Творческий путь Н. В. Устюгова в контексте развития советской исторической науки

В 1934 г. в Историко-археографическом институте АН СССР (далее ИАИ АН СССР), находившемся в Ленинграде, была создана московская группа, целями которой являлись поиск и публикация документов московских архивов[145 - Cерова Е. А. Историко-археографический институт Академии наук СССР (1931–1936 гг.) // История и историки. 1976. М., 1979. С. 377.]. В мае того же года Устюгов начал работать в этой группе по договору[146 - НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 66 об.]. Начиная работу, он выражал надежду, что отныне ему удастся посвящать больше времени изучению вольных хлебопашцев, но эти планы не реализовались[147 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 13. Л. 12 – 12 об.]. Осенью 1934 г. он опубликовал небольшую рецензию на книгу ленинградского историка В. Н. Кашина «Крепостные крестьяне-землевладельцы накануне реформы», где высоко оценил его выводы о социальном расслоении крестьянства накануне отмены крепостного права и зарождении сельской буржуазии[148 - Устюгов Н. В. К вопросу о расслоении крестьянства в дореформенную эпоху // Книга и пролетарская революция. 1934. № 9. С. 56–57.]. После выхода этой рецензии в его исследованиях по истории XIX в. наступил долгий перерыв. Отныне в центре исследовательских интересов Устюгова оказалась русская история XVII–XVIII вв.

Бригада, в которой работал Устюгов, готовила публикацию документов по истории ремесленного труда и форм найма в России XVII в. При этом следует отметить, что еще с 1920-х гг. понятие «история труда» заменяло в советской историографии понятие «экономическая история»[149 - Майдачевский Д. Я. Ученая комиссия по истории труда в России (1921–1925): опыт институционализации экономической истории // Археографический ежегодник. 2004. М., 2005. С. 14.]. Подготовка данного издания было начата по инициативе С. Б. Веселовского и А. Н. Штрауха, выступивших с идеей публикации документов по истории городских и сельских низов Русского государства XVI–XVII вв. Во главе бригады, занимавшейся подготовкой сборника, встал один из ближайших товарищей Устюгова – А. Н. Сперанский, познакомившийся с ним на домашних семинарах Бахрушина во второй половине 1920-х гг.[150 - Ананьич Б. В., Панеях В. М. Следствие в Москве по «Академическому делу» 1929–1931 // Русский исторический журнал. 1999. Т. II. № 3. С. 99.] Сперанский сформулировал требования, которые легли в основу работы составителей сборника: обязательное ознакомление со всеми делами намеченных фондов, полистный просмотр относящихся к теме единиц хранения, исчерпывающее выявление и учет содержащихся в них документов. По его мнению, только соблюдение этих условий могло избавить будущую серию от превращения в публикацию случайных находок и иллюстраций к априорным утверждениям[151 - Демидова Н. Ф. Предисловие // История форм труда в Русском государстве в первой половине XVII в. М., 1988. Вып. 1. С. 4.].

Устюгов вместе со Сперанским и В. И. Шунковым принял участие в просмотре наиболее обширного из намеченных фондов – фонда Приказных дел старых лет Государственного архива феодально-крепостнической эпохи (далее ГАФКЭ), содержавшего в основном делопроизводство Новгородской и Устюжской четвертей. Однако вскоре после начала работы над сборником ему пришлось столкнуться с затруднениями на основном месте работы – в библиотеке Политехнического музея. 2 февраля 1935 г. ему был объявлен строгий выговор с предупреждением за недостаточный контроль за включением книг в фонды библиотеки. Через три дня, 5 февраля, он написал заявление об увольнении по собственному желанию, а 1 апреля 1935 г. был зачислен в штат ИАИ на должность научного сотрудника первого разряда с ежемесячным окладом в 300 рублей[152 - НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 104 об.]. В феврале 1936 г. на основе ИАИ АН СССР и Института истории Комакадемии был создан Институт истории АН СССР, находившийся в Москве. Московская группа ИАИ была преобразована в археографический сектор нового института, при этом оклад Устюгова был повышен до 350 рублей[153 - НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 61.].

В новом институте поначалу доминировали историки-коммунисты, принадлежавшие к «красной профессуре». Его директором до 1937 г. являлся Н. М. Лукин, возглавлявший ранее одноименный институт в составе Комакадемии. Археографический сектор, где работал Устюгов, являлся для института, по воспоминаниям одной из его сотрудниц, Е. Н. Кушевой, «инородным телом», поскольку в его составе не было ни одного члена партии и в нём не велись исследования по новейшей истории[154 - Кушева Е. Н. Воспоминания // Отечественная история. 1993. № 4. С. 140.]. В итоге по решению институтского начальства в состав сектора были введены четыре молодых сотрудника-коммуниста. В 1937 г. большинство «красных профессоров», работавших в Институте истории, пали жертвой репрессий, и новым директором института стал принадлежавший к историкам старой школы Б. Д. Греков. Хотя в своей научной и организаторской деятельности он уделял большое внимание вопросам археографии, в то же время он негативно относился к деятельности археографического сектора, так как его сотрудники были нужны для крупных идеологически важных работ, которые велись в институте[155 - Кушева Е. Н. Воспоминания // Отечественная история. 1993. № 4. С. 141.].

Несмотря на сдержанное отношение институтского руководства к занятиям археографического сектора, работа над сборником продолжалась. Постепенно были уточнены его тематические и хронологические рамки. Первый том сборника должен был охватывать первую половину XVII в., при этом было решено отказаться от публикации документов по истории сельского труда. По инициативе Сперанского было принято решение публиковать документы сборника целиком, по возможности избегая купюр. В конце 1935 г. было решено разделить первый том на три выпуска. Первый выпуск содержал материалы по городу Москве, второй – материалы по замосковным посадам восточной половины. Их составителем выступал Сперанский. Третий выпуск содержал материалы по посадам Поморья и западного Замосковья, собранные Устюговым, и материалы по южной и западной окраине Московского государства, собран ные Шунковым[156 - Демидова Н. Ф. Указ. соч. С. 7.]. В 1936 г. первый том был почти готов и был разработан план расширения публикации до пяти томов, однако постепенно работа над сборником была свернута и большая часть составителей была переброшена на другие темы. Устюгов с 1 января 1937 г. был переведен на должность младшего научного сотрудника в сектор истории СССР, при этом его оклад вырос почти в два раза и составил 600 рублей[157 - НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 61.].

Тем не менее в 1937–1938 гг. делались попытки завершить работу над уже подготовленным первым томом. Сперанским и Устюговым было написано археографическое введение к тому. Н. Г. Бережковым, Р. М. Раимовым, Устюговым и Шунковым были составлены географические и именные указатели. Устюговым, Сперанским и В. И. Лебедевым были подготовлены предметные указатели. Окончательное прекращение работы над сборником произошло в 1938 г., когда археографический сектор был закрыт, а его сотрудники направлены на изучение истории народов СССР. Разделы из написанных Устюговым и Шунковым введений к двум выпускам сборника были опубликованы в «Исторических записках» как самостоятельные статьи[158 - Устюгов Н. В. Работные люди на Сухоно-Двинском водном пути в первой половине XVII в. // Исторические записки. 1940. Т. 6. С. 167–194; Шунков В. И. Ремесло в Пскове и Новгороде по данным сыска 1639-1640 гг. // Исторические записки. 1939. Т. 5. С. 102–117.]. Подготовленный к печати том сборника вышел из печати только в 1988–1989 гг. благодаря стараниям ученицы Устюгова Н. Ф. Демидовой. Он был издан в трех выпусках под названием «История форм труда в Русском государстве первой половины XVII в.»[159 - История форм труда в в Русском государстве первой половины XVII в. М., 1988–1989. Вып. 1–3.].

Несмотря на приостановку институтских работ по данной тематике, Устюгов продолжал изучение истории труда в России в XVII в. и подготовил кандидатскую диссертацию по теме «Очерки по истории преобладающих видов труда в посадах восточной части Поморья в первой половине XVII в.», представлявшую собой переработанное введение к третьему выпуску первого тома сборника. В ее основу были положены акты, готовившиеся Устюговым к публикации в вышеназванном сборнике. Однако этих материалов было недостаточно, поэтому их сведения были дополнены данными из ямских, писцовых и таможенных книг. Устюгов отмечал, что в писцовых книгах указывалось только тяглое население. Вместе с тем он полагал, что это обстоятельство не препятствовало использованию всего комплекса писцовых, таможенных и ямских книг как источника для получения необходимых статистических данных. В свою очередь, используемые акты дополняли картину официальной статистики характеристикой конкретных условий труда отдельных групп рабочих[160 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 122.]. В работе использовались источники, относившиеся к трем посадам восточного Поморья, находившимся на главных водных путях края: Устюгу Великому, Соли Вычегодской и Тотьме. Также в диссертации частично использовались материалы по Соли Камской, становившейся в XVII в. крупнейшим центром солеваренной промышленности России. Привлечение соликамских материалов было связано с упадком солеваренного промысла в Тотьме и Соли Вычегодской в тот период, которому была посвящена диссертация. При этом следует отметить, что в работе изучалась трудовая деятельность только черносошного посадского населения края и не рассматривались занятия монастырских и строгановских рабочих[161 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 120–122.].

Композиционно работа делилась на пять глав. Первая глава была посвящена общей характеристике трудового населения посадов Устюга Великого, Тотьмы и Соли Вычегодской. В ее начале Устюгов выявлял основные группы рабочих в данных посадах, используя для этого сведения писцовых книг, в которых были указаны занятия населения. Для этого им были изучены писцовые книги по Устюгу Великому 1623–1626 гг., по Соли Вычегодской 1624–1625 гг. и по Тотьме 1623–1625 гг. На их основе Устюгов выделял в зависимости от специализации группы рабочего населения и подсчитывал их удельный вес среди трудового населения посадов. Однако сведения писцовых книг о посадском трудовом населении были неполны и неточны, поэтому Устюгов, наряду с ними, привлекал данные других источников.

Так, сопоставляя сведения писцовой книги по Устюгу Великому с материалами таможенных и ямских книг, он пришел к выводу, что количество посадских людей, так или иначе связанных с транспортом, было в писцовой книге серьезно занижено. Из данных писцовой книги получалось, что транспортные рабочие по своей численности занимали лишь пятое место среди трудового населения посада, а самой многочисленной группой трудящихся являлись ярыжные, то есть чернорабочие. Но таможенные и ямские книги указывали, что труд ярыжных в основном прилагался к водному транспорту, что значительно увеличивало группу транспортных рабочих. Также таможенные и ямские книги позволили установить, что в качестве рабочих на судах трудились представители двенадцати профессий, а также люди без определенных занятий, бродящие по миру. Это показывало, что спрос на судовых рабочих был настолько велик, что судовым промыслом занимались люди любой специальности, и, следовательно, обслуживание водного транспорта являлось одним из основных занятий всего посада в целом[162 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 125–126.].

Писцовая книга Соли Вычегодской содержала указание на занятия лишь четверти посадского населения. Но содержащиеся в ней данные о количестве сольвычегодских варниц, а также сведения челобитной посадских людей Соли Вычегодской в Устюжскую четверть о снижении оброка позволили Устюгову установить, что основным занятием населения данного посада являлось обслуживание соляных варниц. Рассматривая трудовое население Тотьмы, он опирался на сведения писцовой книги, содержавшей данные о занятиях большинства жителей посада. Согласно ей, почти 40 % трудового населения посада составляли транспортные рабочие, а еще 20 % являлись рабочими, занятыми на варницах. Устюгов объяснял преобладание этих групп трудового населения тем, что Тотьма, с одной стороны, являлась важным транзитным пунктом на пути из Великого Устюга к Вологде и далее к Москве, а с другой – была одним из старинных центров русского солеварения[163 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 128–130.].

Именно труду рабочих на соляных варницах была посвящена вторая глава диссертации. В ней Устюгов утверждал, что в этой отрасли наряду с принудительным использовался и наемный труд, и писал: «Условия труда солеваренных рабочих были различны и в значительной степени определялись их отношением к предпринимателю. Это прежде всего его кабальные люди и крестьяне, т. е. население, находящееся в личной зависимости от хозяина промысла и отбывающее изделье в его пользу работой на варницах. Сюда относятся рабочие северных монастырей и Строгановых. Более мелкие предприятия торговых и посадских людей пользовались трудом, нанимаемым на определенный срок по записям. Известное число наемных людей имелось и на монастырских и строгановских промыслах»[164 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. ЛЛ. 140.]. В третьей и четвертой главах, посвященных металлургии и плотницкому делу, Устюгов также отмечал факты использования наемного труда и указывал, что молотобойцы и плотники нанимались по записям на определенный срок[165 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 164, 171.]. Вместе с тем он отмечал, что государство принудительно отправляло плотников и медных мастеров на Урал для строительства судов и поиска медной руды. Позднее основные выводы этой главы диссертации были опубликованы Устюговым в статье «Из истории металлургии Поморья в первой половине XVII в.»[166 - Устюгов Н. В. Из истории металлургии Поморья в первой половине XVII в. // Вопросы истории. 1946. № 2–3. С. 127–132.].

Наиболее объемной и глубоко разработанной главой диссертации была последняя, пятая глава, в которой рассматривался труд транспортных рабочих. Позднее ее часть, посвященная рабочим водного транспорта, была опубликована в «Исторических записках» под названием «Работные люди на Сухоно-Двинском водном пути в первой половине XVII в.»[167 - Устюгов Н. В. Работные люди на Сухоно-Двинском водном пути // Исторические записки. М., 1940. Т. 6. С. 167–194.]. В этой главе Устюгов указывал, что данный водный путь обслуживали три основные категории рабочих: носники (лоцманы), кормщики и ярыжные. Самыми высокооплачиваемыми из них являлись носники, получавшие за навигационный сезон столько же, сколько подьячий съезжей избы получал за год. Поскольку навигация длилась не круглый год, многие из носников имели побочные занятия, в частности, они нередко занимались торговлей. Устюгов указывал, что носники нанимались на суда «повольною ценою». Вместе с тем он отмечал, что многие носники являлись должниками Соловецкого монастыря, вынужденными отрабатывать долг работой на судне, и писал, что наличие кабальных записей вносит очень существенную поправку в понятие наем «повольною ценою». Носник был обязан идти на судне своего кредитора, в противном случае его ждало взыскание кабального долга и разорение[168 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 190.].

Говоря о труде кормщиков, управлявших судами, Устюгов писал, что их заработок был в 4–5 раз меньше, чем заработок носников. При этом он отмечал, что очень много указаний на работу кормщиков содержится в ямских книгах, в то время как в писцовых книгах упоминания о них почти отсутствуют. Исходя из этого, он делал вывод, что если заработок носников, обеспечивавший их существование, превращал их труд в определенную профессию, то небольшой заработок кормщиков не давал им возможности ограничиться работой на судах и вынуждал их заниматься и другими промыслами[169 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 199.]. Рассматривая труд рабочих на Сухоно-Двинском водном пути, он указывал, что их наиболее многочисленной и низкооплачиваемой категорией были ярыжные. Они выполняли всю черную работу: тянули судно против течения; гребли, когда оно шло вниз по реке; стаскивали его с мелей и выгружали товар. Устюгов писал, что низкий заработок и сезонность судового промысла заставляли ярыжных совмещать работу на судах с другими занятиями, в частности, с мелкой торговлей. Вместе с тем он отмечал, что у многих ярыжных их труд превратился в профессию: зимой, после окончания навигации на Двине они уходили на заработки на Волгу, а весной возвращались обратно[170 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 206–207.]. Устюгов указывал, что в случае нарушения их интересов ярыжные обращались к воеводскому суду. При этом он писал, что центральное правительство вменяло в обязанность воеводам оберегать посадское население и уездных крестьян от обид и насилий, чинимых им проезжими и служилыми торговыми людьми[171 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 216.]. Следует отметить, что Устюгов в пятой главе не ограничивался рассмотрением водного транспорта, а также давал краткую характеристику извозному промыслу.

В заключении диссертации он разбирал вопросы о профессионализации населения восточного Поморья в первой половине XVII в., формах организации рабочего населения и наличии цехов в поморских городах XVII в. Говоря о профессионализации, Устюгов повторял выводы, изложенные в основном тексте диссертации, и утверждал, что в рассматриваемый период некоторые виды труда сделались уже определенными профессиями. К ним он относил труд носников и отчасти ярыжных. Также он отмечал наличие рабочих-профессионалов, постоянно занимавшихся одним видом деятельности, среди солеваров, кузнецов и плотников. Вместе с тем Устюгов подчеркивал на примере кормщиков, что наличие определенной профессии не являлось препятствием для занятия другими видами труда.

Разбирая вопрос об организациях рабочего населения, он отмечал, что источники не позволяют сделать вывод о наличии у него определенных организационных форм. Ярыжные объединялись в десятки, но они носили временный и случайный характер. Устюгов указывал, что за пределами хронологических рамок диссертации, во второй половине XVII в., встречаются два случая создания организаций носников (1659, 1668), резко повышавших цены и начинавших диктовать их потребителям, устраняя конкурентов. Но он отмечал, что власть считала это правонарушением и восстанавливала право найма «повольною ценою» с гарантией в форме записей[172 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 230–236.]. Установив, что прочных организаций трудящихся в Поморье не существовало, Устюгов перешел к вопросу о цехах в поморских городах XVII в. Он жестко критиковал взгляды М. В. Довнар-Запольского, С. И. Архангельского, А. В. Пруссак и других исследователей, выводивших наличие цехов на Русском Севере из абстрактно-логических соображений. Устюгов указывал на полное отсутствие свидетельств о таких цехах в источниках. Также еще одним серьезным аргументом против наличия цехов являлось то, что кузнец или плотник, которого требовалось послать в Сибирь, избирался всем земским или посадским миром. Между тем в случае существования цехов воевода, отвечавший за посылку мастеров в Сибирь, не прибегал бы к мирским выборам, а обратился бы за этим к кузнечному или плотницкому цеху. Используя сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, Устюгов утверждал, что на Русском Севере не было основных условий, породивших цехи в средневековом городе: отсутствовала необходимость объединения против разбойничьего дворянства и была не страшна конкуренция со стороны стекавшихся в города беглых крепостных. Сочетая цитаты из классиков марксизма со ссылками на М. М. Богословского, он утверждал, что на Русском Севере отсутствовали противоречия между городом и деревней. Подводя итоги, Устюгов подчеркивал, что не объединенное в цехи ремесленное население и лица, работавшие по найму, заключали с потребителями труда соглашения на выполнение той или иной работы. Вместе с тем он делал оговорку, что хотя источники называют данные условия наймом, они не соответствуют тому, что называется наймом при капитализме, а носят другой характер, во многом близкий к феодальным отношениям[173 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 240.].

Рассмотренная диссертация, воссоздающая живую картину промышленного развития восточного Поморья первой половины XVII в., представляла собой серьезный вклад в развитие отечественной исторической науки. Она стала первым крупным исследованием Устюгова о русской промышленности XVII в. Ряд ее выводов об использовании наемного труда на Русском Севере в данную эпоху в дальнейшем лег в основу концепции раннего генезиса капитализма в России, созданную Устюговым в послевоенный период. Ее защита состоялась 10 декабря 1938 г. в Институте истории АН СССР. Официальными оппонентами на ней выступили С. Б. Веселовский и В. И. Пичета. Кроме них в прениях приняли участие Б. Д. Греков, С. В. Бахрушин и Е. Ф. Дюбюк. Они дали высокую оценку работе Устюгова, охарактеризовав ее как серьезный научный труд, основанный на новом архивном материале. Говоря о недостатках работы, они отметили узость хронологических и территориальных рамок исследования, в то время как имеющийся материал позволял дать более широкую постановку рассматриваемых вопросов; отсутствие в работе демонстрации связей экономики Поморья с экономикой Московского государства; изучение только преобладающих видов труда и недостаток динамики в рассмотрении трудовых процессов. Тем не менее, несмотря на указанные недостатки, ученый совет Института истории единогласно постановил присудить Устюгову степень кандидата исторических наук[174 - В Институте истории Академии наук СССР (защита диссертаций) // Историк-марксист. 1939. № 3. С. 218–219.].

В 1939 г. Устюгов приступил к написанию докторской диссертации, посвященной истории солеваренной промышленности Соли Камской, которую планировал защитить в 1942 г.[175 - Бурдей Г. Д. Историк и война. Саратов, 1991. С. 130; Михайлова Н. Г. Переписка военных лет Н. В. Устюгова в Архиве АН СССР // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 60.] Одновременно с этим он приступил к исполнению поручения, данного Институту истории Управлением проектирования Соликамского гидроузла, по сбору материалов по истории солеваренной промышленности Соликамского района. В частности, летом 1940 г. Устюгов смог выявить в фондах Московского областного музея (г. Истра) материалы о солеварении Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, содержавшие уникальную информацию о взаимоотношениях соликамских солеваров с крестьянами, поставлявшими дрова на соляные промыслы[176 - Устюгов Н. В. Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в. М., 1957. С. 26.]. В дальнейшем дополнительную ценность этим материалам придал тот факт, что архив Московского областного музея погиб в годы Великой Отечественной войны. Однако в сентябре 1940 г. работы по строительству Соликамского гидроузла было решено законсервировать, после чего Управление попросило Институт прекратить подбор материалов по данной тематике[177 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 3. Ед. хр. 19. Л. 1.]. Начавшаяся вскоре Великая Отечественная война вынудила Устюгова прекратить работу и над написанием докторской диссертации, которую он смог защитить только в 1957 г.

Ослабление внимания к социально-экономической тематике и обращение к прошлому народов СССР стало характерной чертой работы Института истории во второй половине 1930-х гг. Такая политика руководства Института была связана с выходом «Замечаний Сталина, Кирова, Жданова о конспекте учебника по истории СССР», составленных в 1934 г. и опубликованных в «Правде» в январе 1936 г. В них говорилось, что нужен учебник истории, в котором история Великороссии не отрывалась бы от истории других народов СССР, и подчеркивалась необходимость изучения прошлого коренных народов[178 - Сталин И. В., Киров С. М., Жданов А. А. Замечания о конспекте учебника по истории СССР // Сталин И. В. Сочинения. М., 1997. Т. 14. С. 42.]. Публикация данных замечаний вызвала стремительную активизацию исследований по истории народов СССР, затронувшую и Устюгова. В этот период история коренных народов стала одной из основных тем в его творчестве. Особенно активно он занимался историей кочевых народов Центральной Азии и Приуралья, что будет подробно рассмотрено нами в следующем параграфе. Параллельно с Устюговым подобные изменения тематики переживали и другие представители первого советского поколения историков. Так, ленинградский историк М. П. Вяткин во второй половине 1930-х гг. перешел от изучения истории крепостной мануфактуры к изучению прошлого Казахстана, а коллега Устюгова по Институту истории Е. Н. Кушева в это же время оставила работу по составлению Словаря деятелей революционного движения в России и занялась изучением истории Дагестана[179 - М. П. Вяткин. Страницы жизни и работы. СПб., 2007. С. 9–10; Кушева Е. Н. Указ. соч. С. 139.].

В то же время, наряду с активизацией исследований по истории народов СССР, перед советскими историками была поставлена и другая задача: написание обобщающих трудов, рассматривавших прошлое человечества с марксистско-ленинских позиций. Важнейшим делом для специалистов по отечественной истории стала подготовка многотомной «Истории СССР», работа над которой началась в 1936 г. Согласно первоначальным планам она должна была выйти в пяти томах, но уже к началу 1940-х гг. число запланированных томов выросло до двенадцати[180 - Дубровский А. М. Указ. соч. С. 635.]. Вскоре после начала работ над «Историей СССР», в марте 1938 г., Устюгов стал исполняющим обязанности старшего научного сотрудника в секторе истории СССР, а после защиты кандидатской диссертации в декабре того же года был окончательно утвержден в этой должности[181 - НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 61.]. При этом, несмотря на повышение, ему был сохранен прежний оклад. В том же декабре вместо единого сектора истории СССР было образовано три новых сектора, разделенных по хронологическому признаку, и Устюгов вошел в число сотрудников сектора истории СССР до XIX в. Будучи старшим научным сотрудником, Устюгов принимал участие в подготовке данного издания, для которого им было написано десять разделов, посвященных чувашам в IX–XVI вв., народу коми в XIV–XVI, XVII и XVIII вв., черносошным крестьянам, саамам (лопарям) в XVII и XVIII вв., башкирским восстаниям XVII в., башкирам в XVIII в. и калмыкам в первой половине XIX в. Кроме этого, он принимал участие в редактировании четвертого тома данного издания, посвященного XVII в., и шестого тома, посвященного первой половине XIX в.[182 - НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 66.] В 1941 г. был подготовлен машинописный текст пяти томов «Истории СССР», охватывавших период до XVIII в. включительно, но вскоре работа над многотомником была приостановлена в связи с началом Великой Отечественной войны[183 - Кушева Е. Н. Указ. соч. С. 141.].

Одновременно с завершением работы над кандидатской диссертацией и началом изучения прошлого народов СССР Устюгов приступил к работе в высшей школе. В августе 1938 г. он был приглашен для чтения курса вспомогательных исторических дисциплин в Историко-архивный институт, который вскоре перешел в ведение НКВД СССР[184 - Каменцева Е. И. Работа Н. В. Устюгова в области вспомогательных исторических дисциплин // Археографический ежегодник. 1968. М., 1970. С. 281.]. Решающую роль в этом также сыграл Сперанский, возглавлявший в институте кафедру истории архивного дела СССР. Когда Устюгов получил приглашение от Сперанского, разработанного курса по данному предмету у него не было, и, завершая очередное занятие, он иногда говорил: «Я не знаю, что будет у нас на следующей лекции»[185 - Из воспоминаний об Историко-архивном институте. Интервью Н. Ф. Демидовой А. Ю. Клименко и Е. В. Пчёлову // Гербовед. 2007. № 95. С. 8–18.]. Но в течение семестра ему удалось создать фактически с нуля курс блестящих по форме и содержанию лекций. В начале 1939 г. три части курса, посвященные хронологии, метрологии и сфрагистике, были размножены на стеклографе. Курс лекций Устюгова стал первым печатным обзором по вспомогательным историческим дисциплинам, вышедшим с 1924 г., когда было опубликовано последнее издание популярного в начале 1920-х гг. курса А. М. Большакова.

В 1939 г. Устюгову было присвоено ученое звание доцента по кафедре истории архивного дела[186 - НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 69.]. В том же году из данной кафедры выделилась кафедра вспомогательных исторических дисциплин, которую также возглавил Сперанский. Вместе с ним на новую кафедру ушел Устюгов. Тогда же Устюговым и Сперанским был организован на новой кафедре научный кружок, из которого вышли такие выдающиеся ученые, как Е. И. Каменцева и Н. Ф. Демидова[187 - Комиссаренко А. И. Формирование и развитие научной школы Николая Владимировича Устюгова в историко-архивном институте Российского государственного гуманитарного университета // Историческая наука на рубеже веков. Екатеринбург, 2000. С. 244.]. Поступившая в Институт в 1940 г. Н. А. Ковальчук писала в своих воспоминаниях о руководителях кружка: «Они умели легко, на ходу сообщать несведущим юнцам массу знаний и вместе с тем прививали им (т. е. нам) интеллигентные манеры обращения, приучали к хорошему русскому языку, невольно передавали лучшие традиции старой (дореволюционной) высшей школы новому поколению»[188 - Ковальчук Н. А. «Историко-архивный институт стал моим родным домом» // Отечественные архивы. 2003. № 4. C. 83.].

Кроме лекций и занятий в кружке Устюгов проводил экскурсии по историческим местам Москвы. Н. А. Ковальчук в своих воспоминаниях описала его экскурсию по палатам Романовых на Варварке: «На Варварку мы направились в обход: из института по Никольской на угол с Красной площадью. Там в то время был пустырь после того, как уничтожили церковь Иконы Казанской Божьей Матери (восстановленную недавно). Николай Владимирович долго рассказывал историю ее постройки, старался передать словами архитектурный облик храма. Потом мимо ГУМа дошли до собора Василия Блаженного. Опять остановка, опять целая лекция о его истории. Только после этого двинулись к Романовским палатам. В то время начались археологические раскопки в Зарядье. Нижнюю часть дома лишь едва-едва извлекли из земли. В верхнем этаже уже блестели изразцы, позолота, красовались своей резьбой различные столы, столешницы, скамьи, стулья, висело несколько светильников, кое-где попадались иконы. Внизу же отдавало сыростью, выступали кирпичные стены, покрытые остатками глины. Мы были в вечернее время, вероятно, в ноябре. Пасмурная погода и сгустившиеся сумерки гармонично окаймляли восприятие событий, сопутствовавших началу Романовской династии»[189 - Ковальчук Н. А. «Историко-архивный институт стал моим родным домом» // Отечественные архивы. 2003. № 4. C. 80.].

Уже в первые годы своей преподавательской деятельности Устюгов смог завоевать любовь и уважение студентов. Н. А. Ковальчук писала о нём: «Покорял он нас своей эрудицией, своей феноменальной памятью. Однако у него была слабость, от которой он, видимо, очень страдал. Бросалось в глаза его внимание к симпатичным девушкам типа скромных дореволюционных гимназисток. ‹…› Свою увлеченность Николай Владимирович скрыть не мог, так как обычно густо краснел при взгляде на свою избранницу. Мы все это замечали, он еще больше смущался и еще больше краснел. Однажды он даже был вынужден оправдываться. Произнес пламенную тираду на тему: “Способность человека краснеть от смущения говорит о его целомудрии”. Он об этом сказал, когда заметил, что покраснел кто-то из студентов. Мы же все поняли, что речь идет о самом Устюгове. Безусловно, мы его не судили за это, но слегка снисходительно и очень дружелюбно подсмеивались между собой над этим его невинным качеством. Ценили же его ум, разносторонность и глубину знаний, умение всецело отдаваться своему делу. Студентов он любил как собственных детей, готов был отдать им всё свое время и силы. Студенты это чувствовали и отвечали огромным расположением к нему. Присущую же ему в то время долю кокетства охотно прощали ‹…› его учебные пособия по вспомогательным историческим дисциплинам, увидевшие свет как раз в 1940 г., еще долгие годы служили студентам верой и правдой при подготовке к экзаменам»[190 - Ковальчук Н. А. «Историко-архивный институт стал моим родным домом» // Отечественные архивы. 2003. № 4. C. 80.].

В 1940 г. на стеклографе были отпечатаны четвертая и пятая часть курса Устюгова, посвященные геральдике и нумизматике. Весной 1941 г. Устюгов заключил договор с издательством на публикацию своих лекций типографским способом. Готовя типографское издание своего курса, он планировал существенно переработать его разделы, посвященные хронологии, метрологии и сфрагистике. Он собирался внести в него материал по армянской и грузинской хронологии, для чего изучил ряд трудов на французском языке, так как исследования по данной тематике на русском почти отсутствовали. В разделе метрологии он хотел более ярко обозначить основные направления метрологической политики XVI–XVII вв. Кроме этого, он собирался дополнить раздел сфрагистики неопубликованными материалами о рецептах составления печатей-матриц и месячных таможенных печатях[191 - Каменцева Е. И. Письма историка с фронта // Советская историография отечественной истории. М., 1988. С. 91–92.]. Однако работу над этим изданием прервала начавшаяся вскоре Великая Отечественная война.

Следует отметить, что первые годы работы Устюгова в Историко-архивном институте были временем проведения активной репрессивной политики Советского государства, направленной против всех потенциальных противников действующего режима. В 1939 г. был отстранен от должности и исключен из партии директор Историко-архивного института К. С. Гулевич, обвиненный в причастности к «рабочей оппозиции» в начале 1920-х гг. В 1940 г. начальник отдела кадров Главного архивного управления НКВД СССР К. И. Удалец в докладной записке о выполнении плана за первый квартал года, направленной заместителю наркома внутренних дел С. Н. Круглову, писал, что Устюгов находился в разработке 2-го отдела ГУГБ НКВД, занимавшегося выявлением контрреволюционных элементов. При этом дополнительным компрометирующим обстоятельством для него служило то, что брат его жены, Александры Николаевны Устюговой, был осужден в 1932 г. на десять лет за антисоветскую агитацию[192 - «Студенты просят, чтобы органы НКВД навели в институте большевистский порядок» / Т. И. Хорхордина и В. Ю. Романова // Новый исторический вестник. 2002. № 6. С. 140–174.]. Тем не менее Устюгову удалось избежать ареста, и он смог продолжить преподавательскую и научную работу.

Семь предвоенных лет (1934–1941) стали для Устюгова временем кардинальной смены тематики научных исследований. После начала профессиональных занятий исторической наукой в центре его интересов находилась не история русского крестьянства XIX в., а история Русского Севера и Прикамья в XVII в. Тогда же Устюгов приступил к изучению истории народов СССР и вспомогательных исторических дисциплин, ставших в дальнейшем, наряду с историей Русского Севера в XVII в., основными темами его исследований. Однако в эти годы ни одна из его работ по данным темам не была доведена до печати. С одной стороны, это было связано с идеологическими причинами, влиявшими на творчество всех советских историков в данный период и проявлявшимися в преимущественном печатании идеологически важных работ и затягивании сроков публикации научных трудов из-за изменений партийной линии. С другой – это было связано с тем, что Устюгов, как и многие советские ученые, был вынужден прервать научную работу в годы Великой Отечественной войны.

1.4. Формирование взглядов на историю кочевых народов Центральной Азии и Приуралья

Начало активных занятий Устюгова историей коренных народов СССР произошло в середине 1930-х гг., когда многие историки были вынуждены сменить направление своих исследований и обратиться к данной тематике, подвергавшейся в то время идеологической переоценке. До этого времени в отношении нее господствовали взгляды, сложившиеся в большевистской среде еще в дореволюционный период и продиктованные необходимостью ликвидации Российской империи. Согласно им нерусские народы провозглашались жертвами колониальной эксплуатации, национальные движения получали однозначно положительную оценку, а присоединение данных народов к России считалось «абсолютным злом». При этом русский народ, наоборот, провозглашался угнетателем и эксплуататором, и его активное изучение объявлялось идеологически вредным.

Наиболее активно данная точка зрения продвигалась на рубеже 1920–1930-х гг., когда большевистская политика поддержки коренных народов и принижения русского народа достигла своего апогея[193 - Мартин Т. Империя «положительной деятельности». М., 2011. С. 36, 45.]. Активному продвижению в историческую науку концепции «абсолютного зла» способствовало то, что ее сторонником являлся фактический лидер советских историков-марксистов М. Н. Покровский. В 1928 г. на Первой всесоюзной конференции историков-марксистов сам термин «русская история» был объявлен контрреволюционным. С этого времени в советских вузах и НИИ вместо «истории России» стала изучаться и преподаваться «история народов СССР», а русский народ объявлялся лишь одним из героев этой истории[194 - Кривошеев Ю. В., Дворниченко А. Ю. Изгнание науки: Российская историография в 20-х – начале 30-х годов ХХ века // Отечественная история. 1994. № 3. С. 148; Покровский М. Н. К истории СССР // Историк-марксист. 1930. Т. 17. С. 18.]. Смена терминологии сопровождалась началом активных исследований по истории нерусских народов Советского Союза, провозглашенных жертвами национального угнетения со стороны русских в дореволюционный период. Но ее изучение осложнялось тем, что данная проблематика была крайне слабо разработана в дореволюционной историографии, поэтому историками была начата масштабная работа по выявлению и публикации источников по истории коренных народов.

Одним из проектов издания документов по истории коренных народов стал проект серии «Памятники истории народов СССР XV–XVII вв.». Неоднократно помогавший Устюгову А. Н. Сперанский в 1936 г. предложил привлечь его к данному изданию[195 - Ананьев В. Г. Александр Николаевич Сперанский: материалы к научной биографии // Вестник РГГУ. 2011. № 12. С. 50.]. Хотя этот замысел не был реализован, в том же году Устюгов впервые обратился к истории народов СССР, опубликовав в журнале «Историк-марксист» рецензию на первый выпуск сборника «Прошлое Казахстана в источниках и материалах», изданный Казахским краевым издательством в 1935 г. В своей рецензии он выделял ряд недостатков сборника, связанных с отбором источников и составлением справочных указателей[196 - Устюгов Н. В. Рец. на: Прошлое Казахстана в источниках и материалах / под ред. С. Д. Асфендиарова и П. А. Кунте // Историк-марксист. 1936. № 6. С. 202.]. Вместе с этим Устюгов давал сборнику в целом высокую оценку и писал, что он, несомненно, станет полезной книгой для ученых и преподавателей, впервые приступающих к изучению истории Казахстана[197 - Устюгов Н. В. Рец. на: Прошлое Казахстана в источниках и материалах / под ред. С. Д. Асфендиарова и П. А. Кунте // Историк-марксист. 1936. № 6. С. 205.].

Одним из центров публикации документов по истории коренных народов в это время стал Историко-археографический институт АН СССР, приступивший в 1932 г. к изданию серии документальных публикаций под названием «Материалы по истории народов СССР»[198 - Серова Е. А. Историко-археографический институт Академии наук СССР (1931–1936 гг.) // История и историки. 1976. М., 1979. С. 364–365, 370–372.]. Несмотря на то, что с 1933 г. началось сворачивание политики поддержки коренных народов, а в 1934 г. общегосударственная история была обозначена термином «история СССР», изучение прошлого нерусских народов, за которым закрепилось узкое значение термина «история народов СССР», продолжало оставаться одной из приоритетных тем советской историографии.

В 1936 г. в Трудах Историко-археографического института был опубликован седьмой выпуск «Материалов по истории народов СССР». Данный выпуск являлся первой частью «Материалов по истории Башкирской АССР» и был посвящен башкирским восстаниям XVII – первой половины XVIII в. Составителем и редактором этого сборника выступил ленинградский историк А. П. Чулошников, являвшийся автором нескольких работ по истории Казахстана и Башкирии и в дальнейшем работавший в Ленинградском отделении Института истории (далее ЛОИИ). Именно с этой документальной публикацией связано первое обращение Устюгова к истории Башкирии, ставшей в дальнейшем одной из главных тем его творчества.

В начале следующего 1937 г. Устюговым, являвшимся в то время сотрудником археографического сектора Института истории, был написан отзыв на данную публикацию. Отзыв содержал множество критических замечаний, вызванных различием в подходах Устюгова и Чулошникова к истории Башкирии и принципам публикации документов. Работая под руководством Сперанского, Устюгов следовал его требованиям к археографической работе, заключавшимся в обязательном ознакомлении со всеми делами намеченных архивных фондов и выявлении и учете всех хранящихся в них документов. Поэтому главные упреки, адресованные им составителям сборника, заключались в непривлечении важных фондов, таких как Калмыцкие дела в ГАФКЭ, неполном использовании привлеченных фондов и публикации отрывочных и неполных документов. Эта критика вызвала ответ со стороны Чулошникова, который писал о неблагоприятных обстоятельствах подготовки сборника и, в частности, указывал, что уже после сдачи сборника в печать его составителям удалось случайно найти в фонде академика А. А. Куника указание на дела и приговоры Правительствующего Сената по Оренбургской губернии. В свою очередь Устюгов сделал несколько замечаний на ответ Чулошникова, в которых писал: «Я был бы готов вместе с составителями сборника порадоваться тому счастливому случаю, который помог им обнаружить в фонде Куника указание на дела и приговоры Сената, касающиеся Оренбургской губернии, если бы не знал, что эти же сведения помещены на с. 120 Памятной книжки Московского архива Министерства юстиции, изданной в 1890 г., находящейся в читальном зале ГАФКЭ и доступной без предварительной выписки каждому занимающемуся»[199 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 299. Л. 7.].

В начале 1938 г. Устюговым на основе вышеназванного отзыва была опубликована рецензия на данный сборник в журнале «Историк-марксист». В ней он уделил основное внимание критике вступительной статьи к сборнику, которая также была написана Чулошниковым и называлась «Феодальные отношения в Башкирии и башкирские восстания XVII и первой половины XVIII в.». В рецензии указывалось на краткость и нечеткость характеристик, даваемых во вступительной статье основным социальным группам населения Башкирии. Кроме этого, критику Устюгова вызвали оценки, данные во вступительной статье общественному строю башкир и башкирским восстаниям. Чулошников утверждал, что к башкирскому обществу полностью применима концепция кочевого феодализма, разработанная Б. Я. Владимирцовым, согласно которой в кочевом обществе феодальная собственность на землю проявлялась через распоряжение различными участками пастбищных территорий[200 - Чулошников А. П. Феодальные отношения в Башкирии и башкирские восстания XVII и первой половины XVIII в. // Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Ч. I. С. 12, 21.]. Из признания башкирского общества феодальным следовала характеристика большей части башкир как эксплуатируемых трудящихся масс. Соответственно, эти эксплуатируемые массы рассматривались Чулошниковым как главная движущая сила башкирских восстаний, а сами восстания характеризовались в соответствии с официальной идеологией как революционная борьба башкирского народа против феодально-крепостнического гнета царской России[201 - Чулошников А. П. Феодальные отношения в Башкирии и башкирские восстания XVII и первой половины XVIII в. // Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Ч. I. С. 62; Археографическое введение // Материалы по истории Башкирской АССР. М.; Л., 1936. Ч. I. С. 66.]. Однако названные характеристики вступали в противоречие с данными источников, что вынуждало автора постоянно делать оговорки о сохранении родовых институтов, ведущей роли феодалов в башкирских восстаниях и классовой близорукости рядовых башкир, воевавших вместе со своими феодалами против русских крестьян[202 - Чулошников А. П. Указ. соч. С. 10, 63.].

В своей рецензии Устюгов, не отрицая применения к башкирской знати термина «феодалы», назвал принципиальной ошибкой Чулошникова недооценку родовых пережитков в башкирском обществе, наблюдавшихся, по его словам, не только в XVII в., но и в тридцатых годах XVIII в. Приводя в подтверждение данного тезиса идеологические аргументы, он писал, что товарищ Сталин в своей речи на Х съезде партии прямо указывал, что башкиры сохранили родовой быт, и утверждал, что Чулошников подменил это ясное указание схемой о феодализме. Следует отметить, что, ссылаясь на речь Сталина, Устюгов не давал сноски на протоколы Х съезда РКП(б), так как они были в то время недоступны для читателей. Также, не отрицая прямо освободительного характера башкирских восстаний, Устюгов подчеркивал, что они часто возглавлялись башкирскими феодалами[203 - Устюгов Н. В. Рец. на: Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. I // Историк-марксист. 1938. № 1. С. 147.]. В дальнейшем тезисы о сохранении патриархальных пережитков в башкирском обществе и феодальном характере башкирских восстаний стали основополагающими концептуальными элементами взглядов Устюгова на историю Башкирии.

Работа над первой частью «Материалов по истории Башкирской АССР» велась в основном в 1934–1936 гг., когда в исторической науке господствовали идеи Покровского о Великороссии, построенной на костях инородцев[204 - Покровский М. Н. Возникновение Московского государства и «великорусская народность» // Историк-марксист. 1930. Т. 18–19. С. 28.]. Соответственно, во вступительной статье Чулошникова постоянно употреблялись выражения «колониальная политика России», «русское господство», а само присоединение Башкирии оценивалось исключительно негативно[205 - Чулошников А. П. Указ. соч. С. 26, 45, 58.]. Однако ко времени выхода рецензии Устюгова в официальной идеологии произошли заметные перемены. В середине 1930-х гг. в связи с необходимостью укрепления советского государства партийное руководство перешло к политике сглаживания межнациональных противоречий, отказу от восхваления национальных движений и переоценке исторической роли крупнейшего из народов СССР – русского. Одним из проявлений данного идеологического поворота стало изданное в 1937 г. постановление жюри правительственной комиссии конкурса на лучший учебник по истории СССР для 3 и 4 классов средней школы. В нём провозглашался официальный отход от однозначно негативной оценки присоединения коренных народов к России и объявлялось, что присоединение к ней украинцев и грузин являлось «наименьшим злом» по сравнению с их присоединением к другим странам[206 - Постановление жюри правительственной комиссии конкурса на лучший учебник по истории СССР для 3 и 4 классов средней школы // Исторический журнал. 1937. № 8. С. 1–5.]. Следует отметить, что выход данного постановления не означал немедленной переоценки прошлого всех народов СССР. В работах по истории других коренных народов сохранялись негативные оценки России и русского народа, окончательный отказ от которых произошел позднее, уже в годы Великой Отечественной войны[207 - Тихонов В. В. Советские историки и переосмысление национальных историй в последнее сталинское десятилетие // Советские нации и национальная политика в 1920–1950-е гг. М., 2014. С. 239–242.].

В связи с произошедшими идеологическими изменениями Устюгов назвал употребление Чулошниковым выражения «русское господство» политически неверным. Кроме этого, он подчеркнул прогрессивность России по сравнению с Востоком, аргументировав ее цитатой из письма Ф. Энгельса К. Марксу о том, что русское господство играет цивилизаторскую роль для башкир и татар[208 - Устюгов Н. В. Рец. на: Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. I // Историк-марксист. 1938. № 1. С. 147.]. Следует отметить, что идея о прогрессивности русской колонизации Башкирии также стала одним из концептуальных элементов взглядов Устюгова на башкирскую историю. Наряду с рецензированием публикаций по истории народов СССР, Устюгов и сам занимался публикаторской работой. В это время он принимал участие в подготовке сборника документов по истории Казахстана и участвовал в выявлении материалов для четвертого тома «Материалов по истории Казахской ССР», опубликованного в 1940 г.[209 - Вяткин М. П., Дмитриев Н. К. Археографическое введение // Материалы по истории Казахской ССР. М.; Л., 1940. С. 44.] Отметим, что данный том «Материалов» стал единственным вышедшим из печати, а его номер был обусловлен его хронологическими рамками: он был посвящен истории Младшего жуза в 1780–1820-х гг.

Однако важнейшей задачей советских историков во второй половине 1930-х гг. была не публикация документов, а создание новых учебников по истории и подготовка обобщающих трудов. В конце 1930-х гг., вслед за созданием учебников по истории СССР для начальной и средней школы, началось создание вузовских учебников по данной дисциплине. В 1940 г. вышел второй том учебника по истории СССР для исторических факультетов высших учебных заведений, редактором которого была профессор М. В. Нечкина. Для этого тома Устюгов написал небольшой раздел по истории башкир в первой половине XIX в. В дальнейшем этот учебник выдержал два переиздания, которые вышли в 1949 и 1954 гг.

Одновременно с участием в написании новых учебников Устюгов занимался работой по подготовке разделов двенадцатитомной «Истории СССР». Из десяти разделов, написанных для нее Устюговым, два были посвящены истории Башкирии. Для четвертого тома им был написан раздел о башкирских восстаниях XVII в., а для пятого тома – раздел об истории башкир в XVIII в. Рукописи данных работ хранятся в Архиве РАН в фонде Устюгова.

Следует отметить, что рукопись раздела, озаглавленного «Башкирские восстания XVII в.», в описи фонда ошибочно атрибутирована как раздел «Очерков истории Башкирии»[210 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Л. 16.]. Мы подробно проанализируем ее содержание, так как она послужила протографом для последующих работ Устюгова по данной тематике. Работа над ней была завершена 4 декабря 1939 г., поэтому мы будем в дальнейшем именовать этот труд рукописью 1939 г. Важно отметить, что текст «Башкирских восстаний XVII в.» представлял собой образец скрытой полемики с господствовавшими в то время взглядами на историю Башкирии, нашедшими наиболее яркое отражение в отрецензированной Устюговым статье Чулошникова. Внешне соглашаясь с тезисами Чулошникова, Устюгов добавлял к его утверждениям дополнения или примеры, опровергавшие чулошниковскую концепцию истории Башкирии. Эти черты работы Устюгова проявились в целом ряде параграфов рукописи 1939 г.

§ 1 представлял собой введение к рассматриваемой работе. В нём Устюгов подчеркивал слабую изученность проблематики башкирских восстаний и указывал, что к моменту написания его работы в науке не существовало даже общепринятой их датировки. Он приводил обзор основных мнений по данному вопросу и называл наиболее убедительными датировки профессора Казанского университета Н. А. Фирсова и А. П. Чулошникова, выделявших в XVII в. два крупных башкирских восстания, продолжавшихся с 1662 по 1665 г. и со второй половины 1670-х по 1683 г. Задачами своего исследования он считал пересмотр всех изданных источников по истории башкирских восстаний XVII в. и дополнение их некоторыми неизданными документами. На основе этих данных он стремился выяснить причины башкирских восстаний, обрисовать их фактическую сторону и объяснить причины их неуспеха[211 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 47.].

§ 2 был посвящен положению Башкирии в составе Русского государства во второй половине XVI – первой половине XVII в. Ссылаясь на статью Чулошникова, Устюгов писал, что Башкирия была завоевана московским царем, а башкирские выступления второй половины XVI в. являлись борьбой против завоевателей. Но уже при объяснении причин башкирских выступлений начала XVII в. он отходил от взглядов Чулошникова. Если Чулошников объяснял восстания дальнейшим наступлением русских колонизаторов на Башкирию, то Устюгов связывал их со слабостью центральной власти в годы Смутного времени и ослаблением ее внимания к окраинам[212 - Чулошников А. П. Указ. соч. С. 26–27; АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 50.].

В § 3 Устюгов рассматривал непосредственные причины башкирских восстаний 1662–1665 и 1676–1682 гг. Как и Чулошников, он называл причинами восстаний захваты башкирских земель и заселение их русскими, обременение башкир ясаком и злоупотребления местной администрации. Но кроме этого Устюгов указывал еще одну причину, которая не укладывалась в созданную Чулошниковым картину восстаний как революционной борьбы башкирского народа. Он подчеркивал руководящую роль феодалов в подготовке башкирских выступлений и, указывая на причины их недовольства, приводил цитату из работы Н. А. Фирсова «Положение инородцев Северо-Восточной России в Московском государстве». В этом труде Фирсов писал, что многие представители аристократии ханств, возникших после распада Золотой Орды, не желали превращаться в слуг московских государей и стремились восстановить свое прежнее положение наследственных родовитых властелинов «черных людей»[213 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 55–57; Фирсов Н. А. Положение инородцев Северо-Восточной России в Московском государстве. Казань, 1866. С. 117–118.].

Большая часть исследования Устюгова, включавшая параграфы с четвертого по десятый, была посвящена рассмотрению башкирского восстания 1662–1665 гг. В § 4 Устюгов рассматривал подготовку данного восстания. Он называл его организационными центрами Крымское ханство и царевичей Кучумовичей, кочевавших в южносибирских степях. Тезис об организующей роли Крымского ханства в башкирском восстании опирался на донесение калмыцкого тайши Мончака к астраханскому воеводе кн. Г. С. Куракину и расспросные речи переводчика Карая Рахимгулова, направленного уфимским воеводой к восставшим башкирам в 1663 г. В них говорилось о том, что башкиры отправляли послов к крымскому хану, правда, не сообщалось о согласии хана оказать помощь башкирскому восстанию. Кроме этого, Устюгов использовал донесение уральского крестьянина, приводившееся в отписке тобольского воеводы, в котором говорилось, что восстание началось «по сговору с крымским царем», и сообщение пленного татарина о том, что восставшие ожидают подхода крымских войск[214 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 57–60.]. Руководящая роль царевичей-Кучумовичей подтверждалась многочисленными документами об их личном участии в восстании, опубликованными в Дополнениях к актам историческим (далее ДАИ) и «Материалах по истории Башкирской АССР»[215 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 60.]. Устюгов указывал, что в зауральской Башкирии его организаторами являлись так называемые «выходцы», вернувшиеся в русские владения из кочевий Кучумовичей, среди которых выделялся знатный башкир Сары Мергень[216 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 57, 63.]. Именно восстановление Сибирского ханства являлось, по словам Устюгова, главной целью восстания. Также он отмечал, что восставшие рассчитывали на получение военной помощи от калмыков, кочевавших возле русских границ.

В пятом и шестом параграфах он описывал действия восставших башкир в 1662 г. Разделение на параграфы проводилось в данном случае по географическому признаку: в § 5 описывался ход восстания в Приуралье, а в § 6 – в Зауралье. Излагая ход восстания, Устюгов подробно описывал разорение повстанцами русских слобод и деревень, что резко контрастировало с работой Чулошникова, акцентировавшего жестокость царских карателей и лишь кратко упоминавшего о нападениях башкир на русские поселения[217 - Чулошников А. П. Указ. соч. С. 30–31.].

В § 7 он рассматривал действия правительственных войск, боровшихся с повстанцами осенью 1662 г. Он писал, что перед ними была поставлена задача не только подавлять восстание вооруженной силой, но и вносить разлад в ряды восставших, привлекая на свою сторону социальную верхушку башкир обещанием царской милости и жалования в случае прекращения восстания[218 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 77.]. Устюгов отмечал, что такая тактика принесла свои плоды, и осенью 1662 г. башкиры Ногайской дороги и приуральских волостей Сибирской дороги принесли повинную. При этом тарханы (представители высшего слоя башкирской знати) Ногайской дороги выдали властям двух участников восстания: Гоура и Улекея Кривого, которые были повешены уфимским воеводой[219 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 80–81.]. Устюгов указывал, что с наступлением зимы башкиры прекратили сопротивление, но вновь выступили весной 1663 г.

Рассмотрению восстания этого года были посвящены восьмой и девятый параграфы работы. Как и при описании движения 1662 г., разделение на параграфы проводилось по географическому признаку. § 8 был посвящен восстанию в Казанской и Ногайской дорогах, а § 9 – восстанию в Осинской и Сибирской дорогах. Устюгов связывал возобновление восстания в Ногайской дороге с невыполнением московскими властями обещаний, данных башкирам, которые принесли повинную осенью 1662 г. Вместе с тем он отмечал, что сопротивление башкир было недолгим и уже осенью 1663 г. тарханы Ногайской дороги были вынуждены вступить в переговоры с уфимским воеводой. В результате переговоров башкирские послы были отправлены в Москву, где принесли повинную в приказе Казанского дворца. При этом они были вынуждены согласиться на выдачу заложников, которые должны были содержаться в Уфе до окончательного усмирения всех башкир. Тогда же уфимскому воеводе удалось уговорить принести повинную башкир Казанской дороги. Следует отметить, что, говоря о принесении восставшими повинной, Устюгов рисовал принципиально иную картину прекращения восстания, чем Чулошников. Последний называл принесение повинной феодалами предательством и писал, что оно было порождено общностью классовых интересов башкирских тарханов и московского правительства[220 - Чулошников А. П. Указ. соч. С. 28, 33.]. Устюгов, так же как и Чулошников, писал, что одной из причин принесения повинной были правительственные обещания различных льгот для башкирской знати. Но к этому он добавлял еще одну причину, разрушавшую созданную Чулошниковым картину преданной феодалами революционной борьбы башкирских масс. Он писал, что тарханы были вынуждены принести повинную, так как утратили поддержку со стороны рядовых башкир, которым восстание приносило только разорение. Разочарование в восстании рядовых башкир Устюгов связывал с тем, что подчинение Кучумовичам не сулило им никаких благ, так как при господстве сибирских царевичей татарские и башкирские феодалы имели больше возможностей для эксплуатации подвластного им населения, чем при господстве московского правительства[221 - Чулошников А. П. Указ. соч. С. 28–29, 33; АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 88–90.].

Сведения о принесении повинной повстанцами Сибирской и Осинской дорог в 1663 г. в источниках отсутствовали, и Устюгов предполагал, что они прекратили боевые действия с наступлением зимы по естественным причинам. Рассматривая ход восстания в этих дорогах, он писал, что возглавлявший повстанцев Сибирской дороги в 1662 г. Сары Мергень больше в источниках не упоминался, и в 1663 г. движение в этой дороге возглавил сам правнук Кучума – царевич Кучук. Справиться с восставшими удалось только направленным из Тобольска полкам иноземного строя, которые нанесли им поражение и вынудили отступить на европейский склон Урала[222 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 92–94.]. Говоря о восстании 1663 г. в Осинской дороге, Устюгов отмечал, что некоторую помощь движению оказывали не только коренные народы, но и русские, и приводил известия о том, что верхотурский стрелец Иван Громыхалов снабжал восставших свинцом и порохом[223 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 92.].

В § 10 рассматривались действия восставших в Зауралье в 1664–1665 гг. и давалась общая оценка восстания. По словам Устюгова, восстание шло на убыль и в 1664 г. были лишь небольшие стычки, кончавшиеся не в пользу башкир, так как восставшие не могли справиться с московскими регулярными войсками, а эти войска не уходили из слобод[224 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 96.]. Говоря о продолжении восстания в 1665 г., он описывал лишь набег неустановленных татар на Киргинскую слободу, который был отбит. Но если в основном тексте работы Устюгов опровергал многие тезисы Чулошникова, то подводя итоги, он почти дословно повторял выводы последнего из вступительной статьи к «Материалам по истории Башкирской АССР». Он писал, что восстание 1662–1665 гг. было борьбой башкир за национальную независимость, в которой приняли участие все классы башкирского общества. Если в восьмом параграфе своей работы Устюгов связывал прекращение восстания с разочарованием в нём рядовых башкир, то в итоговых выводах он утверждал, что наименее устойчивым слоем восставших являлись феодалы, которые предали движение и перешли на сторону московских властей. Причиной поражения восстания Устюгов называл отсутствие в Башкирии такого общественного класса, который мог бы повести планомерную борьбу с царизмом. Он указывал, что восставшие, нападая на русские поселения, лишали себя союзников в лице крестьян, также страдавших от гнета феодально-крепостнического режима[225 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 98–100; Чулошников А. П. Указ. соч. С. 31, 33, 63–64.].

Вместе с тем в характеристике восстания, данной Устюговым, присутствовали и отличия от статьи Чулошникова. Одни из них имели идеологические причины и были связаны с появлением «Замечаний» Сталина, Кирова, Жданова, влияние которых проявлялось не только в обозначении в качестве противника башкир московского царизма вместо русского государства, но и в отсутствии эпитета «революционный» по отношению к башкирским восстаниям (неразборчивость в употреблении термина «революция» была одним из главных упреков историкам со стороны авторов «Замечаний»)[226 - Сталин И. В. и др. Указ. соч. // Сталин И. В. Сочинения. М., 1997. Т. 14. С. 40.]. Другие были вызваны внутренними причинами, связанными с различием в подходах Устюгова и Чулошникова к оценке исторических явлений. Для Устюгова являлась неприемлемой положительная оценка движений, усиливавших степных правителей и наносивших ущерб русскому населению. Подводя итоги восстания, Устюгов изменял трафаретную формулу советской историографии (восстание разделило общую судьбу стихийных крестьянских движений – оно было подавлено) и вместо слов о подавлении восстания писал, что «оно не дало никаких положительных результатов»[227 - АРАН. Ф. 1535. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 99.].