Именами вашими стоим

– А, впрочем, вам никто не поверит. А если и поверят, и найдут других, то те, другие, тоже начнут воровать. Не очень хорошее слово, но зато очень верно отражает суть явления. Люди-то все одинаковы.

– По себе судите? – участливо поинтересовался Булгаков.

– Угадали, – в тон ему ответил Христиании. – И представьте себе, ошибаюсь редко. Ну, вы-то, конечно, совсем другое дело. А хотите совет?

Капитан-поручик изобразил на своём лице крайнее удивление, переходящее в высшую степень заинтересованности:

– От вас? Почту за честь.

Внешне Иван Семёнович оставался спокойным, и только где-то в глубине его глаз полыхало пламя.

– Уезжайте отсюда. В Северную Америку! Вы, судя по всему, республиканец, там вы будете на своём месте, а здесь вряд ли.… Вряд ли.

Когда Христиани уже скрылся за кустами сирени на аллее, ведущей к генеральскому дому, Булгаков крикнул ему вслед.

– В Америку не поеду! Там по-русски не понимают!

Сцена, произошедшая между нашими героями, была неслучайной. Для её возникновения имелись все основания.

Богатый золотыми и серебряными запасами Алтайский край являлся лакомым куском не только для Императорской фамилии, но в не меньшей степени и для людей, занимающихся разработкой и добычей этих металлов. Контроль за всем, что здесь происходило, Кабинет нередко поручал именно этим людям, полностью доверяясь им, и зачастую напрасно. А руководящие посты на Колывано-Воскресенских заводах занимали в рассматриваемый нами период в основном иностранцы.

О сказочной роскоши, в которой жили здесь горные офицеры, ходили легенды. Поговаривали, что некоторые из них, подчиняясь моде, платили гувернантке-француженке своё годовое жалование, французу-повару – вдвое больше, а своё грязное бельё отправляли для стирки в Париж почтой.

– Вот ваш коньяк. А мочёные яблоки все закончились. Я вам последнее принесла.

Неслышно подойдя к Булгакову, Настя стояла, держа в руках маленький серебряный подносик с наполненным до краёв стаканом и мочёным яблоком в вазочке. Полная луна была прямо над ними, и в её холодноватом свете фигурка девушки с серебряным подносом в руках выглядела странно и нереально.

– Вот за это я тебя, Настенька, и люблю!

Булгаков взял стакан, помедлил, посмотрел на девушку. Та потупилась, но тут же подняла на него глаза, кривя губы в шальной улыбке. Николай Иванович погрозил ей пальцем, залпом выпил коньяк, поморщившись, поставил стакан на поднос, откусил яблоко.

– Ну и дрянь же этот коньяк. А яблочко ничего, – внезапно Булгаков обнял Настю и крепко поцеловал её в губы. – Ничего яблочко-то, а?

Вырваться из объятий капитан-поручика нечего было и пытаться, к тому же руки у девушки были заняты подносом.

– Пустите меня, Николай Иваныч! Увидят! Нехорошо это.

Уперевшись подносом в его грудь, она напрягла всё своё гибкое тело, стараясь высвободиться, но уже через несколько секунд обречённо затихла.

– А ты будто знаешь, как хорошо! – Поцеловав её ещё раз, Булгаков разжал свои объятия. – Сама-то откуда родом будешь?

– Вас барыня ждёт.…

Несмотря на то, что Булгаков её отпустил, девушка не спешила воспользоваться этим обстоятельством и оставалась на том же месте. Бросив на него взгляд из-под ресниц, она вдруг коротко вздохнула и тихо прошептала:

– С под-Курска.

Капитан-поручик наклонился к её уху и зашептал, щекоча его своими мягкими усами:

– А ежели я на тебе женюсь, поедешь со мной в Северную Америку? Там хорошо. Лучше, чем «с под-Курска».

Не ожидавшая этого Настя вздрогнула и замерла, чувствуя, как по телу побежала сладкая волна. Забывшись, она не заметила, как поднос в её руках накренился, и только в самый последний момент ей удалась удержать его в равновесии вместе с посудой. Придя в себя и сообразив, что за разбитую вазочку ей легко могло попасть, девушка отскочила от Булгакова на безопасное расстояние и в сердцах сказала:

– Врёте вы, Николай Иваныч, всё! Вон, я из-за вас чуть поднос не уронила!

– Решай скорее, а то передумаю, – не отступал от неё капитан-поручик. – Потом жалеть будешь!

Стоит Настенька с подносом в руках, как на распутье, и не знает, что сказать, как ответить на эти слова. Сердце-вещун не обманешь, шепчет оно: «Забава ты для него, игрушка в умелых руках». А тело молодое, здоровое, крепкое – своё требует, ласки хочет и любви. Как тут устоять? Вон какие у него усы-то мягкие!

– А это не очень далеко… в Америку?

– Не очень.

Николай Иванович вдруг вспомнил взгляд Христиани во время их последнего разговора. Взгляд этот ничего хорошего ему не сулил, и Булгаков это понял. «К чёрту! – подумал он. – Зубы обломает об меня. И не на таких управу находили». Он посмотрел на Настю. Та стояла рядом, и в широко раскрытых её глазах застыл вопрос.

– … Не очень. Вот завтра же и велю туда лошадей закладывать, до Америки, курское ты моё яблочко! Только ты об этом молчок, никому ни слова. Договорились?

– Никому не скажу.

Настя, сама не зная почему, вдруг заплакала, и слёзы её падали мелкими горошинами на надкушенное яблоко.

Глава 2. Русский вопрос

Сидя в большом кресле, генерал-майор Беэр громко смеялся, вытирая тончайшим батистовым платочком выступившие на глазах слёзы. Рядом с ним, с бокалом шампанского в руке, стоял недавно назначенный управляющим Змеиногорским рудником Иоганн Готлиб (или Иван Гаврилович) Леубе, высокий худой человек с седыми бакенбардами и моноклем на золотой цепочке. Он только что рассказал какой-то забавный случай из своей жизни, чем и вызвал неудержимый смех начальника.

Андреас Венедиктович Беэр был сыном выходца из Германии, вступившего в русскую службу. С двадцати лет он состоял при Рудном приказе, был управляющим Сестрорецким и Тульским оружейными заводами. Позже был направлен во главе комиссии на алтайские медеплавильные заводы Акинфия Демидова для проверки доноса о незаконной выплавке серебра. Когда факты подтвердились, Беэр был назначен императрицей Елизаветой Петровной начальником этих заводов и произведён в генерал-майоры. Лет ему приближалось к шестидесяти, телом был грузен, голову украшала грива седых волос. Занимаемые им должности, требовавшие от него жёсткости ради беспрекословного повиновения подчинённых ему людей, сделали этого от природы незлого человека суровым и излишне подозрительным. Голос у него был сильный и низкий, заставляющий и непугливых людей вздрагивать.

– Ну, ты и рассмешил меня, Иван Гаврилович! Ну, нельзя же так, голубчик! Эдак у меня поросёнок обратно полезет. Слышишь, уже хрюкает?

Генерал смеялся, обводя взглядом присутствующих, как бы приглашая всех оценить его шутку.

Присутствующие шутку оценили. Жена прапорщика Хлызова, пухленькая и разнаряженная Ольга Леонидовна, пользуясь отсутствием мужа, сегодня была особенно смела и, как ей самой казалось, обворожительна. Она перекрыла всех своим пронзительным голосом.

– Я слышу! Я слышу, Андрей Венедиктович! Хрю-хрю-хрю! И-и-и-и!

Её визг оборвался на самой высокой ноте, потому что Ольгу Леонидовну вдруг качнуло, она задела своим пышным торсом изящную резную этажерку, которая в свою очередь, зашатавшись, рухнула на блестящий паркет вместе со стоящей на ней терракотовой статуэткой.

– Ольга Леонидовна, вы хрюкаете не просто как поросёнок, а как настоящая свинья.

Елизавета Андреевна произнесла это негромко и с досадой, но в наступившей тишине слова её прозвучали очень явственно для всех. Госпожа Хлызова, сделав невинные глаза, часто-часто заморгала ими, а потом, со всей искренностью, на которую только была способна, произнесла:

– Ах, душечка, вы так хорошо во всём этом разбираетесь! А вот я не отличу поросёнка от телёнка.

Елизавету Андреевну не обманула скрытая ирония этих слов, но она предпочла не замечать её. Молодая красивая жена генерал-майора Беэра и так многим местным дамам казалась излишне прямой, резкой и довольно избалованной особой, но проявлять своё недовольство открыто они боялись, зная острый её язык.

Вот и сейчас Лизочка Беэр, обернувшись, успела перехватить на себе несколько злорадных, потерявших бдительность глаз, которые, однако, тут же поспешно затуманились.

Лекарь Пётр Адольфович Цидеркопф, человек небольшого роста, с плешью и неизменными перчатками на руках, недавно переведённый в Барнаульский госпиталь из Омского Сибирского гарнизонного полка, воспользовался возникшей паузой и постарался блеснуть собственной эрудицией перед начальством и присутствующими дамами.