Народный Пётр. Полное собрание анекдотов и сказаний о Петре Великом

«Я знаю, что меня почитают тираном…»

По дошедшим слухам к государю, что чужестранцы почитают его немилосердным, говорил его величество следующую речь, достойную блюсти в вечной памяти: «Я ведаю, почитают меня строгим государем и тираном. Богу известны сердце и совесть моя, колико соболезнования имею я от подданных и сколько блага желаю Отечеству. Невежество, коварство, упрямство ополчались на меня всегда, с того самого времени, когда полезность в государство вводить и суровые нравы преобразовать намерение принял. Сии-то суть тираны, а не я. Честных, трудолюбивых, повинующихся, разумных сынов Отечества возвышаю и награждаю я, а непокорных и зловредных исправляю по необходимости. Пускай злость клевещет, но совесть моя чиста. Бог судия мой! Неправое разглагольствие в свете аки вихрь преходный».

Читающий сие приметить может, с какою порывистою обнаженностью и соболезнованием говорил о себе сей великий государь. Имевшим счастие быть близ лица монарха сего известна великая душа его, человеколюбие и милосердие. Много было ему домашних горестей и досад, на гнев преклоняющих, и, хотя в первом жару был вспыльчив, однако скороотходчив и непамятозлобен. Ах, если б знали многие то, что известно нам, дивились бы снисхождению его. Все судят только по наружности. Если бы когда-нибудь случилось философу разбирать архиву тайных дел его, вострепетал бы от ужаса, что соделывалось против сего монарха.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

«Я изменил мой народ, но я не смог изменить самого себя…»

Говорят, что законодатели и короли совсем не должны впадать в гнев: но никогда не было монарха ни более вспыльчивого, чем Пётр Великий, ни более безжалостного. Этот недостаток в монархе не из тех, что исправляют только признанием его, признавая себя виновным; но, наконец, он в нём признался, и он даже сказал члену голландского магистрата во время своего второго путешествия: «Я изменил мой народ, но я не смог изменить самого себя».

Вольтер. Анекдоты о Петре Великом. Пер с франц., коммент. И вступ. ст. С.А. Мензина М. 2004.

Верное средство от кликушества

Никакой период времени неспособен столько к обманам, плутовству и коварству, как суеверный, ни в какое иное время, как в сие, столько не возникало и не обогащалось пустосвятов, ханжей и лицемеров, не преуспевало в злостных намерениях своих, коварников и злодеев; и не находили столько способов тунеядцы и бездельники проживать на счёт простых и всему веру емлющих людей. Между множеством случаев к обманам не последнее было притворное беснование, взводимое на себя, по большой части, подлыми бабами и девками, которые у нас известны были под именем кликуш. Сии плутовки, среди стечения народного, а паче в церквах, в праздничные и воскресные дни, начинали обманы свои падением на землю, испусканием нелепых криков, кривлянием лиц, ломанием и коверканием членов, и среди оных произносили некие глухие предвещания; всё же то суеверами принималось за действие нечистых духов, в них будто бы вселившихся, а мнимые их предвещания толковались народом по-своему и разносились повсюду, с прибавлением разных странных чудес.

Между тем, мнимобеснующихся сих из жалости наделяли подаяниями, пустосвяты и коварные подкупали их произносить то, что было нужно: первым – к притворной святости, вторым – к какому-либо их интересу, или ко вреду тех, которых они погубить и обесславить хотели.

Во время Петра Великого, а паче в первые годы царствования его, много было таковых кликуш, хотя сей государь, быв врагом суеверия, и старался всячески искоренять их, изгоняя из них дьяволов плетьми и другими наказаниями.

Следующие четыре анекдота докажут нам это наилучше:

I. Коварный Милославской, друг и родственник, с матерней стороны, царевны Софьи Алексеевны, предприял утвердить на престоле сию царевну, управлявшую тогда самовластно, а лишить оного младого царя, брата её. Сколь законопреступно было намерение cиe, таковы были и средства, к сему им употреблённые; между прочим же, дабы отвратить сердца народные от монарха, а привлечь их к царевне, чрез преданных себе уговорил, обещаниями разных наград, нескольких из сих кликуш, – а в числе оных и одну знатного отца дочь, – всклепать на себя беснование. И сия последняя, по условию, в Успенском соборе, в праздничный день, когда находилась в нём царевна, столь искусно сыграла данную ей роль, что весь народ уверился в её подлинном бесновании и почёл издаваемой ею странной крик за голос поселившегося в ней и её мучащего диавола.

Не меньшее же искусство в притворстве оказала и царевна: она с великим, по-видимому, благоговением пала пред образом Пресвятыя Богородицы Владимирския, моля её об изгнании из мучимой нечистого духа; и потом, приступя к ней, заклинала его именем Божиим и Пречистыя его Матери изыйти из неё; и диавол вопил, что молитвы и заклинания её жгут его адским огнём, и чрез несколько минут, с страшным криком и терзанием мучимой им, изсшёл как бы из неё, оставя притворщицу еле живу; царевна ж, приведя её в чувство и взяв её за руку, подняла её здраву.

Можно себе представить, как удивлён был не проницающий в коварство сиё народ чудом сим: он почёл царевну чудотворицею, а великого брата её и всех приверженных к нему охуждал с негодованием, за малое уважение их к толико святой царевне. Несколько же сему подобных после чудотворений её утвердили паче ещё народ в расположении сём, как в отношении к царевне, так и к монарху *).

*) «О сём кратко повествует и г. Татищев в своем «Географическом, историческом и политическом лексиконе, в III-й части на стр. 212». Примеч. И. Голикова.

II. Успех описанного коварства полюбился царевне так, что она, дабы наиболее привязать к себе народ и очернить в умах его державного своего брата, употребляла многократно к тому сей же самый способ. Самовидец этого, знаменитый господин, Иван Михайлович Головин, оставил нам о сём следующее извещение. Она долго содержала на жалованье своём многих таких кликуш, под именем беснующихся – и как имела обычай часто ездить в Новодевичий монастырь, то накануне выезда своего, одну или двух из них повелевала тайно приводить к себе и наставляла, как им поступать во время её проезда мимо их – и потом наученных сих плутовок вывозили на Девичье поле и полагали при дороге к монастырю, и как скоро карета царевнина, всегда тихим ходом шествующая, подъезжала к которой из них, то притворно беснующиеся, при зрении многочисленного народа, всегда царевну сопровождавшего, и начинали нелепыми голосами кричать, биться и всячески телокривляться. Царевна, будто бы нечаянно услышав крик тот, спрашивала у наученных уже ею из придворных тварей своих: «что это за странной крик?». А сии будто бы старались сначала заминать оное и не прежде открывались, как по вторичному уже приказу её, что крик этот происходит от какой-то беснующейся – но, «ваше высочество», – промолвливали они, – «не извольте останавливаться: страшно на неё смотреть, как злой дух её ломает».

– Боже мой! – ответствовала она, – неужели эту бедную можно оставить без всякой помощи?

И повелевала карете, подъехав к ней ближе, останавливаться и двери каретные отворять. Тут снова содействователи её коварству, удерживали просьбою, чтоб не изволила выходить, однако она тому не внимала, подходила к мнимобеснующейся, оказывала чрезвычайные знаки своего сострадания, и потом, при зрении всего народа, оградя её крестообразно рукою, произносила с видом набожным сии слова: «Христос Господь исцелил многих беснующихся силою своею, той же исцеляет и тя, рабу Божию (имярек), от всякия юзы душевныя и телесныя». После чего девка или баба переставала бесноваться, делалась тиха и приходила в разум, как бы освободившаяся от жившего в ней и терзавшего её диавола. Потом чудотворица, наделяя её милостынею, отпускала, а сама, при восклицании благоговеющего к ней народа, продолжала шествие своё к монастырю.

Не меньшая на сей же самый конец хитрость царевны была, в такие же выезды её в тот монастырь, по свидетельству того же г. Головина, и следующая: по приказу её должны были быть при ней при выездах и докладчики дел, которые в монастыре и докладывали ей всегда почти, по делам сколь важным, столь и трудным к решению; и она, выслушивая их, ни мало не думав, давала весьма дельные резолюции, чему не только простой народ, но и сами докладчики и председатели приказов, всегда же при ней в такие выезды присутствовавшие, удивлялись и превозносили проницательный разум её, не ведая того, что она те самые дела, по которым докладывали ей тогда, брала к себе в комнату и, рассматривая оные с умными советниками, заготовляла заранее на это время резолюции. О даваемых ею решениях в монастыре сём упоминает и Татищев, в примечаниях своих на «Судебник» царя Ивана Васильевича.

III. Дворянка Кутузова, имевшая в Москве, на Петровке, близ монастыря сего имени дом свой, пользуясь легковерием и суеверием народа, ославила бывший у неё образ Богоматери разными, будто бы от него происходившими чудотворениями и тем привлекла множество молельщиков; дабы же наиболее уверить народ о чудотворениях образа, а вместе и о своей святости, содержала у себя несколько подобных плутовок, т. е. кликуш, из которых пред образом молитвами и заклинаниями своими изгоняла мнимых нечистых духов; а сими и подобными коварствами, сделав себя в умах народных чудотворицею, знатно обогатилась.

Всё это не могло укрыться от монарха. Государь, по прибытии своём в Москву, повелел всех сих мнимобесноватых, при собрании народном у дома Кутузовой наказать плетьми; они принуждены были пред народом же во всём описанном плутовстве признаться и, быв рецептом сим, так сказать, исцелены, отданы в работу на фабрику. Какое же наказание понесла Кутузова – неизвестно; образ тот, со всем богатым его прикладом, государь повелел отдать в монастырь.

IV. Одна баба затеяла на деверя своего по злости, будто бы он колдовством поселил в неё диавола; а чтобы довести того деверя до несчастия, в церкви Исакиевской, во время обедни в присутствие государя обыкновенным притворщицам таковым голосом заревев, упала, билась и всячески ломалась.

Монарх тот же час повелел вывести её из церкви и изгнать из неё диавола плетьми, что, не отлагая, и исполнено было. Кликуша призналась во всём сказанном, за что по указу, в котором прописано как злодейство, так и признание её, – ещё наказана на площади публично, а дабы пресечь навсегда такое плутовство, государь за лучшее признал к тому средство публиковать во всем пространстве России указы, повелевающие всех кликуш, где оные окажутся, отсылать в С.-Петербург, «и от того времени», – говорит г. Татищев, – «так оное зло пресеклось, что уже нигде таких дьяволов не осталось» *).

*) Четыре рассказа о кликушах заимствованы из второго издания анекдотов Голикова 1798 г., в последнее же издание «Деяний» 1813 г. они не вошли, так как не были пропущены цензурою. Ред.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Кнут против дьявола

Генерал-полицмейстеру Девиеру, доносившему о явившихся кликушах, приказывал его величество так: «Кликуше за первый раз – плети, за второй – кнут, а если и за сим не уймется, то быть без языка, чтоб впредь не кликали и народ не обманывали!»

***

О ложнобеснующихся говорил государь: «Надлежит попытаться из беснующегося выгонять беса кнутом. Хвост кнута длиннее хвоста чертовского. Пора заблуждения искоренять из народа!»

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Ум и коварство царевны Софьи

Когда государь намерен был предать всенародному суду царевну Софию Алексеевну и строгость закона над нею исполнить за последний бунт, её ухищрением во время пребывания его в чужестранных государствах между стрельцами произведённый, дабы ей из монастыря освободиться и сделаться самодержавной государынею, а Петра Алексеевича на возвратном пути, не допустив до Москвы, убить, – то Лефорт, которого государь любил паче прочих и советов его слушал, представлял ему и великую славу и великодушие, его убеждал, чтоб он сестру свою простил ещё раз, на что получил такой ответ: «Ужели не знаешь того, как она посягала на живот мой, хотя ей было тогда четырнадцать лет?». – «Так, государь, – продолжал Лефорт, – но вы не лишайте жизни её для своей славы, которая должна драгоценнее вам быть, нежели мщение. Сие оставить надлежит свирепости турок, кои обагряют руки в крови братии своих. А христианский государь должен иметь чувствования милосердые». Убеждённый таким благородным постановлением, государь вздохнул, пожал плечами, простил Софью, пошёл к ней в монастырь и чувствительные делал выговоры, которые произвели в ней и в нём слезы. И хотя при таком указании София защищала красноречием своим весьма сильно невинность свою, однако, обличенная ясными доказательствами в преступлении своём, оставлена была на вечное заключение в монастыре под стражею. Государь, по возвращении своём из монастыря, говорил Лефорту так: «Жаль, что Софья при великом уме своём имеет великую злость и коварство».

Сию достопамятность слышал я от фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого.

Андрей Нартов. Достопамятные повествования и речи Петра Великого. Россию поднял на дыбы Т.2. М.: Молодая гвардия, 1987.

Присутствие духа в Петре Великом

Царевна София Алексеевна, по заключении её в Девичий монастырь, старалась всегда тайно заводить бунты на державного брата своего, отлучившего её от правления Государством. Всяк понять может, сколь чувствительно было это его сердцу. Он неоднократно выходил из терпения, и в гневе своём предпринимал не раз лишить жизни свою сестру. Будучи в таком раздражении и исчисля все её на жизнь его покушения, великий Государь определил, было, совершенно избавиться от неё, как от главнейшего своего злодея. К утушению такого гнева и к отмене такового определения, стоило только Лефорту напомнить ему, что она ему сестра и что Туркам только свойственно обагрять руки в крови родных своих. И так, вместо казни, удовольствовался он только личным ей выговором и слезами её только ещё смягчился, что заплакал и сам, и, выходя от неё, сказал Лефорту: «У неё великий разум, но жаль, что она так зла!»

А как и после сего прощения царевна София не преставала заводить подобные бунты и умышляла на жизнь своего брата и Государя, то Монарх, в открывшийся один из таковых заговоров, желая узнать от ней самой некоторые обстоятельства, приехал в монастырь, вошёл к ней с сверкающими от гнева глазами, начал уличать её в новых на жизнь его умыслах и требовал её признания и ответов на вопросы свои. Сколь ни явны были Государевы улики, но она, однако ж, ни в чём не признавалась. Её гордость пробудилась, так сказать, колкостию Монарших упреков, и она, в оскорбительных выражениях, начала обвинять в смятениях самого Государя. Такая непризнательность и непокорность с её стороны, соединённый с колкостию ответов, вывели Монарха из терпенья. Он в крайней запальчивости сказал, что одна смерть её доставит ему безопасность. «Умри, злодейка!» – и выхватил на поражение её меч. В это самое время бывшая при царевне в услужении двенадцатилетняя девушка, остановилась между Государем и царевною, бросилась к ногам Государевым и, ухватившись за них, вскричала: «Что ты делаешь, Государь, смотри, она родная тебе сестра!». Слово это остановило его и он, помолчав с минуту, опять простил мятежную и непокорливую сестру, а девушку поцеловал в голову, говоря: «Спасибо, девочка, я тебя не забуду!».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848.

Лефорт рискует жизнью

Пётр I, по горячему темпераменту своему, нередко бывал в крайнем раздражении, но присутствие духа и в таком положении никогда его не оставляло.

В одно время, за дерзновенные слова того же самого Лефорта, государь крайним воспылал на него гневом и к тому же заметить должно, что было это при одной пирушке, когда и винные пары ещё затмевали несколько рассудок его. В таком кипящем, так сказать, гневе государь, выхватя из ножен кортик свой, устремился на поражение Лефорта; любимец, знавши его совершенно, не уклонился от государя ни мало, но, обнажа грудь свою, сказал: «Рази ревностного твоего слугу, вот грудь его!». – В миг выпадает из рук царя оружие и он, вместо поражения, бросается в обятия Лефорта и просит прощения.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.

Случай на пиру у Лефорта

Некогда у Лефорта на пиру был государь с генералами и министрами. А как за столом довольно пили, и лишь только было развеселились, как нечаянно зашёл разговор такой, который всю забаву обратил на печаль и наполнил всех страхом и ужасом. Завели речь о войсках и военном порядке или дисциплине, при которой один из собеседников сказывал: «Чтоб иметь исправных и добрых офицеров, то надобно для того наблюдать службу и старшинство». Вслушавшись в сие, Петр Великий отвечал ему: «Ты говоришь правду. Это есть то самое правило, которое я желал установить, и для примера был барабанщик в роте у Лефорта». Но при сём, взглянув тотчас грозным видом на генерала Шеина, против него сидевшего, продолжал далее: «Я знаю, нарушая мои намерения и указы, некоторые господа генералы продают упалые места* в своих полках и торгуют такою

* Освободившиеся места после гибели офицеров. Ред.

драгоценностию, которую надлежало бы давать за достоинство». Шеин спрашивал государя: кто б такие были? А сие самое и воспламенило вдруг монарха, с сердцем отвечающего: «Ты первый, ты тот самый!». Причём, выхватя из ножен шпагу, начал ею рубить по столу так, что все присутствующие гости затрепетали: «Вмиг истреблю тебя и полк твой! Я имею список проданных тобою мест и усмирю сею шпагою плутовство твоё!». При сих словах хотели было прочие генералы извинить генерала Шеина, однако государь, не внимая ничего, кроме праведного гнева, в такую пришел запальчивость, что начал махать шпагою на все стороны без разбору. Слегка досталось оною князю Ромодановскому и Зотову, а между тем, добирался он до самого Шеина, чтоб его поранить. Но любимцем своим Лефортом, который в таких случаях один имел смелость удерживать царя, был схвачен. Государь, воспалённый сердцем, выступивший из самого себя, оттолкнул Лефорта и его ранил. Лефорт, оставя страх и ведая нрав, сколь младый монарх скороотходчив и мягкосерд, пренебрёг без смятения нанесённый себе удар, остановил его, просил, чтоб он перестал гневаться, вспомнил бы, что он есть исправитель, и что великодушие сопряжено со славою и честию героя и законодателя. Таким образом смягчил он государя так, что его величество, опомнясь, простил Шеина*,

*На пире 4 сентября 1698 года царь, недовольный взяточничеством и неумелым розыском о мятеже стрельцов, в гневе чуть не убил А. С. Шеина (1662—1700). Ред.

а принятых им офицеров уничтожил (освободил от должности?). Потом, признавшись в слабости своей пред всеми, тотчас с раскаянием и сожалением, обнявши Лефорта, говорил: «Прости, любезный друг, я виноват. Я исправляю подданных своих и не могу исправить ещё самого себя – проклятая привычка, несчастное воспитание, которого по сию пору преодолеть не могу, хотя всячески стараюсь и помышляю о том!»

Таким образом кончилось страшное сие происшествие, которое после сделало государя воздержаннее, ибо сею незапностию чуть было не лишился друга своего Лефорта, которого рана без дальнейших следствий скоро и благополучно исцелена была.