Рехан. Цена предательства

Стрельба со стороны переулка прекратилась, как по команде.

– Какой нахрен флаг? – Ротный огляделся.

Кто-то протянул ему бывшим некогда белым кусок солдатской рубашки. Ротный подвязал его к СВД и поднял на вытянутой руке, качнул два раза из стороны в сторону.

Бойцы напряженно всматривались вперед. Спустя долгую минуту с той стороны показалось что-то белое и тоже качнулось. Показался человек…

– Есть, свои! – радостно загорланили парни.

– Так, пошли вперед, но аккуратно. Не доверяйте очень-то, вдруг замануха… – предупредил ротный командир и встал первым, держа оружие на руках.

Но там действительно оказались свои. Навстречу выбежали сразу несколько солдат с офицерами, помогая дойти раненым.

– Ни фига себе, мужики, вот вам досталось… – качал головой какой-то молодой лейтенант, оглядывая перепачканных в своей и чужой крови спецназовцев. Пашка поглядел на него отстраненным взглядом. По привычке оглянулся на пустынную улицу, прощупал взглядом проемы окон – не преследует ли их и здесь еще кто-нибудь. Кто знает? Жизнь, она ведь такая…

Придерживающий одной рукой задетые ребра Пасечников отмахивался от норовившего подсобить ему солдата с грязным широким лицом.

Ротный первым делом отчитал старшего офицера, вышедшего к ним навстречу:

– Вы что, своих уже от чеченов не отличаете? – уголок его верхней губы слегка дернулся кверху, – ведь могли бы и вас порюхать…

***

Худенький черноволосый мальчишка подбежал к самому краю ямы. На его подбородке едва-едва пробивался мягкий темный пушок. На вид можно было дать ему лет шестнадцать, да и то с большой натяжкой. Он с воодушевлением плюнул вниз, не зная даже, в кого из пленных интереснее попасть – Пашку или Виталю, поэтому плевок противно шлепнулся между ними, не задев ни того, ни другого.

Черноволосого отпихнул в сторону парнишка ненамногим старше. Волосы у него немного вились, а лицо, в общем-то достаточно симпатичное, раскраснелось, словно от долгого бега или игры. Радостно захохотал, будто пленные солдаты на дне ямы представляли собой такое уж уморительное зрелище. Нагнулся над проемом, прищурил глаза и произнес:

– Ца, щи копейк тен далита?* Э-э-э… Праститутк…

– Че?.. – Пашка непонимающе нахмурился, вырванный из своих воспоминаний.

В этот момент худенький черноволосый с каким-то привзвизгиванием засмеялся и ухватил друга за шею. Они завозились на краю ямы, пытаясь побороть один другого. Пашка наблюдал с минуту, как эти двое балансировали на самом краю. Не хватало еще, чтобы эти чертята сверзились к ним вниз. Чего доброго, еще скажут потом, что заманили, да и проводить время в обществе юных бестолковых дикарей не казалось такой уж замечательной идеей.

Вдоволь набалансировавшись на опасном краю, мальчишки убежали. Уже издалека послышались их веселые крики и сытый смех.

В небе наверху набухало тучами темное небо, грозно надувая свое гигантское брюхо. Они с Виталей сидели в этой яме то ли пять, то ли шесть дней. Со счета Пашка сбился, да и считать эти дни, скорее всего последние, как он предполагал, не хотелось. Их все так же подкармливали, как с первого дня здесь. Каждое утро приходил Ахмет, спускал ведерко с водой и кидал вниз бумажный сверток. Обычно там оказывалась пара лавашей и банка консервов. Вечером ведро забиралось, и пленникам доставался еще пакетик со съестным. Предугадать, что в нем, иногда не представлялось возможным. Вчера, например, там оказался один большой, на полкило, кусок вареного мяса, посыпанного черемшой и солью – настоящее счастье. В животе у Пашки заурчало при одном только воспоминании. А в иные дни там могла запросто оказаться горсть сырых бобов и кусок обгрызенной мышами лепешки. Не скупились «диетологи» лишь на лук и чеснок, эти вещи почти всегда присутствовали в их рационе.

– Витамины, – довольно урчал Виталя и вмиг сгрызал свою луковицу. Видя его страсть к луку, иногда Пашка отдавал ему свою.

За эти дни пленники вдоволь отоспались и немного отъелись. Во всяком случае, того дикого голода, который Пашка испытывал в начале этого пути, уже не было. Спать старались днем и вечером, пока было достаточно тепло и бандиты не так доставали своими посещениями. Впрочем, присутствие военнопленных в лагере стало привычным, и все реже боевики подходили к зиндану поглазеть на русских, кинуть вниз пару земляных камней и покрыть отборнейшим русским матом, перемежая его обещаниями сотворить с ними и со всеми русскими то, что возможно и невозможно сделать. Пашка делал вид, что не замечает присутствующих, чутко вслушиваясь в то же время в эти речи, пытаясь уловить смысл угроз. Возможно, удастся прояснить, какая же участь все-таки им уготована. Но, кроме новых описаний пыток, что достанутся на их долю, и всяческих подобных приятных пожеланий ничего нового не узнавал.

Ночью, конечно, тоже старались поспать, но из-за очень низкой температуры это не очень хорошо удавалось. Земля даже за день не прогревалась, а ночью высасывала тепло из одетых в одни лишь летние камуфляжи солдат. Как правило, ближе к утру спать уже просто было невозможно. Оба встречали рассвет на ногах, позвякивая от холода зубами и одной на двоих цепью.

Вот и сейчас, несмотря на полуденное тепло, Виталя стоял и зябко подрагивал плечами, не решаясь присесть на еще скованную ночным морозцем землю.

* грязное ругательство (чеченск.)

– Каждый день, каждое начавшееся утро мы ждем, когда за нами придут. Будут пытать или сразу убьют?.. – осипшим голосом проговорил Виталя, шмыгнув носом, – весь день боимся этого… И ты боишься, я же вижу, – Пашка отстраненно посмотрел на него, – с облегчением вздыхаем при наступлении вечера, потому что вероятность того, что за нами придут по темноте, не столь велика. И каждую ночь проклинаем этот холод и надеемся, что может, хоть завтра, с началом нового дня, что-то решат с нами. Может, и обойдется все… Хотя вряд ли… Ждем утра, ждем тепла, еды ждем, конечно… и еще чего-то ждем… А когда уже утро, вот все заходили наверху, ожили, и хочется, чтобы оно пролетело, чтобы вновь наступила темнота. Ведь днем за нами могут придти, и придут ведь когда-то. И, может, уже сейчас идут… И мы сидим здесь, как две загнанные мыши, и боимся даже думать, чтобы, не дай Бог, не привлечь к себе лишнего внимания. И опять боимся… Я вот просто не понял еще, что страшнее – ждать утра, чтобы согреться, потому что мучительно высиживать всю ночь и мучиться холодом, либо страшнее сидеть весь день и прислушиваться ко всем этим шагам наверху? Что страшнее?.. И знаем ведь, что о нас никто не забыл, если их здесь не присутствует каждый час, это совсем не значит, что мы им не нужны. Просто они мучают нас этим страхом подольше, это тоже своего рода пытка, они знают об этом нашем страхе, питаются им, и выжидают наиболее подходящего момента, чтобы нас грохнуть. Наверное, хотят сделать это красиво.

– Это ты красиво говоришь, – беззлобно сказал Пашка, когда Виталя замолк. Поерзал по земле онемевшим задом, – рассказал бы чего повеселее.

– Что тебе повеселее? – скосил глаза на Пашку глаза Виталя, – что уж может быть веселее? Ты повеселиться хочешь?..

– Ну, – утвердительно кивнул Пашка и почесал щеку, – блин, побриться бы…

Поросль на его лице была немногим гуще, чему того чеченского пацана, что подбегал недавно, но доставляла неудобства – чесалась и вообще, непривычно. Пашка привык следить за собой даже в жестких условиях. Тут же условий просто не было.

– Ничего, – Виталя нервно хохотнул, – скоро тебе ее подпалят, бороденку твою, – и страдальчески сморщился от собственной шутки.

– Спасибо, – саркастически поблагодарил Пашка.

Тот только махнул рукой и поднял лицо к холодному осеннему небу. Помолчал с минуту. Потом заметил:

– Гляди, вот октябрь уже, наверное, а иногда даже солнце… И греет ведь даже. У нас на Алтае уже почти зима…

– Ничего, – пообещал Пашка, – со дня на день должен сезон дождей начаться, тогда и солнца не увидишь. Тут все затопит нахрен. Весной-то дождь сплошной, помню, грязища непролазная, а осенью, говорят, еще и похлеще…

– Сезон дождей, – задумчиво проговорил Виталя и взглянул на товарища, – ну да, ты же здесь во второй раз. Герой… – последнее слово было произнесено с нездоровым смешком.

– Пошел ты… – Пашка устало прикрыл глаза, – параноик.

– Лучше быть параноиком, – вдумчиво сказал Виталя, – это хоть в большинстве случаев нормальный человек. Не то что ты, Рембо хренов. Если эти уроды узнают, что ты здесь еще с зимы кукуешь, постреливаешь их братьев – точно сгноят, утыкают кинжалами, как ежика. И меня вместе с тобой…