Русские отцы Америки

Иван Ильин был философом того типа, для которого занятия философией не означали отказ от политической борьбы. Можно ли было оставаться русским мыслителем и не видеть при этом, что происходит с Родиной?

Причины изгнания

В списке высылаемых из России интеллигентов, утверждённом Постановлением Политбюро ЦК РКП(б) от 10 августа 1922-го года, он обозначен шестнадцатым номером: «Ильин И. А. Профессор философии. Проживает по Крестовоздвиженскому пер., [д.] 2/12, кв. 36. Весною 1920 г. был арестован по делу Тактического центра в связи с происходившими у него на квартире собраниями членов Нац[ионального] центра. Настроен определённо антисоветски. Весною сего года посещал нелегальные собрания на квартире профессора Авинова, где читались рефераты и доклады контрреволюционного характера. Арестовать, выслать за границу. Главпрофобр за высылку».

Шесть раз его арестовывали, дважды судили (30 ноября 1918 года на Президиуме Коллегии Отдела по борьбе с контрреволюцией и 28 декабря 1918 года в Московском Революционном Трибунале). Последний раз Ильина арестовали 4 сентября 1922 года и опять обвинили в том, что он «с момента октябрьского переворота до настоящего времени не только не примирился с существующей в России Рабоче-Крестьянской властью, но ни на один момент не прекращал своей антисоветской деятельности».

26 сентября Ильин и его жена вместе с большой группой высылаемых за границу учёных, философов и литераторов отплыли первым рейсом «философского парохода» из Петрограда в Штеттин, в Германию.

От первого лица

Из очерка «О воспитании в грядущей России»: «Грядущая Россия будет нуждаться в новом, предметном питании русского духовного характера, не просто в “образовании” (ныне обозначаемом в Советии пошлым и постылым словом “учеба”), ибо образование, само по себе, есть дело памяти, смекалки и практических умений в отрыве от духа, совести, веры и характера. Образование без воспитания не формирует человека, а разнуздывает и портит его, ибо оно даёт в его распоряжение жизненно выгодные возможности, технические умения, которыми он, – бездуховный, бессовестный, безверный и бесхарактерный, – и начинает злоупотреблять. Надо раз навсегда установить и признать, что безграмотный, но добросовестный простолюдин есть лучший человек и лучший гражданин, чем бессовестный грамотей; и что формальная “образованность” вне веры, чести и совести создает не национальную культуру, а разврат пошлой цивилизации».

Что он сделал в Европе

В Берлине Ильин принял участие в создании центра русской культуры: в частности, был одним из организаторов, профессором и деканом Русского Научного института, позже стал деканом юридического факультета. Избран членом-корреспондентом Славянского института при Лондонском университете. Организовал журнал «Русский Колокол» в продолжение традиций «Колокола», издаваемого Герценом, читал лекции по русской культуре, стал главным идеологом Белого движения. Его деятельность не нашла одобрения у нацистской власти в Германии, он был вынужден бежать в Швейцарию, где обосновался в пригороде Цюриха Цолликоне.

В политическом смысле, Ильин стоял на правых позициях, причем не всегда эти позиции были умеренного характера. Есть у него и некоторые убеждения, пожалуй, сомнительного свойства: «Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе». Это объясняется, конечно, величайшей его ненавистью к коммунизму.

Чем занимался за границей

Стал одним из организаторов, профессором и деканом Русского Научного института в Берлине. Избран членом-корреспондентом Славянского института при Лондонском университете. Организовал журнал «Русский Колокол» в продолжение традиций «Колокола», издаваемого Герценым, читал лекции по русской культуре, стал главным идеологом Белого движения. В политическом смысле стоял на правых позициях, не всегда умеренного характера. Открыто симпатизировал фашизму. «…Я категорически отказываюсь расценивать события последних трёх месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев… То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот…Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе…». До конца своих дней не оставлял надежды увидеть крах коммунистической идеологии в России, мечтал о восстановлении национального государства. Этим объясняется обилие его работ о будущем государственном обустройстве России. «Всё, что я уже написал и ещё пишу, и ещё напишу, – всё посвящено возрождению России, её обновлению и её расцвету», – признавался в 1950 году. Назначение будущей власти связывал с её способностью защищать русские интересы. «Мы не знаем, – писал Ильин, – как сложится государственная власть в России после большевиков. Но знаем, что если она будет антинациональной и противогосударственной, угодливой по отношению к иностранцам, расчленяющей страну и патриотически безыдейной, то революция не прекратится, а вступит в фазу новой гибели».

Ильин до конца своих дней не оставлял надежды на крах коммунистической идеологии в России, мечтал о восстановлении национального государства. Этим объясняется обилие его работ о будущем государственном обустройстве России.

Так что, пожалуй, теперь его можно назвать самым актуальным и современным российским философом и политиком. Это можно подтвердить, тем фактом, например, что несколько лет назад кремлевская администрация подарила губернаторам и членам партии «Единая Россия» книги, рекомендованные для вдумчивого чтения, в том числе «Наши задачи» Ивана Ильина.

О чем это говорит? Иван Ильин является и самым проницательным русским философом: более полувека назад он ответил на многие вопросы, которые и сегодня стоят перед властью.

Творческое наследие Ильина огромно. Оно насчитывает более четырёх десятков книг и брошюр, несколько сот статей, более ста лекций и огромное количество писем. Это великое творческое наследие, из которого нам предстоит многое ещё почерпнуть.

Иван Ильин умер в Швейцарии в возрасте семидесяти одного года. В октябре 2005-го года прах И. А. Ильина и его жены был перезахоронен в некрополе Донского монастыря в Москве, рядом с могилой А. И. Деникина и недалеко от могилы И. С. Шмелёва.

Советы нынешней России из прошлого

Диктатура по Ильину

Да, конечно, Иван Ильин ненавидел большевистский, а затем и коммунистический режим всеми фибрами души. Но он не просто мечтал, чтобы режимы эти сгинули, как наваждение, на время овладевшее Россией. В «Наших задачах», во втором томе, он чётко изложил пути возрождения России, как национального государства. Каким она, Россия, должна стать, освободившись от коммунистической диктатуры. При этом саму диктатуру он не отрицал, он только мечтал придать ей благонамеренность. Странным может показаться, что принципы именно такой русской благонамеренной диктатуры впервые выразил ещё Пушкин. О такой диктатуре был однажды разговор будущего великого поэта с самим царём Николаем Первым. Этот разговор в нужных мне тут подробностях записан почти протокольно неким Юлием Струтыньским, поляком, который один догадался о необычайном значении этого разговора и долго пытал о нём Пушкина. Император Николай тогда ещё не совсем пришёл в себя от того ужаса, который пригрезился ему за спинами солдат на Сенатской площади. Он, может быть, видел уже апокалипсические картины, которыми проиллюстрирует время ход дальнейшей русской истории.

– Ты, может, думаешь, – спросил царь Пушкина, приглашённого к нему специально для этой беседы, – что я был жесток с твоими друзьями? Нет! Я не задумаюсь повторить то же, если гидра революции вновь поднимет оставленную по недосмотру голову… Пока с неё упало только пять голов…

– Государь, – сказал Пушкин, – вы увидели гидру о пяти головах, но не видите гидру о тысячах голов. Настоящая беда России в этом. Есть сегодня для России большая опасность, чем бунт. Вы, может быть, не знаете, что по-настоящему губит Отечество и вот-вот уничтожит и его, и вас…

– Выражайся яснее, – царь удивился, наверное.

И тут Пушкин заговорил о той русской болезни, которую как ни лечили, а лишь безнадёжнее становилась болезнь:

– Государь, Россию губит самоуправство. Народ не знает другой власти, кроме власти чиновника. Эта власть злобна и бесстыдна. Общественная безопасность ничем у нас не обеспечена. Справедливость в руках мздоимцев. Над честью и спокойствием семейств издеваются негодяи. Судьбою каждого управляет не закон, а фантазия столоначальника… В высшем почёте у нас казнокрады. Укравшего копейку у нас могут посадить, а крадущего сотни тысяч назначают в правительство… Что ж тут удивительного, что нашлись люди, восставшие против этого порядка. Мне видится в мятеже другое, нежели вам, государь. Те, которых вы считаете злодеями, хотели уничтожить то, что есть, и построить то, что должно быть: вместо притеснения – свободу, вместо насилия – безопасность, вместо продажности – нравственность, вместо произвола – покровительство закона. Другое дело, что в патриотическом безумии они зашли слишком далеко…

– Значит, ты всё-таки одобряешь мятеж… Оправдываешь заговор против власти…

– О нет, ваше величество, я только хотел сказать, что если это не устранить, то поднимется такой вихорь, который всё снесёт. Если бы вы решились вытравить эту гидру, я мог бы терпеливо снести и двадцать лет диктаторства, самого деспотического, но хорошо бы умного, – будто бы сказал Пушкин.

– Занятно, – будто бы только и сказал на это царь.

И, чтобы до конца уже следовать Пушкину, будем помнить, что всякая русская политическая программа, в том числе и программа диктатуры, как особого института власти, вполне может уместиться вот в эти несколько его строк: «Лучшие и прочнейшие изменения (реформы, по-нашему – Е. Г.) суть те, которые происходят от улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества».

Но продолжим мысли Ивана Ильина о государственном устройстве свободной от политического и прочего насилия России:

«Обыкновенный человек, идя на выборы, несёт в себе – и нравственную личность, и обывателя, и патриота, и шкурника, и гражданина, и карьериста, и государственно мыслящего избирателя, и ненасытного классового требователя. “Сверху” ему не говорится ничего из уважения к его “свободе”, но со стороны и снизу ему открыто и настойчиво внушают – утвердить в себе классового требователя, обывателя, шкурника и карьериста и забыть всё иное. В странах формальной демократии вокруг избирателя жужжат как мухи всевозможные искусители, политические торгаши из разных партий и даже стран, суля, зазывая, волнуя, пугая, колебля, забрасывая пропагандными листочками или предлагая прямую подачку (то “хлебом”, то “зрелищами”, то просто чеком). Они сулят шкурнику, запугивают обывателя, зазывают карьериста и натравливают классового требователя. В трудном, сложном и чрезвычайно ответственном деле голосования – делается всё, чтобы сбить человека и захватить его голос, чтобы снизить политический уровень голосующего, и всё это – во имя “свободы”.

И вот допускать этот порядок, в коем есть элементы базара, биржи, азарта и спорта, в послереволюционной России – было бы безумно и гибельно. Ибо за годы революционного унижения и революционной грязи – шкурничество, карьеризм, классовый образ мысли, гражданская трусость и продажность получили такое распространение и укоренение, такую силу и до такой степени исказили душу, отодвинули патриота, заглушили гражданина и погасили государственное мышление, что пробудить это потребует особых длительных, воспитывающих усилий со стороны национально-государственной власти. Рано или поздно это удастся. Но спасения можно ждать только от выделения истинно дееспособного кадра, от лучших людей.

Как же возможно осуществить это?

Итак, я считаю совершенно необходимым осуществление всенародного перебора, повышение возрастного уровня и строгий, но справедливый и всенародный отвод порочных элементов. Далее я считаю столь же необходимым освобождение народа от тоталитарного нажима сверху и от партийной агитации снизу: цель и задача выборов – отбор лучших – должны быть властно подсказаны народу национальной диктатурой, но в осуществлении этой цели народ должен сохранить свою свободу. Диктатура должна не навязывать, а лишь предлагать народу своих кандидатов. И тем не менее я не считаю ни целесообразным, ни зиждительным предоставление выборного производства на волю случая, пустого количества и закулисной интриги.

Потрясение, пережитое русским народом, было слишком глубоко и длительно. Большевики недаром хвалились своей “твердокаменностью”, “рукастостью” и “костоломкостью”. За всё время своего господства они стремились произвести свою костоломную операцию над каждым русским человеком: поставить его культурно, хозяйственно и морально на колени и сломить ему духовный хребет. Пусть он попробует после этого самостоятельно встать на ноги… В результате революция нанесла правосознанию русского народа такие язвы, с которыми он, предоставленный самому себе, не скоро справится. Но именно поэтому освобождение от ярма не должно повести его к соблазну, идущему от политических партий. Верная задача выборов – отбор лучших – должна быть не просто указана из национального центра (провозглашена), но самое разрешение её должно встретить помощь и содействие. После тридцати или сорокалетнего политического разврата и террора русский народ, свободно выделяя своих лучших граждан кверху, будет нуждаться в помощи и контроле государственно мыслящего центра. Но эта помощь и этот контроль получат особую силу и значение именно тогда, если такая же помощь и такой же контроль будут оказаны диктатуре со стороны самого народа. Вкладываясь в этот отбор, народ должен иметь возможность исправлять на ходу возможные ошибки помогающей ему власти. Помощь и контроль должны быть одновременными и взаимными, а отбор должен быть совместным и общим.

Чтобы это осуществилось, надо отказаться от слепой веры в количество собранных голосов и в его политическое значение. Надо искать качества и требовать его от избираемых. Ибо в самом деле, от роста числа голосов заблуждение не превращается в истину, авантюрист не становится государственно мудрым человеком, предатель вроде Лаваля не заслуживает доверия. И если бы все, буквально все, потребовали бы в ослеплении политически гибельных мер, то эти меры не стали бы от этого политически спасительными.

Далее, для этого надо отказаться от веры в партийную рекомендацию и искать достоверного и непосредственного знания рекомендуемого кандидата. На самом деле партия выдвигает совсем не лучших людей, а согласных с нею и послушных ей. Европейский политический опыт изобилует примерами, где лучшие люди совсем не выдвигались потому, что они не мыслили партийно, а имели свои личные воззрения, мало того, известна тенденция в европейских демократиях не выдвигать лучших именно потому, что они лучшие, выдающиеся, сильные, энергичные, независимые и потому для демократии якобы “опасные” люди. Достаточно вспомнить политическую карьеру Черчилля, которого долгое время “задвигали” (т.е. не давали ему ходу) за его явное превосходство. Партии не только не непогрешимы, но обычно тенденциозны, односторонни и думают не о государстве в целом, а о себе.

Далее, надо отказаться от механического и арифметического понимания политики, от заглазных и отвлечённых кандидатур, никому не известных, кроме партийного центра, надо вернуться к естественному, органическому общению в политике, при котором личное знание, личное уважение и личное доверие имеют решающее значение. Выборы должны быть не подсовыванием партийных карьеристов партийными карьеристами, а действительным отбором действительно лучших людей. Глупо искать всенародного спасения в безличном механизме, в партийном интриганстве, в нравственно и религиозно безразличном совании записок в урны и подсчёте голосов.

Надо отказаться далее от больших избирательных округов с партийными списками и от так называемых “прямых” (в сущности “кривых” и мёртвых) выборов и обратиться к малым округам, где все друг друга хорошо знают, где почти невозможно протереться вперёд случайному авантюристу или профессиональному политическому “ныряле”. Надо обратиться к выборам вдумчивым, проверяющим и перепроверяющим, к выборам многостепенным, творящим осторожный отбор и дающим ответственное предпочтение.

И в довершение всего надо искать на выборах государственного единения, а не бесконечного дробления в направлении честолюбия и властолюбия. Казалось бы, что могло бы быть справедливее пропорциональной системы? “Сколько голосов собрано, столько и депутатов”… Сама арифметическая “справедливость”! На самом же деле пропорциональная система прямо вызывает к жизни беспочвенный партийный авантюризм. Надо только “приобрести” голоса, захватить в свои ловко расставленные сети побольше наивных и доверчивых глупцов, и “ему”, придумавшему соблазнительную программу, место в парламенте будет обеспечено. Само собою разумеется, что возникают не партии, а обрывки, осколки, ошмётки партий: ни одна из них неспособна взять власть, повести государство и оградить страну. Но разве это важно мелким честолюбцам и карьеристам? Им важно “выйти в люди”, “фигурировать”, словчиться на министерский или полуминистерский пост, а для этого существуют “компромиссы” с другими полупартиями и подфракциями. И вот, государственное дело превращается в мелкий базар политических спекулянтов, в неустойчивое равновесие множества групп и группочек, в компромисс политических “нырял” и “протирал”. Скажем прямо: в политический разврат…».

Главный толстовец Европы

Валентин Фёдорович Булгаков (1886–1966)

Мемуарист, писатель, просветитель, последователь и последний секретарь Л. Н. Толстого. Один из создателей «Общества Истинной свободы в духе Л. Толстого». Один из самых авторитетных биографов и исследователей его творчества. Собиратель русской культуры в эмиграции. Руководитель ряда литературных музеев. Активный христианский анархист-толстовец и антимилитарист, пережил царские и большевистские застенки, немецкий концлагерь. В конце жизни около двадцати лет возглавлял Яснополянский музей.

След в России

Булгаков провёл рядом со Львом Толстым, самый трудный, пожалуй, год его жизни. Время, отмеченное тяжкими переживаниями, горькими событиями. Тут и совершился главный подвиг молодой ещё (ему было 24 года) жизни Валентина Булгакова. В его ежедневных записях подробно и осмысленно отражён внутренний мир и терзания великого писателя, которые начались задолго до этого последнего года, но теперь достигли вершины и привели к трагической развязке. Вчерашний студент оставил прекрасное свидетельство о самом тяжком для понимания периоде жизни, движений души великого старца, и это, несомненно, придаёт дневнику Булгакова величайший интерес и непреходящую ценность для истории духа. Последняя тайна Толстого оказалась бы неразрешимой, не случись этих записей. И это обеднило бы нас.

На выход самого первого издания этих дневников Куприн откликнулся так: «Книга по – настоящему прекрасная, – писал он автору. – Её будут читать и перечитывать ещё много лет: в ней беспристрастно и любовно отразились последние дни нашего незабвенного Старика».

Причастность к Толстому и его житейским тайнам, окончательно изменила цель жизни самого Булгакова. Он так и не закончил университета, потому что уже отчётливо осознал, что удовлетворение духовных потребностей для него гораздо важнее диплома и карьеры.

После смерти Толстого он становится одним из вдохновителей «Общества Истинной свободы в духе Л. Толстого». Он ещё не знает, что именно за это будет объявлен вскоре врагом новой власти и претерпит тяжкие испытания. На деятельность «Общества…» ОГПУ обратило убийственное своё внимание в то время, когда с фронтов Гражданской войны дезертировало сразу около трёх миллионов красных бойцов, бывших крестьян. Некоторые из них исповедовали толстовство в той доступнейшей части, которая утверждала, что нельзя использовать силу и оружие против братьев своих. И вот советская пропаганда создала устрашающий образ толстовца-подрывника, классового врага, врага советской власти. Таким и предстанет вскоре перед карательными органами убеждённый толстовец Валентин Булгаков.

Причины изгнания

Оказывается, у толстовца Владимира Булгакова был свой усердный куратор в «органах» – чин из Секретного отдела ГПУ некто Е. А. Тучков. Из его служебных записок мы и узнаём окончательную причину изгнания: «Валентин Федорович Булгаков 30-го марта 1923 года был выслан за границу за антисоветскую агитацию и пропаганду отказа от службы в Красной армии». Понятное дело, тут не обошлось без толстовства. До того, оказывается, происходило следующее. Из донесений того же чекиста Тучкова: «19 августа сего [1922] года на собрании толстовцев (Газетный переулок, 12) выступил В. Ф. Булгаков на тему: “Долой войну и пролитие братской крови”». «Выступая в августе 1920 года в Политехническом музее с докладом “Лев Толстой и Карл Маркс”, В. Ф. Булгаков сказал, что всякий социализм, который обещает рай на земле, есть лишённая всякого смысла фантазия». «На собрании толстовцев 25 декабря 1920 года, говоря о диспуте с Луначарским, сказал, что сейчас всё очевиднее становится тяготение народа к учению Льва Толстого, а потому можно думать, что теперешняя насильственная власть будет свергнута, так как народ начинает просыпаться и видит, на какую дорогу он попал».