Философские уроки счастья

Как пишет Диоген Лаэртский, Сократ первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнён по суду. В спорах он был непревзойдён и ему нередко доставалось от неудачников. Бывало, и за волосы таскали, и поколачивали. Получая пинки, философ терпел: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?» – пояснил он однажды. Но в суд подали на него самого. Хозяин кожевенных мастерских Анит давно ненавидел язвительного умника, который насмешничал по поводу его порочных услад с Алкивиадом, будущей афинской знаменитостью. В конце концов кожевенник нанял некого стихотворца, чтобы он свидетельствовал против Сократа. Для надежности в компанию взяли и оратора. Истцы обвинили философа в неуважении богов и развращении молодежи, потребовав за это смерти. Сократа не переспорить, зато вполне можно убить.

Действительно, молодые почитатели философа частенько ставили в трудное положение уважаемых афинян своими вопросами. Припомнили Сократу и советы «божественного голоса»: слушать надо богов, а не демонов. И все же дело было, что называется, шито белыми нитками. Заботами о собственной защите Сократ пренебрег: «Я за всю жизнь не сделал ничего предосудительного. Это я считаю лучшей подготовкой к защите», – сказал он.

Надо заметить, враги не столько добивались его смерти, сколько жаждали моральной победы. Их вполне бы устроило, если бы Сократ, к примеру, сбежал из Афин. Но ответчик явился на суд и вел себя так, будто забыл предупреждение друзей: здесь судьи часто осуждают на смерть невиновных, раздраженные их речами. Как, впрочем, и оправдывают виновных, если только те своим поведением ублажат судейское самолюбие. А речь Сократа скорее напоминала обвинение, а не оправдание. Он даже не использовал законный шанс смягчить себе наказание. Дело в том, что обвиняемый мог сам предложить себе меру наказания, справедливую с его точки зрения, и суд присяжных нередко с ней соглашался. Сократ, словно в насмешку, сказал, что его, человека заслуженного, но бедного, вполне устроил бы обед за общественный счет в знак признания особых заслуг перед государством. Суд усмотрел в этом издевку и большинством голосов вынес смертный приговор. И философ предпочел смерть унижению: «Я ухожу отсюда, приговоренный вами к смерти, а мои обвинители уходят, уличенные правдою в злодействе и несправедливости».

Друзья навещают философа в тюрьме и за день до казни настойчиво уговаривают убежать. Только чего стоила бы сократовская мораль, если бы он ей не следовал… Он отвечает, что несправедливый поступок всегда есть зло и позор для совершающего его. А что если несправедлив закон? Сократ возражает: будучи гражданином Афин, он обязался соблюдать здешние законы. Если же они несправедливы, то за семьдесят лет у него было время уйти из города или добиваться их исправления. В конце концов можно было и на суде потребовать изгнания, теперь же побег лишь подтвердит обвинения. Почему бы беглецу не быть и развратителем юношества? И к лицу ли Сократу, всю жизнь твердившему о справедливости и добродетели, бежать в страхе перед смертью? Он достойно прожил жизнь. Впереди лишь старость, болезни, и покинуть этот мир сейчас, не доставив хлопот друзьям, – право же, неплохая участь. Потому он и сказал своим судьям на прощание: «Пора идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить. А что из этого лучше – никому неведомо, кроме бога».

До самого конца он был удивительно спокоен. Может, помогала убежденность, что с хорошим человеком не случится ничего плохого ни при жизни, ни после смерти?

Чтобы не обременять близких омовением тела, Сократ принимает последнюю ванну и, не дожидаясь заката, просит дать ему яду. Затем пьет чашу цикуты (болиголова) до дна – согласно Платону, спокойно и легко.

Он учил, что человек во всех ситуациях волен в выборе между добром и злом. Что лучше терпеть несправедливость, чем её творить. Что нет ничего на свете выше мудрости. Ему же предложили жизнь в обмен на отказ от философии. А зачем философу такая жизнь?

Пройдут годы, и Платон назовет своего учителя самым счастливым человеком.

Сократ оставил нам не какую-то доктрину, а способ, которым искал истину. Он искал ее не в традициях и авторитетах, а в самом разуме.

Надеялся, что своими вопросами может привести собеседника к ней, верил, что она уже есть внутри нас, ещё с предыдущей жизни, но мы об этом не знаем и лишь вспоминаем забытое. Как и его мать, он хотел быть акушеркой при рождении истины. Ведь знать, как отличать добро от зла – самое важное в жизни, в том числе и посмертной, потому что душа наша живёт и после телесной смерти. Добрые люди после смерти живут в обществе богов, а злые – несчастны и скитаются около могил как духи, призраки, и в конце концов начинают новую земную жизнь, но уже на более низкой ступени.

Философ считал, что невозможно делать злое, зная, что это зло. Был прекраснодушен? Мы же часто поступаем под влиянием эмоций, страстей: любви, ненависти, зависти, стремления к власти, и при этом хорошо знаем, что есть добро, а что зло. Недаром апостол Павел сетовал: мол, не делаю благо, которого хочу, а делаю зло, которого не хочу. Может, наш слабый разум не всегда умеет отличать добро от зла? Но это бы лишь означало, что мы не отвечаем за свои поступки…

Однажды Антифонт, желая отвлечь от Сократа его собеседников, подошел к нему и в присутствии их сказал так: Сократ! Я думал, что люди, занимающиеся философией, должны становиться счастливее от этого; а ты, мне кажется, вкушаешь плоды от нее противоположные. Живешь ты, например, так, что даже ни один раб при таком образе жизни не остался бы у своего господина: еда у тебя и питье самые скверные; гиматий ты носишь не только скверный, но один и тот же летом и зимой; ходишь ты всегда босой и без хитона. Денег ты не берешь, а они доставляют радость, когда их приобретаешь, а когда владеешь ими, дают возможность жить и приличнее, и приятнее. В других областях знания учителя внушают ученикам желание подражать им. Если и ты хочешь внушить своим собеседникам такую мысль, то смотри на себя как на учителя злополучия.

Сократ на этот ответил: Как мне кажется, Антифонт, ты представляешь себе мою жизнь настолько печальной, что предпочел бы, я уверен, скорее умереть, чем жить как я. Тогда давай посмотрим: что тяжёлого ты нашел в моей жизни? Не то ли, что я, не беря денег, не обязан говорить, с кем не хочу, тогда как берущим деньги поневоле приходится исполнять работу, за которую они получили плату? Или ты хулишь мой образ жизни, думая, что я употребляю пищу менее здоровую, чем ты, и дающую меньше силы? Или ты думаешь, что продукты, которыми я питаюсь, труднее достать, чем твои, потому что они более редки и дороги? Или думаешь, что кушанья, которые ты готовишь, тебе кажутся вкуснее, чем мне мои? Разве ты не знаешь, что кому есть хочется, тому очень мало надобности в лакомых блюдах, и кому пить хочется, тот чувствует очень мало потребности в напитке, которого нет у него? Что касается гиматиев, как тебе известно, их меняют по случаю холода и жара, обувь надевают, чтобы не было препятствий при ходьбе. Так видел ли ты когда, чтобы я из-за холода сидел дома больше, чем кто другой, или по случаю жара ссорился с кем-нибудь из-за тени, или от боли в ногах не шел, куда хочу? <…> Если я – не раб чрева, сна, сладострастия, то существует ли для этого, по-твоему, какая-нибудь другая. Более важная причина, чем та, что у меня есть другие, более интересные удовольствия, которые доставляют отраду не только в момент пользования, но и тем, что подают надежду на постоянную пользу от них в будущем? Но, конечно, тебе известно, что люди, не видящие никакой удачи в своих делах, не радуются; а которые считают, что у них идет всё хорошо – сельское хозяйство, судоходство или какая другая профессия, – те радуются, видя в этом для себя счастье. Так вот, от всего этого, как ты думаешь, получается ли столько удовольствия, сколько от сознания того, что и сам совершенствуешься в нравственном отношении и друзей делаешь нравственно лучшими? Я вот всегда держусь этого мнения. <…> Похоже, Антифонт, что ты видишь счастье в роскошной, дорогостоящей жизни; а по моему мнению, не иметь никаких потребностей есть свойство божества, а иметь потребности минимальные – это быть очень близким к божеству; но божество совершенно, а быть очень близким к божеству – быть очень близким к совершенству.

    Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе»

Платон

(427 – 347 до Р.Х.)

Если верить молве, Платон был сыном бога Аполлона и, значит, внуком самого Зевса. Аргументы в пользу этого следующие. Древнегреческий писатель Диоген Лаэртский приводит такой рассказ: когда Аристон безуспешно попытался овладеть юной Потоной, то вдруг увидел образ Аполлона. После этого «он сохранил жену в чистоте, пока та не разрешилась младенцем». Маленький Аристокл (имя Платон – «широкий» – дал ему учитель гимнастики за мощное телосложение) родился 27 мая, в день рождения Аполлона.

О том, что от браков богов и земных женщин рождаются незаурядные дети, говорят многие легенды. Прекрасная Елена была дочерью Зевса, от него же Даная родила Персея. Юная Олимпиада, после визита бога Амона разрешилась Александром, впоследствии названным Македонским… Почему бы и Платону не быть в родстве с Аполлоном?

Но если даже история с Аполлоном – чистейшая выдумка, то всё равно род философа восходит к знаменитому афинянскому законодателю Солону, одному из семи греческих мудрецов. На фоне такой родословной скромно выглядит и сам учитель Платона Сократ, сын каменотеса и повитухи.

Кстати, рассказывают, что накануне встречи с Платоном, тогда лишь юным поэтом, Сократ увидел во сне на коленях у себя молодого лебедя, который взлетел с дивным криком. А лебедь – птица, чей образ некогда принимал Аполлон. Считается, что это и предзнаменовало ученичество Платона и их дружбу.

Встреча с Сократом перевернула жизнь юноши. Он боялся упустить хоть слово учителя и тщательно всё записывал. Правда, сам Сократ удивился, послушав кое-что из платоновских сочинений: «Сколько же навыдумывал на меня этот юнец!» – воскликнул он.

Каково учить тиранов

После смерти учителя Платон, как и подобает философу, отправился по свету осваивать науки и чужеземные нравы. В Вавилоне изучал астрономию, у ассирийцев познавал магию. Бывал в Египте, где когда-то его знаменитый предок набирался мудрости у жрецов. Десятилетнее путешествие закончилось на Сицилии, в Сиракузах. Этот город занял особое место в судьбе Платона. Там он поставил уникальный эксперимент, трижды пытаясь обратить правителей к добру.

Поездив по свету, Платон убедился, что владыки плохо справляются со своими обязанностями. Из такого положения дел он видел два выхода: или философы должны стать правителями, или правители философами.

В Сиракузах в те времена правил Дионисий Старший. Жизнь его была обычной для тирана. Войны чередовались с придворными интригами, интриги разнообразились казнями и развлечениями. Важную роль при дворе играл некий Дион, двойной родич тирана. Он жаждал просветить правителя и соблазнил такой возможностью Платона. Дионисий тоже был не прочь побеседовать с философом, и встреча состоялась.

Однако философские беседы не доставили Дионисию удовольствия. Он услышал, что тираны – самые трусливые люди, потому что боятся собственного цирюльника, когда у того в руках бритва. И счастьем они обделены, поскольку его достойны лишь справедливые. На вопрос Дионисия, в чем состоит цель властителя, Платон ответил: «Делать из своих подданных хороших людей».

Правитель считал себя справедливым судьей и поинтересовался мнением философа о значении суда. Платон ответил, что даже справедливые судьи похожи на портных, зашивающих порванное платье, тогда как надо не дыры латать, а иначе управлять. Узнал и другие малоприятные вещи: что если тиран не добродетелен, то не всё то к лучшему, что ему на пользу. Наконец, Дионисий возмутился: «Ты болтаешь как старик», – сказал он. – «А ты как тиран», – ответил Платон.

Придворные, конечно, слушали такие смелые речи, затаив дыхание, но дело кончилось плохо. От казни Платона спасло лишь заступничество друзей и некоторые заботы правителя о собственной репутации. Философу пришлось спешно отбыть в родные края на корабле спартанского посла Поллида.

Но от тиранов так просто не уходят. Вероломный Дионисий приказал послу убить Платона или, по крайней мере, продать в рабство. При этом издевательски заметил, что, будучи человеком справедливым, Платон будет счастлив и в рабстве.

Поллид убить философа не решился, но на острове Эгине вывел его на невольничий рынок. Спасла Платона только его слава. Некий Анникерид узнал известного философа и, купив, тут же отпустил на свободу. Чем и обессмертил своё имя.

Дионисий такого исхода не ожидал и через приближенных попросил Платона не говорить о нем дурного. На это философ ответил, что ему недосуг даже помнить о Дионисии.

Между тем, у сиракузского руководителя подрос сын, Дионисий Младший. Когда он принял бразды правления, Дион решил повторить просветительский эксперимент. Он рассказывал главе государства столько лестного о философе, что тому в конце концов нестерпимо захотелось увидеть Платона, словно ребенку – иметь дорогую игрушку. А Платон за эти годы столько передумал об идеальном устройстве государства, столько написал… И снова согласился.

Его встретили как самого дорогого гостя. Молодой государь даже оказался восприимчив к прогрессивным идеям. Под влиянием Платона он для начала расстался с личной охраной. Поговаривали, что готов расстаться и с конницей, променяв ее на занятия геометрией. Но в итоге хрен, хоть и молодой, оказался ничуть не слаще уже знакомой редьки. Оклеветанного Диона выставили из страны, а его протеже оказался в крепости в странной роли: почётного гостя и одновременно пленника. Немилость правителя сменялась временными приступами пылкой дружбы… Ещё не скоро будут сказаны известные слова – «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», – а Платон уже прочувствовал на себе их справедливость. К счастью для него, началась очередная война, владыке стало не до философа и тот благополучно вернулся восвояси.

Говорят, мудрец учится на чужих ошибках, а глупец на своих. А что же Платон?

Через пять лет, на исходе шестого десятка старика уговорили в третий раз отправиться в Сиракузы. Тщеславный Дионисий понял-таки, кого он лишился, и во что бы то ни стало захотел вернуть философа. И добился своего, поставив приезд Платона условием возвращения Диона на родину. Сценарий повторился: пышный прием, возвышенные беседы, после чего охлаждение. Скоро из тихих придворных покоев Платона переселили поближе к солдатским казармам, где его еще помнили как виновника эксперимента с охраной взбалмошного правителя. Только слава Платона помогла ему добраться до дому целым и на этот раз.

А Диона вероломный тиран на родину так и не пустил. Тогда тот собрал кое-какие силы и начал войну с Дионисием. И даже победил. После чего, естественно, начал претворять в жизнь то, чему набрался в Афинах, – платоновские задумки о демократии, где рядом с царской процветала бы и народная власть. Но оказалось, что в Сиракузах далеко не всех устраивало такое правление, и смелого реформатора вскоре убили.

Итак, из платоновских замыслов о просвещенном правлении ничего не вышло. Невежество просвещаться не желало. Но если сила без разума рождает тиранов, то разум, оторванный от жизни, рождает утопии. Надо-де только найти добродетельных и мудрых старцев, которые придумают справедливые законы, обязательные для всех, в том числе и для верховной власти, и настанет царство всеобщего благоденствия.

На эту тему жизнь дала философу еще один урок. Жители города Мегалополя обратились к нему за советом насчет будущего законодательства. Тут же и выяснилось, что всеобщее равенство перед законом никого не устраивает. Платон был поражен. «Истина прекрасна и незыблема, однако думается, что внушить её нелегко», —напишет он потом в «Законах», своём предсмертном произведении.

Идеи хорошие, да люди плохие

После первого неудачного путешествия в Сиракузы Платон купил на окраине Афин дом с садом и основал там свою философскую школу. Рядом была та самая роща, в которой покоился среди олив афинский герой Академ. Согласно преданию, он указал сыновьям Зевса – Кастору и Полидевку, – где укрыта похищенная Тесеем их сестра Елена. С тех пор платоновскую усадьбу афиняне стали именовать Академией, как и место, где находилась философская школа.

Здесь занимались не только философией, но и математикой, астрономией, изучали естественные науки. Двадцать лет в Академии учился Аристотель. А его учитель размышлял под оливами над устройством идеального государства.

Пифагорейцы научили его четкости, логике, умению классифицировать, и философ часто думал над «разделением предметов». Так, государственную власть он делил на пять родов – демократическая (правит большинство), аристократическая (правят лучшие), олигархическая (правят немногие, в зависимости от достатка). Бывает еще царская власть, причем двух разновидностей: по происхождению (цари избираются из одного рода) и по закону (власть можно купить на торгах за деньги). Наконец, тирания (такую власть правитель захватывает хитростью или силой). Демократию Платон не одобрял: если олигархи лишь пытались зажать рот Сократу, то демократы его убили. Да и смешно ожидать от народа, дикого и необразованного, чего-нибудь путного.

Лучшая форма правления для него – это, конечно, собственный проект идеального государства. Состоит оно не из обыкновенных граждан, а исключительно добродетельных, которых для этого специально воспитывают. Все добродетели у философа учтены и пронумерованы. Основных – четыре: мудрость, мужество, благоразумие и – главное – справедливость. У каждой части души своя добродетель. Познавательная часть – разум – должна стремиться к истине, добру и красоте, этим трем основаниям блага. Мужественная часть – дух – должна помогать разуму, не останавливаясь ни перед чем. Её добродетель – знать, чего нужно бояться, а чего нет. Добродетелями чувственной части души – страстей – должны быть умеренность и самообладание, то есть знание того, чем можно пользоваться, а чем нет. Если каждая из этих частей будет исполнять свой долг как следует, то к их добродетелям прибавится еще одна – справедливость.

А поскольку добродетели разные, то и их обладатели занимают разное положение в обществе. Крестьяне и ремесленники входят в сословие низшей добродетели. Их удел – благоразумие, то есть самообладание и покорность. У воинов и чиновников, стоящих на страже государственных устоев, – свое сословие, их добродетель – мужество. Правят же государством те, кто обладает высшими добродетелями – мудрые и справедливые.

Крестьяне и мастеровые всех кормят и обеспечивают, и за это им дано право иметь собственность. Остальных же за пристрастие к собственности беспощадно карают. Бытовые вопросы решает государство. К примеру, воспитывает детей с малых лет, и те считают его своим общим родителем. Заботы опекунов направлены на развитие ума и укрепление тела; поэтому всё, что, на государственный взгляд, мешает этому – сентиментальные мелодии, грустные песни и тому подобные вещи, – запрещено. Для счастья, полагал автор проекта, вполне достаточно быть добродетельным.

В счастье философ усмотрел пять разновидностей. Вот они: разумные желания, здравые чувства и тело, удача в делах, добрая слава и достаток. Платон даже объяснил, как этого достичь. Желания становятся разумными в результате воспитания и опыта, здравые чувства определяются телесным здоровьем, удача приходит, когда человек действует правильно и старательно. Добрая слава у того, о ком говорят хорошее. Кто всего этого достиг, тот и счастлив.

Что ж, всё это довольно банально. Зато непривычно насчет достатка. У Платона это значит иметь достаточно средств, чтобы помогать друзьям и выполнять требования государства. Да, всего лишь, потому что речь идет, напомним, о разумных желаниях. Философ был убежден, что существует некая абсолютная истина, и задача лишь в том, чтобы объяснить человеку, как надо жить – и он тут же выберет лучшее. Как и планировал Сократ.

Не менее решительно, чем со счастьем, философ разобрался и с любовью. Низшая ступень «лестницы любви» – любовь физическая. Затем идет очарованность не телом, а душой. И, наконец, высшая ступень – влечение к Прекрасному, возвышающее человека а богам. Это духовное слияние двух натур в стремлении к истине называют платонической любовью. Ее восторги заключаются в сознании общего стремления к божественной цели.

Ну, а как быть с нашими низменными «хочу – не хочу»? Никак. Люди для Платона – это всего лишь куклы, которых дергает за ниточки божественная рука. Поэтому дело каждого – отбросить все помехи и думать об общем благе. Тогда и наступит всеобщее процветание. Идея, как видим, старая, но очень живучая. О подобном «земном рае» некоторые мечтают до сих пор. Неужели к такой жизни склонял философ сиракузских тиранов? Вряд ли его интересовало, что думают об этом сами сиракузцы.

Платон, наверное, смог бы неплохо жить в своем утопическом государстве. Держался он скромно, чувства привык обуздывать. Опасался любых привычек. Однажды стал укорять игрока в кости за пагубное пристрастие. «Это же мелочь», – возразил игрок. «Но привычка – не мелочь», – ответил философ. Поэтому никогда не разрешал себе долго спать, зато в работе удержу не знал и сторонился людей, если те мешали. А уж беседовать с первым встречным, подобно Сократу, и вовсе не имел охоты. «Ах, Платон, Платон, ведь только ты и знаешь, что угрюмиться и брови гнуть, улитке наподобие», – обращался к нему один из современников в своей комедии.