Обыкновенный человек

– Ты-то может и не собираешься. Да только кто ж тебя спрашивать будет? Это ж дело такое – вот он был только что, человечек, и вдруг бац – и до свидания, «мы здесь, а ты туда», – Нисрок хихикнул.

– И что же со мной, интересно, может случиться, отчего я в сорок лет помру так вот неожиданно и скоропостижно?

– Сердечко подведёт. Вот ты пешочком по лестнице поднимаешься, – молодец, ничего не скажешь. Только ты его, сердце-то, до этого уже посадил. Курил, кушал неумеренно, на работу – на машинке, домой пришёл – в креслице. В отпуск как ездил? Прилетел на курорт – пляж-бассейн, на экскурсию только на автобусе. Жирок-то не только под кожей откладывается, на внутренностях тоже. И они у тебя полноценно работать давно отвыкли. Сердце в первую очередь. А в нём у тебя ещё и изъянчик маленький есть. Если б ты у врачей обследовался – они бы тебе это сказали. При условии тщательного обследования, конечно. Но ты ж себя здоровым считал всегда, а зря. И вот это твоё топ-топ по ступенькам сегодня тебя и добьёт.

Пахом прислушался к себе. Пока он стоял на площадке, участившиеся в результате подъёма на полтора этажа сердцебиение и дыхание почти восстановились. Сердце работало ровно, ничто не говорило о каких-либо нарушениях, могущих свести человека в могилу. Бред какой-то.

– Хорошо, – сказал он, – предположим. А с чего бы это я с тобой должен якобы в ад отправиться? Я верующий, в церковь хожу, ничего плохого в жизни не делаю. Кого убил, ограбил? Чего я у вас там забыл?

Надо сказать, Пахом был действительно как бы верующим. Отношения с религией у него были, как у подобно большинству окружающих: был крещён, крест носил, но больше «на всякий случай». Церковь посещал дважды в год, на Пасху и на Рождество. Библию читал отрывками и представление о Писании имел такое же, как и об истории – поверхностное и из непонятных источников. Но зато уж Русскую православную церковь очень уважал, считая опорой России и духовным проводником нации.

В ответ на Пахомову реплику Нисрок засмеялся.

– Ходить в церковь по большим праздникам из соображений «а мало ли что» – это сильная вера, конечно. Но, с другой стороны – да, ты достаточно верующий, чтобы стать нашим «клиентом».

– В каком смысле? А если б атеист был – тем более к вам, разве не так?

– Каждому воздаётся по вере его, – Нисрок пыхнул сигарой, – если б ты ходил в мечеть или дацан, меня б сейчас тут не было.

– Ну, предположим. Тем не менее, чего это я к вам отправляться должен? Так я и не услышал ответа.

– Так ты давно Самому служишь. Хоть сам этого и не осознаёшь.

– Что за ерунда? Чем это?

Нисрок вдруг стал серьёзным.

– Очень просто. Ты всей душой предан своим начальникам, стараешься утвердить на Земле их порядки, беззаветно на них работаешь. А они-то – давным-давно у Самого состоят в подручных

– Это каким ещё начальникам? – не понял Пахом. – Комитету ветеринарии что ли?

Нисрок запрокинул голову и залился смехом. Смеялся он долго и почти беззвучно, но всем телом и так судорожно, что даже слёзы из глаз хлынули.

– Ох повеселил, – выдохнул он наконец. Потом достал из внутреннего кармана пальто изящный платок золотистого цвета и вытер глаза. – Куда там поедет твоё ветеринарное начальство после смерти, мы сейчас обсуждать не будем. Но я не про него. А про «мудрое руководство Великой России» – так же ты писал в своём «Фейсбуке»?

Нисрок снова приблизил своё лицо, и на Пахом почувствовал его дыханье – от беса исходил странный аромат, в котором смешивались табачный перегар, запах каких-то сладких благовоний и вместе с тем – тухлых яиц. Голос его стал тихим и более низким.

– Власть она не только от Бога бывает. Наоборот, чаще всего как раз от Дьявола. Ибо когда человек взбирается наверх, перед ним столько искушений появляется, что очень легко он скатывается к сделке с Нечистым. А для Самого такие соглашения очень даже интересны. У любой власти бывают свои сторонники, и вот они-то, сами того не осознавая – прямые кандидаты для отбытия в нашу контору. Да и сами правители, разумеется, тоже к нам потом отправятся. Но их это не волнует, они совершенно определённо воплощают в жизнь принцип «здесь и сейчас». В том смысле, что лучше при жизни власть и богатство, чем нечто призрачное после смерти. Вот твоё любимое «мудрое руководство» как раз наши агенты. И клиенты.

Пахома аж перекосило. Вот только тут он ещё на эту тему не дискутировал. Одно дело – ставить на место в интернете всяких либерастических уродов. Но вести на подобные темы разговоры в подъезде с каким-то обормотом, выставляющимся бесом – это уже перебор.

– Слуги Дьявола? Да если эта власть и служит высшей силе, то как раз Богу, а не Сатане! Подняли Россию с колен, против всяких фашистов и гомиков борются, уважать себя заставили, наконец! После того как всё продали-разбазарили, наконец-то теперь Святую Русь возрождаем, вновь Третий Рим в Москве скоро будет, – Пахом даже сам не ожидал от себя внезапного выверта про Святую Русь и Третий Рим, – да нашего президента даже церковь поддерживает!

Нисрок захихикал

– Тоже мне, привёл аргумент… Ваши церковники, чтоб ты знал, сами через одного к нам попадают. И паству с собой тянут. А кто там где с колен поднялся, я представления не имею, да и наплевать. У нас никого не интересует: кто на коленях, кто в полный рост, а кто вообще вниз головой. Без разницы! Ни для Бога, ни для Дьявола это значения не имеет.

– А что имеет?

– Ну-у… Вот тёзка твой, Святой Пахомий Великий – слышал про такого?

Пахом помотал головой – ему никогда и в голову не приходилось интересоваться теми, кто когда-то давно носил то же имя, что и он.

– Я и не сомневался, – усмехнулся бес. – Он, надо сказать, в молодости тоже любил шашкой помахать. А потом взял, из солдат ушёл, да и в монахи подался. И так продуктивно монашествовал, что даже ангел с ним общался. Божий, естественно. За это его церковь в ранг святых и возвела. А продолжал бы махать шашкой – и не увидел бы райских кущ.

Пахом напрягся, пытаясь вспомнить каких-нибудь известных ему святых.

– А как же Александр Невский? Он-то уж никак не был мирным монахом. Защитник Руси, полководец.

– Э-э… – проскрипел Нисрок. – Ты, мил человек, в слишком сложные вопросы влезть пытаешься. Во-первых, Невского канонизировали не за военные подвиги, а за его мощи – якобы нетленные и чудотворные. Во-вторых, канонизация, знаешь ли, сама по себе не столь показательна. К лику святых кто причисляет? Церковь. А я тебе уже говорил, что попы сами к нам сплошь и рядом попадают. Ну и, раз уж на то пошло, помянутый тобой Невский был вообще ох какой непростой товарищ! Но он хотя бы сам в бой ходил и жизнью рисковал. Во время оное правители на войне частенько впереди войска шли и первыми с мечом в неприятеля врубались. Так хотя бы честнее было. А ваши нынешние только и знают, что за спинами у дуболомов прятаться да из-за угла своих врагов стрелять.

Пахом вскинулся.

– Это кто из-за угла убивает? И вообще, я-то тут при чём?

– Ох, Пахомий… Ты, конечно, парень умный, не глядите, что дурак… Ладно, ладно, не дуйся, – вон насупился-то как, покраснел, того гляди – и до квартиры не доковыляешь, прям тут кирдык наступит. Не один ты такой, миллионы. Я тебе сейчас наглядно покажу, кто кого убивал и при чём тут ты.

Нисрок сунул руку под полу пальто и извлёк оттуда плоский прямоугольный предмет, похожий на планшет, только совсем прозрачный. Он слегка качнул им в воздухе, и на «планшете» вдруг появилось изображение. Бес приблизил руку к Пахому, чтобы тому было лучше видно.

Сначала Пахом не понял, что происходит на экране. Он увидел танки, идущие в атаку, бомбардировки, разрушенные дома… Потом до него дошло. Это была Чечня. Картина боевых действий сменилась кадрами убитых. Российские солдаты, чеченские боевики, просто жители – женщины, старики, дети. Трупы, трупы, трупы… Потом вдруг сквозь эти кадры он увидел собственное лицо. Он сидел в общаге за бутылкой водки и с жаром кричал своему невидимому собеседнику и собутыльнику: «Этих чеченов надо додавить, чтобы следа от них не осталось! С ними надо было ещё при Сталине разобраться окончательно!»

– Что, – усмехнулся Нисрок, – ты уж и забыл про свои тогдашние лозунги – «бей Чечню, спасай Россию»? Не ты, конечно, их выдумал, но идеей проникся до глубины души.

– А что, надо было сидеть и смотреть на то, что там происходит? Или эти боевики на самом деле никого не убивали что ли?

– Убивали, конечно. Тема это сложная. Но поверь мне, в результате вашей «борьбы с боевиками и террористами» народу столько полегло, сколько сами эти боевики никогда бы не осилили. И, самое главное, воевали-воевали, а ничем хорошим это так и не закончилось. Но об этом не будем сейчас…

Он в новь качнул экран, и изображение сменилось. Сначала он увидел снующие туда-сюда в открытом море корабли, потом появилось лицо президента. Звука не было, но по движению губ Пахом чётко угадал знаменитое «она утонула». Затем вновь увидел себя, авторитетно и убеждённо втолковывающего жене: «Конечно, нельзя было к секретному объекту подпускать западные суда, это же основа государственной безопасности».

– Но их же никто не убивал, лодка сама затонула. Их просто не смогли спасти.

– Ну да, конечно. Просто всем было наплевать на то, что там остались живые люди, за которых эти надутые «лица, облечённые властью» несли ответственность. И, разумеется, государственная безопасность имела значение.

Картинка вновь сменилась, и теперь с первых кадров невозможно было ошибиться – на экране был теракт на Дубровке. Вооружённые боевики, плачущие лица, переговорщики, входящие в здание… Потом опять трупы. И Пахом, делающий запись на новеньком компьютере в собственный, не так давно заведённый ЖЖ: «с террористами нельзя вступать в переговоры».

– Но, – открыл рот Пахом…

– Можешь не продолжать, – прервал бес. – Террористы там убили несколько человек. Пятерых. Остальную сотню с лишним прикончили «освобождавшие». Вообще давно уже было пора понять: это только в сказках всегда добро борется со злом. А в жизни очень часто – одно зло с другим.

Кадры Дубровки померкли, появились новые – захват школы в Беслане. Опять вооружённые боевики, плачущие дети, военные, наконец – танк Т-72, стреляющий по школьному зданию. Пахом уже молчал. Затем он увидел измождённого, безволосого Литвиненко в больнице, потом Магнитского, корчащегося на полу тюремной камеры. Старовойтова в своём подъезде. Политковская в лифте. Немцов на мосту через Москву-реку. Были там ещё какие-то убитые, которых Пахом уже не узнавал, хотя что-то вертелось в памяти. Затем опять боевые действия, бои за аэропорт Донецка. Улыбающийся Стрелков, его сменила палящая в небо установка «Бук», затем – вспышка где-то высоко, и сразу – останки пассажирского самолёта посреди поля. Всё, что показывалось на экране, перемежалось его собственными, Пахома, изображениями. В основном – печатающим что-то на компьютере. И всяческие высказывания на экране, когда-то произнесённые или написанные им обо всех этих событиях. Под занавес он увидел одну из своих фейсбучных записей: «Чтобы победить фашизм, нужно захватить всю Украину и вообще ликвидировать это «государство 404» к чёртовой матери».

Наконец изображение погасло, «планшет» снова стал прозрачным, и Нисрок сунул его под пальто. Пахом насупился.

– Ну и что из всего этого следует? Допустим, кого-то кого-то убивал. Допустим, я… рассуждал на эту тему, – мозг Пахома независимо от воли владельца родил эвфемизм для слова «оправдывал». – Но ведь сам-то не убивал же. С какой стати я должен отвечать за дела других людей?

– За дела других ты и не будешь отвечать.

Нисрок потянул сигару и обнаружил, что она погасла. Он щёлкнул пальцами, в его руке из ничего появился голубоватый язычок огня. Бес прикурил и выдохнул густой столб дыма к потолку. Дым вдруг приобрёл форму ядерного гриба, повисел пару секунд и с бесшумным хлопком рассеялся.