Искра

Мне нравилось буквально все: как мы касались друг друга, как она ложилась на меня, как смотрела, какие слова мне говорила и каким голосом, как постоянно прижималась ко мне, как реагировала на все, что я делал, как наши губы почти не размыкались, как мы чувствовали сердцебиение друг друга, и в шутку пытались их синхронизировать волей, когда вместе медитировали.

Мы тихонько пукали в постели и шутили, что стали старыми пердунами. Пачкали все кровью и в шутку упрекали друг друга: «Э-э-э, грязнуля». Мы настолько любили друг друга, что даже не задумывались над тем, что можем, по сути, почти в любое время, как минимум, узнать, что думает другой. Но здесь просто нечего было утаивать.

Похоже, капитаны, время от времени, побивавшие нас в ментальном плане, и солдаты, на которых мы потом «срывались», обманывая и путая, раскрывали наши таланты в очень даже правильном направлении. Я бы даже сказал, жизненно необходимом.

Вообще поражало и радовало, как же мы с этими «темнышами» похожи. Все совместимо: и пища, от которой только пару раз вначале было нехорошо, и секс, и никаких заболеваний пока не ощущалось. Даже тяжесть, атмосфера и неприхотливость местного колорита становилась привычной, обоснованной и чуть ли не единственно верной. Может прозвучать надуманно, и я старался эти думы гнать – аж стыдно становилось, но разницы между нами постепенно уменьшались. В принципе, мне от людей многого и не надо: ни одобрения, ни обсуждения философских взглядов или жизненных ситуаций. Даже разговора с ними дольше трех секунд не испытываю явной необходимости. Мне достаточно знать, что они будут делать, что я скажу, если придется. Такое чувство, будто Бог и этих существ создал по своему образу и подобию, и только суровость внешних условий, и, быть может еще пара едва заметных, почти незначительных факторов составляла разницу. Мы ассимилировались.

Хоть я еще вряд ли настолько обжился здесь, чтобы всех знать в лицо, тем более через прорези в шлемах, но теперь я и не могу по-расистски сказать, что все чингаре для меня на одно лицо. Однако, порой такое чувство и правду возникало, когда я прохаживался по первому этажу. Их, как будто, всех учили в одном училище «Кирпичномордости». Ну ладно, это их дело. Конечно, и среди них случались стычки и мордобои. Один раз это даже дошло до убийства, и труп по-быстренькому утащили на улицу. С одной стороны, нужно быть совсем странным человеком, чтобы сказать, что это меня не пугало. С другой – в подобном обществе с подобными условиями неминуемо происходили бы конфликты на почве дележки чего-либо или кого-либо, да и просто по причине личной неприязни. Но я никогда не расспрашивал, из-за чего произошла та или иная ссора.

Со временем накопилось много вопросов, которые я считал неличными, что я попросил аудиенции с Генералом. Он согласился. Он принял меня спокойно, даже немного радужно. Порой возникает ощущение, что он заранее знает, о чем будет разговор. Даже здороваться с ним особого смысла не виделось.

– Здравствуйте. Я бы хотел узнать: люди ведь здесь уже бывали ранее?

– Да.

– Зачем вы вызываете их?

– Я обнаружил, что людской потенциал в области телепатии и других малопонятных даже мне способностей чуть больше, чем даже у самого могучего из моих капитанов.

– А я правильно тренируюсь? Успею ли я стать достаточно сильным и способным к следующей битве? – Я хотел спросить что-то другое, но он будто выкидывал некоторые вопросы из моей головы, а возможно и подменял более удобными ему.

– Только время покажет. В любом случае, тренируйся усерднее.

– С кем мы воюем? – В общении с такими товарищами у меня постоянно ощущение, что нужно задать как можно больше вопросов до того, как они закончат разговор. Прям как ребята, предлагающие кредиты по телефону.

– Тех, кого ты видел недавно – обычные кочевники. Нигде нет им пристанища. А вообще воюем со всеми, кто представляет угрозу. Это могут быть вчерашние союзники, бастард со своей сестрой и племянниками, или даже собственные сыновья, возомнившие, что достаточно сильны, чтобы сместить меня.

– Я недавно видел крылатых существ с чингар размером, – кто это?

– Давай так: одолеешь меня в ментальной схватке, и сколько сможешь, столько ответов из моего разума и вытянешь? – у него заблестели глаза от азарта.

Отказываться было как-то несуразно, к тому же это был неплохой шанс, и в худшем случае еще одна интересная тренировка. Вряд ли бы он стал делать мне уж совсем плохо. Так что я сел на корточки и прижался в углу балкона. Жалкая, конечно, поза, – я мог бы принести стул откуда-нибудь, но мне нужна была максимальная устойчивость и ощущение земли под ногами и опора стен. Да и некоторое ощущение защищенности никому не помешает, – в таком поединке некогда отвлекаться на дискомфорт. Его и в обычной-то жизни быть не должно.

Я вошел в медитативное состояние и сконцентрировался на Генерале. Он спокойно стоял и выжидал. Так что я начал с легкого, медленного, едва заметного «ветра», который изменил направление, и стал дуть ему в затылок. Это символизировало, что если ветерок дойдет до его головы, от приятной прохлады он захочет рассказать мне о гарпиях.

Он создал вокруг себя небольшой смерч, который порушил все мои потоки. Затем я стал «уговаривать» его: представив, что мы оба – лишь лучи знания голубого цвета, соединенные ноосферой где-то наверху, на уровне неба. Он быстро разорвал эти молнии, «оттолкнув» меня за пределы балкона в темноту. Здесь и пригодились тактильные ощущения от стен – на грани сознания я понимал, что не падаю, и все еще нахожусь на краю балкона. Правда, уже неизвестно, в какой позе.

Затем я бросил визуал и кинестетику, решив воспользоваться самой редкой модальностью. Я знал, что в сон его класть бесполезно, так что представил, как все солдаты, все сержанты и все капитаны вместе просят его рассказать, как именно выглядят наши враги, где они, и какое оружие у нас против них есть.

Они упрашивали его жалобными голосами, буквально умоляли. На этот раз Генерал разозлился и навалил на меня много тяжелого тряпья, брони и стульев в придачу. Меня задавило так, что закрыло обзор, я едва мог дышать. Я знал, что этот глупец меня испытывает, и не будет меня спасать, так что надо было как-то выкручиваться самому.

Я успокоился, дышал ровно и попытался слегка растолкать вещи перед собой, чтобы хотя бы был доступ воздуху. Когда не получилось, я стал трепыхаться, чтобы определить, в какую сторону куче проще обвалиться. Ничего. Абсолютно ничего.

Проснуться не удавалось – видимо, этот ублюдок силой удерживал иллюзию. На мгновенье, я в тысячный раз в жизни подумал о смерти, и в сотый – с ней смирился. Но потом мне пришла в голову идея: стопаньки! Я же чертов Князь Тьмы!

Слиться с тьмой не составило большого труда, и я, словно мышь или змея, выполз и этой кучи мусора и скользнул вдоль угла балкона.

– Ну хотя бы спастись смог. – Почти равнодушно произнес Генерал.

А я сидел все в той же позе, равномерно дышал и наслаждался свежим воздухом. Чтобы меня еще и обдувало «фирменным» ветерком, который казалось, можно ощутить только на этом балконе, я поднялся и оперся о парапет.

– Как ты думаешь, почему именно тьма? – внезапно спросил Генерал.

– Меня всегда тянуло к ней. Я боялся и уважал ее за ее древность, всеобъемлемость, вездесущесть. Хотел перебороть ее, перестать бояться ее. Затем даже укрыться в ней, быть опасней, неуязвимей. Да мы с тьмой уже давно знакомы. Она внутри меня. Моя душа и сердце процентов на сорок состоят из нее. У нас особая связь. А началось все с банального страха, что кто-то схватит меня за ногу, пока я бегу писать в туалет. Страшна ведь не она, сама по себе, а лишь то, что она может скрывать.

– Почему ты проводишь столько времени с Юлией? – вновь неожиданный вопрос задал он. – Я дам тебе почти любую здешнюю женщину.

– Вы же знаете, на что мы способны вместе. Мы словно единый организм. Она укрывает меня одеялом, под которым я еще сильнее и храбрее. У меня даже раны там заживают быстрее. – Я произносил это с таким вдохновением, что походило на рекламу.

– Это желание укрыться во тьме, желание, чтобы тебя защитили, приласкали, приголубили, как будто у тебя матери не было никогда.

– Даже есть.

– Так забудь, что тебе кто-то нужен. Ты способен скрываться, быть смертоносным и повелевать, а не мямлить. Способен сам, без чьей-либо помощи… Все, ступай.

Наглеть я не стал – не победил же. Только я вышел из его «офиса», меня накрыло: тело на мгновение перестало слушаться, а голову пронзил шквал идей. Я быстро прижался к ближайшей стене и терпеливо внимал новым знаниям.

Теперь я знал, что Генерал балуется генной инженерией, и валькирии – плод его творений. Это смесь солдата и птицы. Не уверен, что это было: он все-таки решил поделиться частью информации, или мне удалось из него что-то выудить с запаздыванием. А может это всего лишь эффект протечки от телепатического общения.

Дальше шли мои домыслы. Где его лаборатория? На четвертом-пятом этажах? Тесновато. Может быть, у Крепости и подземная часть есть? Да я и корпуса-то не все видел – мало ли что там. Черт, он что, и в правду клонирует солдат? «Все ради победы?».

И самое интересное: да, все хотят трон, место под солнцем. Но для чего? Что оно здесь-то дает? Хотя, если подумать, то наверняка почти то же, что на Земле. Но какой ценой?

После такого вороха мыслей, я вошел в тень и проскользнул прямо до лестницы.

***

Через какое-то время мы символично отпраздновали мой день рождения. Я не суеверный. Мы так и не смогли сосчитать, сколько именно земных дней мы здесь пробыли. Как такового, одинакового месяца здесь нет, или мы чего-то не поняли, а сутки, по субъективным ощущениям, длились часов по двадцать шесть. Да и вообще я довольно легкомысленно относился к своему дню рождения, даже когда на Земле чалился. Даже на хронометраж мне было все равно. Но здесь я приобрел эту парадоксальную, на мой взгляд, и силу и одновременно, слабость. Если жизнь не будет такой, в которой один день от другого не отличишь, как было раньше, жизнь можно будет измерять и запоминающимися моментами или количеством «накопленного», пережитого счастья. Но все равно, когда нас допустили на второй этаж, а соответственно, и в библиотеку, я стал вести дневник. Часть я писал на русском, – часть – на чингарском, для пущей интересности.

Юля, разумеется, с таким подходом была не согласна. Еще бы: вот у девчонок восемнадцатилетних жизнь беззаботная – каждый день рождения на вес золота, а радость из штанов. Посмотрел бы на нее, когда у нее этих самых, должных быть «лучшими в жизни» позади хотя бы двадцать девять будет.

Однако, следует признать, что записи в адском дневнике, по сравнению с земными, стали немного реже, проще и спокойнее. Даже мата почти не было. Казалось бы, в здешних-то условиях. Постепенно я стал пытаться писать сразу на чингарском, а слова, которых не знал, приходилось писать на русском. Это была небольшая книжечка, но я знал, что испишу ее полностью за два-четыре местных года.

Как-то лежа в постели и осматривая мои шрамы, и земные и здешние, почти не слушая мои нудноватые рассуждения, она взяла меня за руку и сказала:

– Теперь я понимаю, за что ты так ненавидишь жизнь на Земле…

Это было для меня одновременно и откровением и бальзамом на душу и даже небольшим испугом. Когда твоя любовь тебя понимает. Однако, ненависть не может существовать в постоянном количестве и форме, и в некоторых условиях она способна либо прятаться, либо вообще постепенно улетучиваться, как пары ядовитого газа.

У нее начало проявляться пузико. Она считала, что ребенок от меня. Я ей объяснил, что я так счастлив, что даже если он не мой, я готов подождать следующего. Слова, конечно, не весть, какие, но зато правда.

Она приревновала меня за то, что Генерал чаще вызывает меня, чем ее.

– Ну потому что нечего беременную гонять туда-сюда – не ближний свет, – отшутился я.

Разумеется, она нахмурилась. В четверти случаев телепатия и не нужна – огроменная часть женской реакции предсказуема, притом видимо, в независимости от возраста.

***