Боль (сборник)

– За компьютером, – усмехнулся Митя.

– Ну конечно, – в ответ усмехнулся Вадим.

– Я бы в Лондон вернулся, – грустно улыбнувшись, сказал Митя, – там летом чудесно. Или в Питер бы поехал. Туда столько друзей уехали учиться. Зовут. Они домой нынче даже не приехали… В Норвегии, говорят, летом супер. Все, кто были, в один голос твердят: очень хорошо, красиво, интересно, и летом туда много народу хорошего приезжает.

– Ну так давай! Что мешает? – изобразив наивное недоумение, спросил Вадим.

– Что мешает? – горько усмехнулся Митя. – Дядя Вадим, вы серьёзно? Вы видели, как отец со мной разговаривает? Я не то что разговор завести, я заикнуться об этом не могу. – Митя наклонился вперёд, упёрся острыми локтями в острые колени, а салфетку скомкал и зажал в кулаке. – Он собирается скоро куда-то к морю, – сказал Митя, глядя в пол. – Боюсь, меня с собой потащит, одного не оставит… Маме всё равно, что здесь сидеть, что к морю, что в горы… А мне легче повеситься, чем с отцовскими этими…

– Митя, – перебил его Вадим, – Митя!.. Давай ты этого не говорил, а я этого не слышал. Идёт?

– Извините, дядя Вадим! – сказал Митя, резко выпрямился на стуле и залпом допил кофе. – Я просто устал. Вы же отца знаете, он, если за что-то…

– Знаю, Митенька, – снова перебил его Вадим, – ох, знаю! Он мой друг. Старинный друг. Твой отец прекрасный товарищ, талантливый и выдающийся человек. Как отец он, возможно, суров, но в мудрости его я не сомневаюсь… – Вадим глотнул из бокала. – Ты лучше скажи, мне ужасно интересно: тебе нравится учиться, нравится то, что ты изучаешь? Это твоё? Ты пойми, вот Кате сегодня пятнадцать. Каких-то ещё два года, три… И надо будет решать, на кого ей учиться. А она пока вообще об этом не думала. И не думает. Очень не хочу за неё принимать решение…

– Дядя Вадим, – вдруг пересев на самый край стула и наклонившись как можно ближе к Вадиму, сказал Митя громким шёпотом, – выручите меня, бога ради. Обратиться просто не к кому, и возможности нет… Я с отцом сейчас в очень тяжёлых отношениях. Невыносимо тяжёлых. – Митя говорил быстро, страстно и даже лёгкий румянец почудился Вадиму на его бледных щеках. – Но это, конечно, наше с отцом дело… Но у меня крах… Он все мои банковские карты заблокировал, денег не даёт совсем… Совсем! Я даже за телефон заплатить не могу. Уже неделю без телефона. За интернет друг деньги внёс. Лондонский друг… Я же дома не заперт. Я просто из него выйти не могу. Куда я могу пойти без копейки? Дядя Вадим…

– Я понял, – сказал Вадим серьёзно и тихо. – Полагаю, у отца есть причины так поступать.

– Есть они или нет, – ответил Митя, сморщившись, – но это его причины. Я же вас прошу… Выручите меня. Не было бы так безумно нужно, как теперь, даже не подумал просить. Вы простите меня, дядя Вадим…

– Сколько?

– Фунтов двести… Ой, – усмехнулся Митя, – отвык… Сколько сможете… Я отдам обязательно.

– Конечно, с первой зарплаты… – Вадим встал. – Посиди здесь, подожди, я сейчас.

Вадим направился к жене, которая за столом со своими родителями и родственниками что-то громко и весело говорила. Он знал, что у неё есть при себе наличные деньги, должны быть. Но пройдя пять-шесть шагов, Вадим резко остановился.

«Что ты делаешь, идиот? – подумал он. – Ты что, офонарел? Ты что удумал? Дать Мите денег?» – спросил он себя, стоя посреди зала. Он повернулся туда, откуда шёл, и посмотрел на Митю. Тот смотрел на него.

Вадим понял, что захотел и решил дать Мите денег из чувства противоречия и желания мести. Захотел уязвить Борю. Как-то отплатить ему и за горькую обиду, и за деспотизм, и даже за великодушный и, судя по всему, искренний шаг к примирению, за щедрый и действительно желанный подарок, сделанный дочери. За то, что Боря оказался тоньше и мудрее в этой ситуации, чем Вадим мог предположить.

Он постоял пару мгновений и решительно вернулся к столику. Митя встал навстречу.

– Вот что, Митя! – сказал Вадим твёрдо. – Я не могу дать того, что ты просишь… Не перебивай! Не могу не потому, что нету… А потому, что это противоречит воле твоего отца. Прошу, не обижайся.

Я тебя искренне люблю.

– Простите меня, дядя Вадя, – сокрушённо сказал Митя, – конечно! Я понимаю… Только отцу, пожалуйста, не говорите, что я у вас… Пожалуйста!

Я даже представить себе не могу, что будет!..

– А вот этого я тебе обещать не могу, прости! – сказал Вадим глядя Мите в глаза. Эти глаза стали совершенно затравленными и несчастными. – Спасибо за замечательный подарок и поздравление…

– Митя, – услышал Вадим голос жены, – ты что, уже уходишь? – Она кричала из-за своего стола. – Митя, мальчик мой, ты даже представить себе не можешь, как угадал с подарком. Она же мечтала о нём… давно!

– Митя, родной! Это правда-правда! – радостно и громко сказала Катя, подбегая.

Митю стали обнимать жена Вадима и Катя. Соня скакала рядом и кричала:

– Митя, запомни: у меня день рождения тоже седьмого, но сентября!

В это время к Вадиму подошёл Валера.

– Спасибо, Вадим Сергеевич, – серьёзно сказал он.

– Да за что же, бог с тобой? – пожимая протянутую Валерой руку, спросил Вадим.

– За приглашение… И вообще.

– Да не за что, Валера! – улыбнувшись, сказал Вадим, чуть сильнее сдавил и отпустил Валерину руку.

С утра следующего дня, то есть в воскресенье, Вадим только и делал, что обдумывал произошедшее накануне. Он наблюдал за тем, как Катя радуется фотоаппарату, всё фотографирует и поминутно подбегает то к нему, то к жене, чтобы показать получившиеся снимки. А Соня, взбудораженная, не отстаёт от сестры и канючит, чтобы ей дали пофотографировать самой. Вадим смотрел на это и думал о Мите, о его просьбе, а точнее, о его мольбе и своём отказе.

О Боре думал.

Вадим пытался себя убедить в том, что ничего особенного не произошло, что переживать не о чем, сами разберутся. Но не мог. Он так и видел Митю, который остался хорошим, умным, чувствительным и воспитанным мальчиком. Просто он стал несчастным и нездоровым человеком. Затравленным, загнанным в тупик, измученным и ужасающе одиноким. Вадим вспоминал и Борю, который очевидно страдал, видя, что происходит, что творится или что он сам сотворил со своим единственным и горячо любимым ребёнком. Вадим понимал и Борино чувство вины за содеянное, упущенное, и его гнев и бессилие, незнание, что делать с сыном, что нужно сыну для спасения, что необходимо исправить в Мите, в жизни, в себе.