разбирать, как он сказал царю свои слова насчет крестьян, и как царь прогнал его. Все подробно описал.

А министры узнали про это писание. Сами-то дознались, или эти легавые, шпионишки подлые донесли – неизвестно. А только они сейчас к царю побежали. Чего им бегать, когда есть кареты, коляски? А это только так говорится, что побежали. Ну, хорошо… Вот приехали к царю…

– А наш, говорят, Пушкин вот какими делами занимается, – и рассказали про это самое пушкинское описание.

Как услышал царь, нахмурился… не по сердцу ему это описание было. «Что же это такое? – думает. – Ведь он на свежую воду меня выведет». И говорит он министрам:

– Пусть пишет, до чего-нибудь допишется. – И тут отдал приказ:

– Посадить Пушкина в крепость. А то, говорит, он такой важный интерес описывает, а ему помеха от людей: шум, да гам, да крик. А в крепости, говорит, никто не помешает, там тихо…

Ну, понятно, насмешку делает. Тоже думает: «Дай-ка подковырну Пушкина…» Вот и подковырнул. Злоба, конечно…

И вот схватили Пушкина, засадили в крепость, на замки заперли, часовых поставили. Все как следует. Боялись, как бы не убежал, а только напрасно. Пушкин и не думал убегать. Он и то в насмешку говорит министрам:

– А вы еще десяток орудий тут поставили бы…

А им нечего на это сказать, они и говорят:

– Ладно, ты вот сиди-посиживай, – вот теперь какое твое занятие.

Конечно, ихняя сила, что тут поделаешь.

Ну, засадить-то царь засадил его, а без него-то дела не так-то шибко идут… Иное-то дело сварганят абы как, лишь с рук долой…

Видит царь – без Пушкина ему плохо, а выпустить его так не хочет, а ему надо, чтобы Пушкин прощения у него попросил. Вот он и закинул удочку, министров спрашивает:

– Ну, как, говорит, Пушкин там сидит? Не просит прощения?

А министры говорят:

– Сидит спокойно, а насчет прощения, говорят, ничего не слышно.

Царь и говорит:

– Ну и пусть сидит, а то он уж очень прыткий, до всего ему дело есть… Вот, говорит, пусть посидит и подумает.

Вот министры и поняли, чего требуется царю. Вот прибежали к Пушкину, строгость такую на себя напустили, испугать думали Пушкина.

– Ты это что же делаешь? – кричат на него. – Почему прощения у царя не просишь?

А Пушкин нисколько не испугался, сам кричит на них:

– Ах вы, аферисты, говорит, кричите, а попусту: мне ли, говорит, вас бояться, такую злыдню! А прощения просить мне, говорит, не за что: я не вор и не разбойник, а ежели, говорит, про царя написал, так написал правду. К тому же, говорит, у меня есть гордость и по этой причине не хочу я просить прощения.

Вот министры видят – неудача им, а все же докладывают царю:

– Уж очень, говорят, Пушкин возгордился и через эту свою гордость не хочет прощения просить.

Тут царь еще больше озлился на Пушкина.

– Ах, он!!! – говорит. – Как не хочет? Чтобы я на колени перед ним стал? Чтобы я у него прощения просил? Так это, говорит, мне не пристало. Я – царь, а он кто? Пушкин, только и всего. Не покоряется, говорит, – пусть сидит.

Конечно, раздосадовался царь, обида ему большая от Пушкина… А Пушкин тоже досадовал на царя. Думает: «Вовек ему покорности моей не будет».

Вот и сидит… И проходит год, а Пушкин как сидел, так и сидит – не просит прощения у царя. Вот министры опять собрались, опять идут к Пушкину. Идут и уговариваются между собой:

– Его, говорят, строгостью не возьмешь, а надо с ним поласковее обходиться.

Вот пришли и говорят:

– Здравствуй, господин Пушкин.

А Пушкин насквозь ихнюю подлость видит.

– Ну, говорит, здравствуйте, коли не шутите.

– Какие, говорят, шутки, мы не для шуток пришли, а по серьезному делу.

– А какое это дело? – Пушкин спрашивает.

Ну, они опять запели насчет того, чтобы он покорился.

– Ты, говорят, через свою гордость хвартуну свою не видишь.

А он опять вопрос им задает:

– А какая, говорит, эта хвартуна?

– А вот какая, говорят, свободу от царя получишь и награда тебе будет.

Ну, Пушкина не обманешь: он ихний подвох сразу уразумел.

– И кого вы, говорит, хотите обморочить? Я ведь знаю, на что вы бьете, и царскую, говорит, награду тоже знаю, какая она бывает: вот законопатил царь меня в крепость, это, говорит, и есть его награда. А какая, говорит, моя вина? Правду ему в глаза сказал, только и всего.

А министры опять за свое: