– Тебе придется сидеть на ее мозгах!
– Кто ты такой? – кричу я.
Он снимает с женщины блузку, наспех вытирает водительское сиденье, смотрит на содержимое блузки с какой-то усталостью и говорит:
– Опять эти! Ну сколько можно!
Сворачивает блузку, смотрит по сторонам. Оборачивается на меня и говорит:
– Не ссы, сидеть можно. Штаны потом поменяешь. Беги, я и вправду звонил в полицию!
– Кто ты такой? – повторяю я уже тише.
Мужчина идет к потерявшему дар речи ребенку, обнимает его и говорит мне:
– Я твой друг. А твой враг – женщина в латексе. Она вселяется в чужие тела.
– Вселяется в чужие тела? – переспрашиваю я в шоке – хотя я уже ранее думал об этом.
Мужчина делает ребенку подсечку, оба падают на тротуар, прямо на серые зубы старика.
– Вали отсюда! – шипит мужчина, лежа на ребенке, но шипит, по всей видимости, мне.
– Как зовут женщину в латексе?
Я слышу полицейские сирены.
Не услышав ответа, я бросаю чемодан и пакет на заднее сиденье, кое-как пристегиваю, мягко говоря, очумелого Гейси ремнем на переднем, затем прыгаю на кровавое водительское. Смотрю в зеркало – вижу ребенка, который пинает плачущего мужчину…
С каждым минутой мой мир становится все меньше.
Я забываю, что я жив. А люди? Мертвые люди, мертвые по вине какого-то внетелесного придурка. Хотя что мне люди? Людские предрассудки сильнее любого наркотика.
Я еду быстро, но все равно, поездка кажется непозволительно долгой. Я подрезаю встречные автомобили, предрассудительные водители имеют все основания считать меня сумасшедшим – да и какая теперь разница? Я останавливаюсь возле гаража, поднимаю забор и чуть не сбиваю три пустых мольберта, стоящие впритык ко входу.
И да, студия моей Сэнди находится в гараже. И некогда гараж использовался по назначению. В нем стоял подарок Клэр, еще не утративший салонный блеск Форд Фокус.
Какая теперь разница? Какая разница, что было в этой студии, когда сейчас, в самый напряженный момент моей жизни, моей Сэнди в студии нет?
Я лихорадочно набираю ее номер и осматриваю студию. Пытаюсь найти следы борьбы или что-нибудь в этом роде, но, к счастью, не нахожу. Но и Сэнди не отвечает. Длинные свинцовые гудки.
Я вижу на полу под мольбертом… пепел. Много пепла. Очень много пепла. Я сажусь на колени и пытаюсь разобраться, от чего этот пепел и как он здесь оказался, как у меня вдруг звонит телефон.
Я испытываю настолько огромное облегчение, что считаю себя практически счастливым. Звонит моя Сэнди.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, не скрывая паники в голосе.
– Я сошла с ума, – отвечает спокойный голос Сэнди. – Если я расскажу тебе о том, что со мной сегодня случилось, ты немедленно подашь на развод.
– Сэнди, милая, когда я сюда ехал, я планировал начать свою речь практически с этих же слов.
– Сюда – это, я так понимаю, в мою студию?
– Да, я в студии, а ты где?
– Я еду домой. Мне… то есть нам, надо собрать все свои вещи…
–…и бежать без оглядки… – подхватываю я.
–…бежать туда, где никто нас не сможет найти…
–…и никого не предупреждать…
–…да…
Молчание.
– Ты так же, как и я, сошел с ума? – спрашивает Сэнди со странной смесью шока и облегчения в голосе.
– А у тебя что произошло?
– А у тебя?
Молчание. Я думаю, и думаю долго и сосредоточенно. И знаю, что моя Сэнди на том конце провода думает тем же образом.
– Это не телефонный разговор. Нам нужно встретиться. Ты в трамвае?
– Нет, в такси.
– Где ты сейчас?
– Уже на Вашингтон-стрит. Сейчас приеду, заберу наши вещи, и…
– Нет, – перебиваю я. – Возвращайся в студию. Все вещи у меня…
– Как ты догадался?..
– Не знаю, с нами происходит одно и то же безумие, наверное и идеи в наши головы приходят одни и те же. Возвращайся обратно, Сэнди, в нашем доме слишком опасно…
– А как же Гейси?..
– Гейси тоже у меня.
Сэнди, очевидно, поражается, что я не оставил пушистого засранца в домике на Пасифик Хайтс.
– Почему опасно? – спрашивает она тихим голосом.
– При встрече, дорогая, я расскажу тебе все при встрече! – Я нервничаю, хотя до этого дня в обществе Сэнди всегда держался самоуверенно.