Китаец

* * *

К ситуации, с которой мы столкнулись с Катей на остановке, я был совершенно готов.

В квартирах, в которых я жил во время подготовки, всегда было три комнаты. Одна – для учебы, другая – для занятий физподготовкой, третья – спальня. Комната для занятий спортом была уложена матами, в ней висела груша, имелись гантели и гриф с резиновыми блинами. Занятия по общей физической подготовке и рукопашному бою проводил один и то же инструктор – мужичок среднего роста, лет сорока, с молниеносной реакцией и дикой силой. Звали его Владимир. Встреть я такого в толпе, никогда бы не подумал, что он способен справиться с дюжиной молодых, крепких парней. Он был самым немногословным из всех инструкторов, а если говорил, то только суть: он объяснял механику ударов, контрприемы, указывал на ошибки. Он был мастером СКАРБ – специального курса армейского рукопашного боя.

Тем временем я продолжал иногда подрабатывать в баре. Там мне удавалось совершенствовать навыки, которым обучался уже несколько месяцев кряду. Подмечать детали, считывать людей, запоминать разом все заказы. Бармен-разведчик… Кажется, я встречал такое в каком-то кино.

Однажды после занятий по рукопашке я собирался на смену в бар. Мастер СКАРБ Владимир спросил, можно ли в баре, где я работаю, цивильно посидеть. Я дал положительный ответ, уточнив – просто так или по какому-то поводу.

– У меня сегодня день рождения, – сухо ответил он.

Я решил, что заплачу за Владимира сам, поэтому наливал ему «за счет заведения». Одинокий, неприметный, он смотрел в барную стойку и периодически пододвигал стакан в мою сторону. Я знал, что он пьет крайне редко. Я пытался заговорить с ним, но он практически приказал мне работать и не отвлекаться на него.

Драк в этом баре не бывало, но именно в этот вечер традиция нарушилась. Когда в разгар вспыхнувшей потасовки один из посетителей кавказской внешности достал небольшой пистолет, Владимир спокойно встал с барного стула. С поразительным спокойствием, будто он лениво направился в туалет, он незаметно оказался рядом с вооруженным гостем, а еще спустя несколько секунд зачинщики неаккуратно лежали на полу. В этот момент подъехала машина с мигалками. Владимир передал им оружие, натянул кепку и, не сказав ни слова, ушел.

Ко мне подошел наш испуганный менеджер Паша.

– Ты его знаешь?

– Конечно.

– Откуда?

– Так он тут три часа пил без остановки.

– Заплатил?

– Я не стал брать с него.

– Ну и правильно. Пойду, посмотрю по камерам повтор всего этого… – Паша был под впечатлением от увиденного.

* * *

Владимир часто говорил мне, что победа в бою возможна лишь в состоянии покоя. Но об этом я узнал еще в период жизни в Харбине от мастера Гу.

Невысокого роста, вечно исцарапанный и пьяный, мастер Гу приходил к нам в университет несколько раз в неделю, чтобы учить всех желающих ушу. Многие над ним посмеивались, говоря, что ему стоило бы преподавать стиль пьяного. Никто не понимал, почему этот человек, когда-то входивший в десятку лучших мастеров ушу Китая, решил учить боевому искусству студентов-химиков, тех, кого часто называют «ботаниками». Желающих постичь тайны ушу оказалось мало, всего трое ребят с курса. Я был в их числе.

Через пару месяцев энтузиазм двоих улетучился, и наши тренировки с учителем стали индивидуальными.

Занятия проходили прямо на улице, за корпусом общежития, в котором я жил. Из инвентаря у нас были только нунчаки и посох. Он учил меня стилю обезьяны – хоу-цюань. Уж не знаю, почему он выбрал именно этот стиль, может, потому что русских на севере называют «лаомаоцзы» – волосатые обезьяны. А может, потому что я обладал быстрой реакцией, характеризующей этот стиль наряду с внутренней силой, находчивостью и активностью. Хоу-цюань – наследие древней китайской цивилизации, и мастера, владеющие им, считаются одними из искуснейших в ушу.

Мастер Гу также обучал меня тайцзицюань. Это динамическая гимнастика, искусство концентрации жизненной силы, позволяющая достичь гармонии между телом и разумом. Мы с ним рассматривали гимнастику как элемент медитативной практики. Мастер много рассказывал о философии боя, больше внимания уделяя тренировке духа через медитацию. Он часто повторял пословицу: «Силу побеждает техника, а технику – дух». Дух – это и есть основной источник силы и энергии человека. Тренировать нужно именно его, а не физическую силу. Мастер категорически запрещал мне драться. Говорил, что в драке можно случайно поймать перо в бок или пулю, но страшно даже не это. Страшно то, что можно самому, не рассчитав силы, ударом расколоть кому-то череп. Признаться, невзирая на это, я по-прежнему не пропускал ни одной драки. Мастеру об этом я, конечно, ничего не говорил.

Драки обычно происходили на вечеринках, которые закатывал мой сокурсник по Харбинскому университету Пэн Сяодэн. Я называл его «Пушкин». Все дело было в прическе: у 99,99?% китайцев прямые черные волосы, но у Пэна они были вьющиеся, и когда я показал ему портрет великого русского поэта, он рассмеялся и сказал: «Я – Пушкин!»

Меня из-за моих научных увлечений он называл «Гербицид». И вот Гербицид с Пушкиным иногда после занятий вместе ходили гулять в Харбинский центральный парк имени Сталина. Его строили в 1953 году и назвали Прибрежным парком, но вскоре переименовали в парк Сталина. Это было неким свидетельством дружбы двух коммунистических держав. Пэн был ленивым пофигистом, поэтому мне не удалось заразить его рассказами о занятиях с мастером Гу.

Я же усердно занимался с учителем два года и достиг очевидных успехов. Но однажды по моей вине все закончилось. После занятий мы с ним продолжали обсуждать какое-то новое движение. Вдруг на обочине тротуара я увидел несколько небрежно валявшихся кирпичей. Я и раньше интересовался, может ли учитель бить кирпичи, но в этот раз, схватив один, попросил его продемонстрировать свою силу. Мастер отказывался. Я уговаривал. Не выдержав моего натиска, он сказал: «Я уже два года учу тебя, ты должен мне верить. Готов показать тебе, что могу, но тогда мы расстаемся навсегда».

Я по глупости согласился, думая, что он блефует. Взяв пару красных кирпичей, он положил их один на другой в ладонь левой руки. Продолжая держать левую руку с кирпичами на весу, он с небольшого замаха разбил их на несколько крупных кусков кулаком правой. Стряхнув с руки кирпичную пыль, он снял висящую на дереве куртку, попрощался и ушел. Он сдержал свое слово и больше не приходил, а мои поездки к нему домой и уговоры не принесли результата.

Мог ли я тогда представить, что все мои поступки и выходки уже были под наблюдением?

* * *

Теперь, спустя несколько лет, когда шел очередной месяц обучения, я сидел на конспиративной квартире и читал книгу о пистолетах китайского производства и моделях, стоящих на вооружении армии Китая. Вдруг, без предупреждения, меня навестил мой ведущий.

С собой у Минина был тяжелый полиэтиленовый пакет. Перекинувшись парой фраз, мы сели за кухонный стол. Он достал из принесенного пакета две толстые папки и пододвинул их ко мне. Я открыл и узнал того, кому было посвящено их содержание, – это было персональное досье на меня. В него поместилась вся моя жизнь, весь я – проанализированный и изученный вдоль и поперек. Я не был удивлен, понимая, что иначе нельзя, и не испытывал иллюзий обмануть людей, которые собирали это досье. Мой куратор предложил внимательно ознакомиться с содержимым и задать вопросы. В досье было даже то, что тщательно мною скрывалось.

Например, в юности, когда мы с семьей жили в Хабаровске, у нас бывали непростые времена. Тогда многие жители Дальнего Востока ездили в Китай, закупали там товар, возвращались и перепродавали его с существенной наценкой. Мне было 14 лет, когда я впервые рванул в такой тур. Часть закупленного в Поднебесной товара я продавал одному мужику, который держал где-то в Хабаровске торговые палатки и имени своего мне никогда не называл. Меня он называл просто «малой». А в этой папке было четко написано его имя: Немыкин Павел Александрович.

Меня заинтересовал раздел «Функциональные особенности»: что и как увидели те, кто наблюдал за мной в течение длительного времени. В разделе было всего семь пунктов: походка, жестикуляция, мимика, улыбка, голос, речь и динамика кожи (изменение ее цвета и потливость). Очень познавательные наблюдения. Оказывается, я обращал на себя внимание тем, что мог за тридцать минут беседы всего раз посмотреть в глаза собеседника, а иногда, наоборот, смотрел в глаза так долго и неотрывно, что смущал визави. Мне предстояло глубоко изучить собственные особенности – это было нужно для одурачивания контрразведки врага.

* * *

В Тимирязевке я появлялся раз в два месяца. Моя жизнь круто изменилась. Постоянные занятия, новые знания, новые эмоции и, как итог, новый взгляд на все происходящее вокруг. Я менялся на глазах. Важную роль в моей подготовке играли разговоры с Сергеем Анатольевичем.

Минин навещал меня раз в неделю. Мы обменивались впечатлениями, он интересовался моими успехами. Чем дальше, тем больше я понимал, что меня готовят к серьезной работе. Однажды у нас состоялся необычный разговор.

– Леша, знаешь, большая удача, что мы работаем вместе, – начал он. – Краснов, тот, что тебя завербовал, специалист экстра-класса. Мы тебя практически вырвали у СВР.

– Служба внешней разведки? – уточнил я.

– Да, у нее, политической разведки, – пояснил Минин.

– Странно.

– Почему странно? – поинтересовался Сергей Анатольевич.

– Да потому что в 16 лет, когда я поступал в школу милиции…

– Тебя не взяли. Я знаю, – перебил он.

Прошло уже полгода, как меня завербовали, но я до сих пор не мог привыкнуть, что обо мне все знают.

– Леш, милиция, ФСБ, разведка – это все не одно и то же, – продолжал Минин. – Перед нами стоят разные задачи, и люди под эти задачи нужны тоже разные. Тем паче пара уголовных дел, в которые ты по молодости вляпался, для милиции были основанием тебя не брать. Для нас же люди с таким темпераментом бывают незаменимы.

– Милиция не взяла, а в разведке нарасхват?

– Алексей, шутки шутками, но суть в том, что, возможно, на тебя еще выйдут люди из СВР. Ты не иди с ними на контакт. Их методы просты: сулить золотые горы, высокие зарплаты, соцпакет, статус. Для себя знай: наш статус не ниже любой спецслужбы, а деньги и всякие льготы у тебя будут и так. Парень ты не глупый, сможешь многого добиться. Пока ты будешь в загранкомандировках, мы позаботимся о твоих родных: для родителей оформим льготы, присмотрим за теми, кто тебе близок. Все согласно постановлению Совмина СССР, которое действует, между прочим, до сих пор.

– Спасибо.

– Тебе нужно было овладеть навыками, позволявшими незаметно жить и работать, добывая секретные сведения. Работай спокойно и, самое главное, обо всем докладывай. Обо всем – это значит: работа, личная жизнь, все контакты, даже если кажутся случайными, – пояснил Минин.

– И даже…

– Про случайные любовные связи особенно, – снова перебил он, прочитав по глазам мой вопрос. – Работа у нас такая. Мелочей не бывает. Мы тебе доверяем, но ты должен всегда и во всем быть честен с Центром. Ты понял? – спросил Минин, глядя мне прямо в глаза.