Ермак. Том II

– Щедрый господин, теперь я пойду успокою своих жен, а страже велю пропустить тебя, когда только придешь…

Казак Трофим Колесо притащил на широкой спине большой короб. Иванко Кольцо вскрыл и извлек из него штуку алого атласа, ловко, по-молодецки, махнул рукой, и кипучей, жаркой волной перед тарханом взметнулись нежные складки тонкой легкой материи.

– Глянь, всемогущий властелин, сколь прекрасно и как ласково облечет женское тело! – Иванко провел ладонью по атласу. – А вот иной товар – радость для сердца прекраснейших женщин на земле! – И он стал быстро выкладывать и расхваливать зеркала, ларцы, ожерелья, монисты, банки с пахучими мазями.

Кутугай презрительно кривил губы, а глаза его полны были насмешки. Он, как стервятник на кургане, сидел не шевелясь. Все эти кольца, зеркала, ленты его не прельщали; глаза его потускнели и были безучастны.

Кольцо выхватил из короба цветные, тисненные золотом кожи и хлопнул ими одна о другую. Посланник Кучума неуловимо перевел взгляд на свои мягкие, зеленого сафьяна, сапоги. Они потускнели, пообтерлись. Ханский сборщик огорченно вздохнул.

Тархан рылся в дешевых зеркалах, лентах, прижимал к груди цветные кожи и сладостно шептал:

– Я буду платить вам лучший соболь. Ох, какой соболь! Неси еще товар, мне надо много, очень много, я имею двенадцать жен, и одна из них – золотой месяц на небе.

Иванко полез в карман, достал кожаный кисет. Потряс им и высыпал на ладонь яхонты, смарагды, изумруды. Искрометным огнем блеснули камни.

Тархан потянулся к самоцветам.

Серьезным тоном Кольцо предупредил:

– Осторожней, великий господин, это не просто камни! Они талисманы: одни из них приносят ненависть, другие помогают, если украсить ими грудь красавицы, воспылать страстью к мужу.

– Ах, купец, давай мне такой! – сгорая от нетерпения, воскликнул тархан, и в его мышиных глазках сверкнула жадность.

– Вот он, всемилостивый, – показал Кольцо на яхонт, сыпавший маленькие молнии, когда его поворачивали перед светильником. – Это чудодейственный самоцвет. Но сила его велика только тогда, когда сам обладатель талисмана украсит грудь той… самой желанной.

– Аллах, ты посылаешь мне великое испытание! – возопил жирный тархан. – Что делать мне, если Юлдуз-хатун третью неделю не допускает меня взглянуть на ее лицо! Пусть будет так: идем, ты возложишь самоцвет на мою любимейшую жену.

Он повел Иванку в соседний рубленый дом. И там в углу, за коврами, шла самая ожесточенная перебранка. Тархан положил пухлые руки на живот, предупредительно посмотрел на Иванку:

– Ты слышишь, это щебечет она, моя козочка! – с умилением сказал он. – Юлдуз, моя услада, я пришел к тебе…

– Пошел прочь, плешивый ишак! – капризно закричала певучим голоском жена. – Ты надоел мне!

Кольцо поперхнулся от смеха, но овладел собой.

– Юлдуз-хатун, ты не знаешь, кто вошел со мной? Тут купец, который принес самые красивые перстни и самоцветы.

– Что же ты раньше не сказал мне! – недовольно выкрикнула женщина и распахнула ковер.

Иванко обомлел, вытаращил глаза – такую красавицу он видел впервые.

– Ах, что я наделала! – Торопливым движением она закрыла лицо, но казак успел заметить темный пушок на ее вздернутой пухлой губе, белые зубы и нежный подбородок. Кольцо прижал руку к сердцу и не знал, что сказать. Из-за ковра в него впились пять пар жгучих глаз, но ярче всех горели глаза Юлдуз. Он достал самоцветы и разложил на куске черного сукна. Жена тархана не в силах была оторваться от сверкающих камней.

– Давай ей, давай, – торопил тархан. – Не видишь, что ли, как сияют ее глаза!

Иванко взял крупный яхонт и приложил его к груди красавицы.

– Пусть принесет он тебе счастье и любовь! – сказал он по-татарски. – Счастлив твой муж, что в доме своем имеет такой алмаз.

Она вздохнула и, лукаво прищурив глаза, шепнула казаку:

– Он счастлив, но как несчастлива я…

Тархан пыхтел. Он любовался женой и камнем.

– Эх, где моя молодость, – сказал он. – Я хорошо скакал на коне, был любим женщинами, потому что был силен, ой, как силен!..

– Что ты все врешь! – перебила его Юлдуз-хатун. – Ты и в молодости никуда не годился. Хороший наездник и в старости виден по осанке.

Кольцо покрутил ус и выложил еще лучший камень.

– Бери от меня, от моего сердца, – еле слышно сказал он.

Десять сияющих глаз любовались легкой походкой сильного казака, рядом с которым, задыхаясь, тяжело топтался тархан. Когда казак скрылся из глаз, Юлдуз опустилась на ковер и прижала к сердцу яхонты.

Тем временем Иванко воспользовался случаем и со всей учтивостью сказал Кутугаю:

– Я вижу, тебя не радуют мои товары, мудрый визир великого хана. Если ты пожелаешь прийти ко мне на струги, увидишь иные дары.

Алчность овладела мурзой, и он кивнул головой:

– Я готов идти за тобой, купец!

И они пошли к Тоболу. Кутугай взошел на струг, и его окружили казаки. Мостик сняли и подняли парус.

Кучумовского придворного усадили в камору и крепко закрыли дверь.

Мурза стучал и грозил, пока не охрип. Увидя мешок, набитый травой, он уселся на него и затих.

– Аллах, ты положил моей жизни предел, – спокойно рассудил он. – Я угодил в руки разбойников, и меня ждет мучительная смерть. Так написано в книге Судеб, да будет прославлено имя твое! – Мурзак презрительно смотрел на казака, который приносил ему в камору пищу. Когда же с ним пожелал поговорить Иван Кольцо, он высокомерно отвернулся.

Чтобы не проявить слабодушия, Кутугай совершил положенный намаз и тут же, растянувшись на мешке, заснул.

Но каково было его изумление утром, когда его разбудили и повели со струга. Он шел и узнавал город Цымгу. Кутугая ввели в лучший шатер, и навстречу ему поднялся величавый бородатый человек, в чекмене, опоясанный дорогим поясом и в желтых сафьяновых сапогах. Он усадил Кутугая рядом с собой и цветисто сказал:

– Я несказанно рад тебе и твоей мудрости. Славен сибирский хан! Во всей вселенной я знаю двух могучих властителей: русского царя и сибирского хана. Бью ему челом и очень кручинюсь, что не довелось побывать у него в Искере и воздать ему хвалу. Ныне на Русь собираюсь плыть и расскажу там о силе хана и мудрости его мурз. Я не богат, но прими от щедрот наших!

Казаки по приказу Ермака выложили перед Кутугаем ценные дары: добрые бобровые шубы, связки соболей и сукна.

– Бери и будь здрав! – поклонился атаман. – Плыли в одно место, а попали в другое. Чую, беспокойство учинили, на том пусть хан простит. А ему – мой дар! – Ермак вымахнул из ножен клинок и вручил мурзаку. Тот вспыхнул от дива: под лучами солнца, упавшими на узорчатую грань стали, на булате сверкнули тысячи крохотных молний.

Сердце Кутугая не выдержало: безразличие и надменность словно вихрем сдуло с его лица.

– Хан будет рад такому поминку. Я успокою его…

В то же время в душе мурзака кипела злость на тархана: «А этому я отомщу! – подумал он. – Жаден, чванлив и сердце его – сердце ворона, клюющего падаль».

Дары уложили в короб и поставили перед Кутугаем, а сами стали собираться в дорогу. На стругах подняли паруса, и они надулись под упругим ветром. На носу ладьи стоял Ермак и махал шапкой Кутугаю…